Кроме того, их предложение не было та'ароф. Они действительно хотели, чтобы мы поселились у них, они нуждались в нас. Муди согласился, но еще раз предупредил меня, что это временно.
У нас с собой было совсем немного вещей, так что сложить их и перенести не представляло трудностей.
Когда мы носили наши вещи наверх, то увидели, что Насерин держит над головой малыша кадильницу с тлеющими черными зернами. Таким образом она оберегала его от дурного глаза, прежде чем положить спать. Я подумала, что сказка и стакан теплого молока были бы эффективнее, но попридержала язык за зубами.
Маммаль и Насерин великодушно уступили нам свою спальню, потому что на полу во второй комнате им было так же удобно, как и на супружеском ложе. Они вообще пренебрегали мебелью. В столовой у них был большой стол с дюжиной стульев, в гостиной – современный удобный гарнитур с бархатной обивкой зеленого цвета. Однако двери этих комнат были постоянно закрыты, а хозяева предпочитали есть и разговаривать, сидя на полу в холле, всю обстановку которого составляли персидские ковры, телефон и немецкий цветной телевизор.
У Насерин в доме было чище, чем у Эссей, но вскоре я пришла к выводу, что она ужасная хозяйка на кухне. Она не имела понятия о гигиене, питании, вкусно приготовленных блюдах и не заботилась об этом. Если ей случалось добыть курицу, она заворачивала ее вместе с перьями и внутренностями в газету и бросала в морозильник. Мясо размораживалось и замораживалось четыре-пять раз, пока не расходовалось все. Рис был таким грязным, какого я еще в жизни не видела: в нем встречались не только черные жучки, но и белые черви. Однако Насерин не утруждала себя тем, чтобы помыть рис перед варкой.
К счастью, приготовление пищи вскоре стало моей обязанностью. По требованию Маммаля я готовила иранскую пищу, но, по крайней мере, могла быть уверена, что она будет качественной.
Когда Насерин была на лекциях, я занималась домом: пылесосила, подметала и мыла полы. Маммаль был членом контрольного совета иранской фармацевтической фирмы, что давало ему доступ к некоторым дефицитным предметам. В комнате, где Насерин хранила различные запасы, было полно таких замечательных вещей, как резиновые перчатки, бутылки редкого шампуня, коробки стирального порошка, который почти невозможно было купить.
Насерин удивилась, узнав, что стены тоже можно мыть и что в ее доме они первоначально были белые, а не серые. Ее устраивал наш переезд, у нее появилось больше времени не только для учебы, но и на дополнительные молитвы и чтение Корана. Она была набожнее Эссей и даже в домашнем уединении носила чадру.
Махтаб охотно играла с Амиром, я готовила и убирала, а Муди убивал время в безделье. В определенном смысле мы все были удовлетворены. Муди перестал говорить о возвращении к Амми Бозорг.
Иранцы находят всевозможные способы усложнять себе жизнь. К примеру, однажды Муди взял меня в город, чтобы купить сахару, и на эту простую покупку ушел целый день. Местные жители употребляют к чаю разные виды этого продукта, исходя из личных вкусов. Амми Бозорг предпочитала гранулированный, который могла рассыпать на пол. Маммаль клал кусок сахара себе в рот и через него цедил чай.
Маммаль снабдил Муди карточками, на которые мы могли купить сахар на несколько месяцев. Продавец в магазине проверил, действительны ли они, а затем насыпал нам несколько килограммов сахара-песка и с помощью молотка отбил кусок от большой головы сахара.
Дома я должна была превратить этот кусок в кусочки. Первоначально я разбила его на меньшие куски, а потом расколола их похожим на щипцы инструментом, от которого у меня на руках появились волдыри.
Подобными занятиями я заполняла пасмурные дни октября 1984 года.
Вскоре я, однако, отметила прогресс: постепенно Муди ослаблял свой контроль за мной. Он считал, что я готовила национальные блюда лучше многих иранок, и признавал, что я должна ежедневно ходить в магазины, чтобы выбрать наиболее свежее мясо, овощи, фрукты и хлеб.
Я обнаружила что-то типа пиццерии, в которой также были гамбургеры. Как американке, мне продали там два килограмма редко встречающегося иранского сыра, напоминающего мозарелли. Теперь я могла приготовить нечто подобное американской пицце. Хозяин этого заведения сказал, что всегда продаст мне этот сыр, но только мне. Впервые моя национальность здесь хоть для чего-нибудь пригодилась.
Во время этих первых моих выходов Муди был рядом и зорко следил за мной, но я с удовольствием замечала в нем нарастающие признаки утомления и скуки.
Однажды он позволил Насерин взять меня в магазин, чтобы я купила шерсти на свитерок Махтаб. Полдня мы разыскивали спицы, но безрезультатно.
– Их очень трудно достать, – сказала Насерин. – А пока можешь пользоваться моими.
Я спокойно подталкивала Муди к тому, чтобы он сам пришел к выводу, что ходьба с женщинами за покупками требует больших усилий. Часто за ужином я сообщала, что мне необходимо выскочить за каким-то важным компонентом блюда или за чем-либо из домашней утвари. Мне, например, могла срочно понадобиться фасоль или, скажем, сыр, хлеб, кетчуп, который иранцы особенно любят.
На протяжении нескольких дней по каким-то непонятным причинам Муди был хмурым и молчаливее обычного. Однако, вероятно, он все же убедился, что надежно загнал меня в угол. Как-то, погруженный в свои собственные заботы, он пожаловался, что у него нет времени идти со мной в магазин.
– Иди одна, – сказал он.
Здесь возникла новая проблема. Муди не хотел, чтобы у меня были наличные деньги, потому что деньги обеспечивают, хотя и ограниченную, свободу (он не знал, что у меня есть собственный капитал).
– Вначале сходи и спроси, сколько это стоит, – распорядился он. – Потом, когда ты вернешься, я дам тебе необходимую сумму.
Задача была достаточно трудной, но я решила справиться с ней. Все продавалось на килограммы, а мер веса, как и персидского языка, я не знала. Сначала я брала с собой бумагу и карандаш и просила продавца написать цену. Постепенно я постигла эту премудрость.
Эта изнурительная процедура оказалась очень удобной для реализации моих планов, потому что позволяла два раза в день хотя бы на короткое время освободиться от Муди.
Сначала, выходя за покупками без сопровождения Муди, я точно выполняла его инструкции. Я не хотела вызывать его гнев или подозрение. К тому же я допускала возможность, что он мог следить за мной. Позднее, когда все определенным образом установилось, я стала продлевать время отсутствия, жалуясь на переполненные магазины и плохое обслуживание. Это были вполне обоснованные жалобы в таком перенаселенном городе, как Тегеран.
Однажды я наконец решилась позвонить в швейцарское посольство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
У нас с собой было совсем немного вещей, так что сложить их и перенести не представляло трудностей.
Когда мы носили наши вещи наверх, то увидели, что Насерин держит над головой малыша кадильницу с тлеющими черными зернами. Таким образом она оберегала его от дурного глаза, прежде чем положить спать. Я подумала, что сказка и стакан теплого молока были бы эффективнее, но попридержала язык за зубами.
Маммаль и Насерин великодушно уступили нам свою спальню, потому что на полу во второй комнате им было так же удобно, как и на супружеском ложе. Они вообще пренебрегали мебелью. В столовой у них был большой стол с дюжиной стульев, в гостиной – современный удобный гарнитур с бархатной обивкой зеленого цвета. Однако двери этих комнат были постоянно закрыты, а хозяева предпочитали есть и разговаривать, сидя на полу в холле, всю обстановку которого составляли персидские ковры, телефон и немецкий цветной телевизор.
У Насерин в доме было чище, чем у Эссей, но вскоре я пришла к выводу, что она ужасная хозяйка на кухне. Она не имела понятия о гигиене, питании, вкусно приготовленных блюдах и не заботилась об этом. Если ей случалось добыть курицу, она заворачивала ее вместе с перьями и внутренностями в газету и бросала в морозильник. Мясо размораживалось и замораживалось четыре-пять раз, пока не расходовалось все. Рис был таким грязным, какого я еще в жизни не видела: в нем встречались не только черные жучки, но и белые черви. Однако Насерин не утруждала себя тем, чтобы помыть рис перед варкой.
К счастью, приготовление пищи вскоре стало моей обязанностью. По требованию Маммаля я готовила иранскую пищу, но, по крайней мере, могла быть уверена, что она будет качественной.
Когда Насерин была на лекциях, я занималась домом: пылесосила, подметала и мыла полы. Маммаль был членом контрольного совета иранской фармацевтической фирмы, что давало ему доступ к некоторым дефицитным предметам. В комнате, где Насерин хранила различные запасы, было полно таких замечательных вещей, как резиновые перчатки, бутылки редкого шампуня, коробки стирального порошка, который почти невозможно было купить.
Насерин удивилась, узнав, что стены тоже можно мыть и что в ее доме они первоначально были белые, а не серые. Ее устраивал наш переезд, у нее появилось больше времени не только для учебы, но и на дополнительные молитвы и чтение Корана. Она была набожнее Эссей и даже в домашнем уединении носила чадру.
Махтаб охотно играла с Амиром, я готовила и убирала, а Муди убивал время в безделье. В определенном смысле мы все были удовлетворены. Муди перестал говорить о возвращении к Амми Бозорг.
Иранцы находят всевозможные способы усложнять себе жизнь. К примеру, однажды Муди взял меня в город, чтобы купить сахару, и на эту простую покупку ушел целый день. Местные жители употребляют к чаю разные виды этого продукта, исходя из личных вкусов. Амми Бозорг предпочитала гранулированный, который могла рассыпать на пол. Маммаль клал кусок сахара себе в рот и через него цедил чай.
Маммаль снабдил Муди карточками, на которые мы могли купить сахар на несколько месяцев. Продавец в магазине проверил, действительны ли они, а затем насыпал нам несколько килограммов сахара-песка и с помощью молотка отбил кусок от большой головы сахара.
Дома я должна была превратить этот кусок в кусочки. Первоначально я разбила его на меньшие куски, а потом расколола их похожим на щипцы инструментом, от которого у меня на руках появились волдыри.
Подобными занятиями я заполняла пасмурные дни октября 1984 года.
Вскоре я, однако, отметила прогресс: постепенно Муди ослаблял свой контроль за мной. Он считал, что я готовила национальные блюда лучше многих иранок, и признавал, что я должна ежедневно ходить в магазины, чтобы выбрать наиболее свежее мясо, овощи, фрукты и хлеб.
Я обнаружила что-то типа пиццерии, в которой также были гамбургеры. Как американке, мне продали там два килограмма редко встречающегося иранского сыра, напоминающего мозарелли. Теперь я могла приготовить нечто подобное американской пицце. Хозяин этого заведения сказал, что всегда продаст мне этот сыр, но только мне. Впервые моя национальность здесь хоть для чего-нибудь пригодилась.
Во время этих первых моих выходов Муди был рядом и зорко следил за мной, но я с удовольствием замечала в нем нарастающие признаки утомления и скуки.
Однажды он позволил Насерин взять меня в магазин, чтобы я купила шерсти на свитерок Махтаб. Полдня мы разыскивали спицы, но безрезультатно.
– Их очень трудно достать, – сказала Насерин. – А пока можешь пользоваться моими.
Я спокойно подталкивала Муди к тому, чтобы он сам пришел к выводу, что ходьба с женщинами за покупками требует больших усилий. Часто за ужином я сообщала, что мне необходимо выскочить за каким-то важным компонентом блюда или за чем-либо из домашней утвари. Мне, например, могла срочно понадобиться фасоль или, скажем, сыр, хлеб, кетчуп, который иранцы особенно любят.
На протяжении нескольких дней по каким-то непонятным причинам Муди был хмурым и молчаливее обычного. Однако, вероятно, он все же убедился, что надежно загнал меня в угол. Как-то, погруженный в свои собственные заботы, он пожаловался, что у него нет времени идти со мной в магазин.
– Иди одна, – сказал он.
Здесь возникла новая проблема. Муди не хотел, чтобы у меня были наличные деньги, потому что деньги обеспечивают, хотя и ограниченную, свободу (он не знал, что у меня есть собственный капитал).
– Вначале сходи и спроси, сколько это стоит, – распорядился он. – Потом, когда ты вернешься, я дам тебе необходимую сумму.
Задача была достаточно трудной, но я решила справиться с ней. Все продавалось на килограммы, а мер веса, как и персидского языка, я не знала. Сначала я брала с собой бумагу и карандаш и просила продавца написать цену. Постепенно я постигла эту премудрость.
Эта изнурительная процедура оказалась очень удобной для реализации моих планов, потому что позволяла два раза в день хотя бы на короткое время освободиться от Муди.
Сначала, выходя за покупками без сопровождения Муди, я точно выполняла его инструкции. Я не хотела вызывать его гнев или подозрение. К тому же я допускала возможность, что он мог следить за мной. Позднее, когда все определенным образом установилось, я стала продлевать время отсутствия, жалуясь на переполненные магазины и плохое обслуживание. Это были вполне обоснованные жалобы в таком перенаселенном городе, как Тегеран.
Однажды я наконец решилась позвонить в швейцарское посольство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97