Каждую неделю я получала письма от родителей и сыновей. Я так тосковала по ним! Каждое письмо от мамы усиливало мое беспокойство: она писала об ухудшающемся здоровье отца, о том, что неизвестно, как долго он протянет. Он постоянно говорил о нас, молился о том, чтобы увидеть нас перед смертью.
Почти ежедневно я звонила Амалю. Всякий раз он спрашивал меня только о здоровье, добавляя: «Прошу набраться терпения».
Как-то раз я отправилась за покупками. Муди поручил мне заказать дубликат ключа от квартиры.
По дороге мне встретился книжный магазин. Я не могла не зайти в него.
Хозяин говорил по-английски.
– У вас есть поваренные книги на английском языке? – спросила я.
– Да, этажом ниже.
Спустившись, я нашла много старых кулинарных книг и почувствовала себя как в раю. Мне так не хватало маленьких, нехитрых радостей, таких, как чтение рецептов приготовления пищи.
Вдруг я услышала голосок девочки:
– Мамочка, ты купишь мне сказки?
И тут я увидела женщину и ребенка. Обе они были одеты в епанчи и шарфы. Женщина была высокой, темноволосой, с несколько смуглой кожей, как у большинства иранок. Она не была похожа на американку, но на всякий случай я спросила:
– Вы американка?
– Да, – ответила она. Ее звали Элис Шариф.
Элис – учительница начальной школы в Сан-Франциско. В Америке вышла замуж за иранца. Вскоре после того, как ее муж Малек защитил докторскую диссертацию в Калифорнии, умер его отец. Сейчас они приехали сюда для урегулирования наследственных формальностей. Ей не нравилось здесь, но она не опасалась за свое будущее. Их дочь, Самира, которую родители звали Самми, была ровесницей Махтаб.
– О Боже! – воскликнула я, взглянув на часы. – Мне нужно встретить дочь из школы.
Мы обменялись номерами телефонов. Вечером я рассказала Муди об Элис и Малеке.
– Нам нужно их пригласить, – сказал он с нескрываемой радостью. – Их можно познакомить с Шамси и Зари.
– Может быть, мы пригласим их на пятницу? – предложила я.
– Хорошо, – тотчас же согласился он.
С приближением полудня в пятницу он был взволнован не меньше меня. Ему сразу понравились Элис и Малек. Элис была интеллигентной, очень добросердечной, разговорчивой женщиной, всегда готовой рассказать какую-нибудь забавную историю. Присматриваясь к гостям в тот вечер, я пришла к выводу, что из всех моих иранских знакомых только Шамси и Элис казались мне действительно счастливыми. Возможно, потому, что обе знали о своем скором возвращении в Америку.
Элис рассказала анекдот:
«Один посетитель вошел в картинную галерею и увидел портрет Хомейни. Ему захотелось его купить. Хозяин назвал цену: пятьсот туманов.
– Плачу триста, – предложил клиент.
– Нет, пятьсот.
– Триста пятьдесят.
– Пятьсот.
– Четыреста, – сказал клиент, – это мое последнее слово.
В этот момент вошел другой посетитель и обнаружил портрет Иисуса Христа, который ему очень понравился. Он поинтересовался у хозяина галереи его стоимостью.
– Пятьсот туманов, – был ответ.
– Беру.
Клиент отсчитал пятьсот туманов и ушел с портретом.
Тогда хозяин сказал первому посетителю:
– Вы видели того человека? Вошел, посмотрел понравившуюся ему картину, заплатил столько, сколько я сказал, и ушел.
Первый посетитель ответил на это:
– Согласен. Если вам удастся распять Хомейни, то я заплачу эти пятьсот туманов!».
Смеялись все, включая Муди.
На следующий день позвонила Шамси:
– Бетти, Элис – неподражаема, вы определенно подружитесь.
– Несомненно, – согласилась я.
– Расстанься с Элен, – добавила Шамси. – Она такая ограниченная.
С Элис мы встречались регулярно. Она была единственной женщиной в Иране, в хозяйстве которой имелись такие роскошные вещи, как автоматическая сушилка или специальное средство для смягчения выстиранного белья. У нее всегда была горчица.
А кроме того, у нее был паспорт, по которому она могла вернуться домой!
– Не рассказывай Шамси, что произошло с тобой в Иране, – предупредил меня Муди. – Элис тоже не должна об этом знать. Если ты поступишь иначе, больше никогда их не увидишь.
Я пообещала, что ничего не расскажу.
Этого ему было достаточно. Он верил в то, во что ему хотелось верить. Надеялся, что тема возвращения в Америку уже никогда больше не будет обсуждаться. Был убежден, что победил и сделал из меня то, что Хормоз из Элен.
Несмотря на то что отношения Муди с родственниками претерпели глубокие изменения, мы все-таки должны были исполнять наши обязанности по отношению к ним. Муди не хотелось приглашать Баба Наджи и Амми Бозорг на ужин, но он не мог не оказать им уважения. Мы уже и так слишком долго тянули с приглашением.
– Махтаб ходит в школу. В восемь часов она должна быть уже в постели, поэтому приходите в шесть часов, – сказал Муди своим родственникам по телефону.
Амми Бозорг намекнула, что они всегда ужинают в девятом часу вечера.
– Меня это не интересует, – ответил Муди. – Поужинаете в шесть или вообще можете не приходить.
Амми Бозорг была вынуждена согласиться.
Чтобы нейтрализовать ее неприятное общество, мы пригласили также Хакимов.
Я приготовила пышный ужин, основным блюдом которого были крокеты из цыпленка. Для них я очень старательно выбрала мясо. Визиты в магазины на этот раз оказались успешными. Мне впервые удалось найти в Иране брюссельскую капусту. Кроме того, я приготовила еще тушеный лук-порей с морковью.
Хакимы были точны. А Баба Наджи и Амми Бозорг вместе с Маджидом и Ферест появились в восемь вместо шести. Мы все расположились в столовой.
Хакимы чувствовали себя совершенно свободно, а Баба Наджи и Амми Бозорг, хотя и старались выглядеть наилучшим образом, были явно стеснены. Баба Наджи посматривал на серебряные приборы: он не знал, как ими пользоваться. Наверное, ему приходилось думать, что делать с салфеткой, а отдельный стакан, поданный каждому из гостей, он скорее всего принимал за смешную экстравагантность.
Амми Бозорг вертелась на стуле: никак не могла найти удобную для себя позу. Наконец она взяла свою тарелку и села на пол, восторженно кудахтая над блюдом брюссельской капусты, которую называла «капустка Бетти».
Спустя несколько минут в моей столовой уже царил кавардак. На столе и на полу были разбросаны остатки еды, потому что гости брали пищу руками, лишь изредка пользуясь ложками. Муди, Махтаб и я ели молча, пользуясь необходимыми приборами.
Ужин вскоре подошел к концу, и, когда гости перешли в гостиную, Муди сказал мне вполголоса:
– Посмотри на место, где сидела Махтаб. Ни возле тарелки, ни на полу не найдешь даже зернышка риса. А сейчас посмотри, что творится там, где ели взрослые.
У меня не было желания смотреть на это. Я знала, что мне придется за полночь собирать остатки еды со стен и ковра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Почти ежедневно я звонила Амалю. Всякий раз он спрашивал меня только о здоровье, добавляя: «Прошу набраться терпения».
Как-то раз я отправилась за покупками. Муди поручил мне заказать дубликат ключа от квартиры.
По дороге мне встретился книжный магазин. Я не могла не зайти в него.
Хозяин говорил по-английски.
– У вас есть поваренные книги на английском языке? – спросила я.
– Да, этажом ниже.
Спустившись, я нашла много старых кулинарных книг и почувствовала себя как в раю. Мне так не хватало маленьких, нехитрых радостей, таких, как чтение рецептов приготовления пищи.
Вдруг я услышала голосок девочки:
– Мамочка, ты купишь мне сказки?
И тут я увидела женщину и ребенка. Обе они были одеты в епанчи и шарфы. Женщина была высокой, темноволосой, с несколько смуглой кожей, как у большинства иранок. Она не была похожа на американку, но на всякий случай я спросила:
– Вы американка?
– Да, – ответила она. Ее звали Элис Шариф.
Элис – учительница начальной школы в Сан-Франциско. В Америке вышла замуж за иранца. Вскоре после того, как ее муж Малек защитил докторскую диссертацию в Калифорнии, умер его отец. Сейчас они приехали сюда для урегулирования наследственных формальностей. Ей не нравилось здесь, но она не опасалась за свое будущее. Их дочь, Самира, которую родители звали Самми, была ровесницей Махтаб.
– О Боже! – воскликнула я, взглянув на часы. – Мне нужно встретить дочь из школы.
Мы обменялись номерами телефонов. Вечером я рассказала Муди об Элис и Малеке.
– Нам нужно их пригласить, – сказал он с нескрываемой радостью. – Их можно познакомить с Шамси и Зари.
– Может быть, мы пригласим их на пятницу? – предложила я.
– Хорошо, – тотчас же согласился он.
С приближением полудня в пятницу он был взволнован не меньше меня. Ему сразу понравились Элис и Малек. Элис была интеллигентной, очень добросердечной, разговорчивой женщиной, всегда готовой рассказать какую-нибудь забавную историю. Присматриваясь к гостям в тот вечер, я пришла к выводу, что из всех моих иранских знакомых только Шамси и Элис казались мне действительно счастливыми. Возможно, потому, что обе знали о своем скором возвращении в Америку.
Элис рассказала анекдот:
«Один посетитель вошел в картинную галерею и увидел портрет Хомейни. Ему захотелось его купить. Хозяин назвал цену: пятьсот туманов.
– Плачу триста, – предложил клиент.
– Нет, пятьсот.
– Триста пятьдесят.
– Пятьсот.
– Четыреста, – сказал клиент, – это мое последнее слово.
В этот момент вошел другой посетитель и обнаружил портрет Иисуса Христа, который ему очень понравился. Он поинтересовался у хозяина галереи его стоимостью.
– Пятьсот туманов, – был ответ.
– Беру.
Клиент отсчитал пятьсот туманов и ушел с портретом.
Тогда хозяин сказал первому посетителю:
– Вы видели того человека? Вошел, посмотрел понравившуюся ему картину, заплатил столько, сколько я сказал, и ушел.
Первый посетитель ответил на это:
– Согласен. Если вам удастся распять Хомейни, то я заплачу эти пятьсот туманов!».
Смеялись все, включая Муди.
На следующий день позвонила Шамси:
– Бетти, Элис – неподражаема, вы определенно подружитесь.
– Несомненно, – согласилась я.
– Расстанься с Элен, – добавила Шамси. – Она такая ограниченная.
С Элис мы встречались регулярно. Она была единственной женщиной в Иране, в хозяйстве которой имелись такие роскошные вещи, как автоматическая сушилка или специальное средство для смягчения выстиранного белья. У нее всегда была горчица.
А кроме того, у нее был паспорт, по которому она могла вернуться домой!
– Не рассказывай Шамси, что произошло с тобой в Иране, – предупредил меня Муди. – Элис тоже не должна об этом знать. Если ты поступишь иначе, больше никогда их не увидишь.
Я пообещала, что ничего не расскажу.
Этого ему было достаточно. Он верил в то, во что ему хотелось верить. Надеялся, что тема возвращения в Америку уже никогда больше не будет обсуждаться. Был убежден, что победил и сделал из меня то, что Хормоз из Элен.
Несмотря на то что отношения Муди с родственниками претерпели глубокие изменения, мы все-таки должны были исполнять наши обязанности по отношению к ним. Муди не хотелось приглашать Баба Наджи и Амми Бозорг на ужин, но он не мог не оказать им уважения. Мы уже и так слишком долго тянули с приглашением.
– Махтаб ходит в школу. В восемь часов она должна быть уже в постели, поэтому приходите в шесть часов, – сказал Муди своим родственникам по телефону.
Амми Бозорг намекнула, что они всегда ужинают в девятом часу вечера.
– Меня это не интересует, – ответил Муди. – Поужинаете в шесть или вообще можете не приходить.
Амми Бозорг была вынуждена согласиться.
Чтобы нейтрализовать ее неприятное общество, мы пригласили также Хакимов.
Я приготовила пышный ужин, основным блюдом которого были крокеты из цыпленка. Для них я очень старательно выбрала мясо. Визиты в магазины на этот раз оказались успешными. Мне впервые удалось найти в Иране брюссельскую капусту. Кроме того, я приготовила еще тушеный лук-порей с морковью.
Хакимы были точны. А Баба Наджи и Амми Бозорг вместе с Маджидом и Ферест появились в восемь вместо шести. Мы все расположились в столовой.
Хакимы чувствовали себя совершенно свободно, а Баба Наджи и Амми Бозорг, хотя и старались выглядеть наилучшим образом, были явно стеснены. Баба Наджи посматривал на серебряные приборы: он не знал, как ими пользоваться. Наверное, ему приходилось думать, что делать с салфеткой, а отдельный стакан, поданный каждому из гостей, он скорее всего принимал за смешную экстравагантность.
Амми Бозорг вертелась на стуле: никак не могла найти удобную для себя позу. Наконец она взяла свою тарелку и села на пол, восторженно кудахтая над блюдом брюссельской капусты, которую называла «капустка Бетти».
Спустя несколько минут в моей столовой уже царил кавардак. На столе и на полу были разбросаны остатки еды, потому что гости брали пищу руками, лишь изредка пользуясь ложками. Муди, Махтаб и я ели молча, пользуясь необходимыми приборами.
Ужин вскоре подошел к концу, и, когда гости перешли в гостиную, Муди сказал мне вполголоса:
– Посмотри на место, где сидела Махтаб. Ни возле тарелки, ни на полу не найдешь даже зернышка риса. А сейчас посмотри, что творится там, где ели взрослые.
У меня не было желания смотреть на это. Я знала, что мне придется за полночь собирать остатки еды со стен и ковра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97