Сразу начал оправдываться, что Дуткевич его обманул, а он... Бугров знает, что она одна к нему относится, в конце концов, довольно тепло, а остальные чувствуют, что он привязан только к лаборатории - и ни к кому в отдельности, и платят взаимностью.
Уф, кажется, утрясла (впрочем, завтра опять что-нибудь выплывет). Хоть она и никуда не годная начальница, но, пожалуй, ее и правда некем заменить. Сережа, Вадим - они не стали бы терпеть унижений от начальства, а Вадим - еще и глупости подчиненных. Илюша вытерпел бы что угодно - но скажи ему, что он должен входить к начальству, пререкаться, отстаивать интересы лаборатории, пробивать для кого-то квартиру или ставку... Их всех недостаточно волнует конечная цель их работы, они готовы с увлечением конструировать печь, когда дом уже сгорел. А она мечтает как о задушевнейшем деле, чтобы всю информацию можно было брать как белье из ее шкафа: в загранфильмах не на шмотки и автомобили она облизывалась, а на дисплеи. Молодежь у них в лаборатории работает лучше не надо - стереотип, как говорит Андрюша, заложен. И хорошенькие такие - хоть сейчас в мюзик-холл! Ира перешла к ним с понижением в зарплате, только бы попасть, где работают (чтобы возместить потерю, ушло больше года). И с интересом к людям у Иры все в порядке, и в работе понимает, и начальства не боится (в качестве культорга спокойно говорит ей: "А вам, Наталья Борисовна, билета не досталось"). Но сделать Иру заместителем начнутся обиды со стороны ветеранов. Да и начальство упрется: молодая, беспартийная да еще женщина. Хотя мужики в среднем даже и не умнее женщин: они превосходят женщин в высших достижениях, но зато и таких законченных идиотов среди женщин почти не встретишь.
Чем женщины превосходят мужчин - им люди интереснее. Но настоящий начальник должен быть еще и Гомером - он должен возвышать людей в их собственных глазах.
Как всегда после таких бесед, начал разламываться затылок, а сердце взбрыкивало только через раз. Когда-то она пыталась показаться врачу - в полседьмого встала за номерком, а в три, когда ее уже с собаками разыскивали на работе, попала к пожилому, со всем смирившемуся еврею. Он посоветовал ей "последить за давлением" и выписал направление на кардиограмму.
С кардиограммой оказалось просто: в регистратуре сразу же назначили число - через три месяца. А давление она ухитрялась измерять до работы в течение чуть ли не двух недель, а результаты записывала. Когда она снова сумела попасть к своему целителю, он, вглядевшись в ее цифры, произнес смирившимся голосом: "Таких скачков не может быть, вам неправильно измерили". Собственноручно повторил измерительную процедуру, которой она только что подверглась, и, получив совершенно другой результат, сказал удовлетворенно: "Вот это похоже на правду".
А когда направление на кардиограмму через полгода попалось ей среди бумаг, она лишь с трудом вспомнила, откуда оно взялось.
Даже на улице служебная взбудораженность не могла угаснуть.
Заглянула в хозяйственный магазин - поискать растворителя для неизвестного вещества, которым заляпан пол на Лизиной кухне, - отскабливалось оно только вместе с линолеумом. И вдруг увидела гэдээровское моечное средство для ванны, которое разыскивала Клонская. Она так обрадовалась, что даже злость на Клонскую прошла. Потом страшно удачно отхватила растворитель для Лизы (одна женщина очень его расхваливала, чувствовалось, что знает толк в этих делах) и дешевый, но симпатичный сервизик для Трофимовой (ей нужен был подарок для сестры). Но когда она добралась до автобусной остановки, откуда уже не было иного пути, кроме как в Лизину одиночку, отчаяние овладело ею почти с прежней силой. Ни-ко-му не нуж-на, ни-ко-му...
Автобуса не было очень долго, и с каждой минутой тоска становилась невыносимее - хотя чего, казалось бы, спешить в тюрьму? Гнев, досада, обида - это просто лакомства в сравнении с ровной безнадежностью.
Компания на остановке переговаривалась на каком-то диком иностранном языке - оказалось они, будто младенца, разглядывают собачонку на руках одного из них и в умилении наперебой показывают друг другу (словно повторяют лепет ребенка), как она тявкает: ав-ав, гав-гав, гау-гау... Боже, с какими идиотами приходится вместе жить, за что-то вместе голосовать, что-то строить, перестраивать...
Хоровое гавканье оказалось пророческим, хотя смысл пророчества раскрылся, как водится, задним числом.
Когда она в цепочке других выходцев из автобуса тянулась по тропке среди безбрежных топей, все, проходившие мимо опасного места, поочередно косились на большую псину, недовольно лаявшую, правда, ни на кого в отдельности, а куда-то вдоль муравьиной тропки и даже немного ввысь. Минуя псину, она тоже с опаской взглянула на нее и увидела на ее шее тонкую злую проволоку - остаток полузатянутой петли, из-под которой сочился кровавый ремень широченной ссадины. Передернувшись, она сделала движение помочь собаке, но та с лаем шарахнулась от Натальи, а Наталья от нее только туфли зря испачкала. А собака продолжала безнадежно лаять куда-то ввысь - на земле ей не от кого было ждать помощи...
Съежившись, Наталья побрела дальше, уверенная, что теперь этот лай до конца дней будет звучать у нее в ушах. Но за углом ее поджидали события куда более интересные. У стены пятиэтажного дома стояла разрозненная кучка людей. В страхе опять увидеть что-нибудь ужасное, она все-таки бросила в ту сторону осторожный взгляд и тут же отдернула его. Но было поздно - увиденное успело сфотографироваться навеки.
У стены, головой на чугунной крышке канализационного люка, лежал мужчина с недовольным обрюзгшим лицом, а вокруг его головы на чугунной сковородке стыла темно-вишневая лужа крови, поразившая ее толщиной, пальца три-четыре, не меньше. Рядом трясся в беззвучных рыданиях чистенький старичок в опрятном недорогом плащике и сетчатой шляпенке, его, полуобняв за плечи, мужественно утешал, поглаживая по спине, жирный парень в тельняшке, старающийся оказаться на высоте положения.
Трудные подростки, оккупировавшие детскую площадку, с интересом поглядывали в ту сторону, один из них как бы на цыпочках, сдерживая смущенную улыбку, возвращался оттуда, издали объявляя томимым любопытством приятелям: "Ключ потерял, через балкон перелазил".
Миловидная девочка лет семнадцати с сиамской кошечкой на плече разглядывала труп с доброжелательным детским интересом, не забывая одновременно ласкать свою кошечку, а может быть, и себя - нежно тереться щечкой о щечку!..
Эта трогательная взаимная ласка доконала ее. Промахиваясь мимо кирпичей, она доскакала до своего подъезда, задыхаясь, взбежала по лестнице (дом был выстроен меньше года назад, так что лифту работать было еще рано - времени едва хватило, чтобы расписать лестницу русскими и иностранными царапинами, искусно усеять потолки на площадках пятнами копоти, из которых свисают черные сосочки горелых спичек, а главное - через один выломать зубья в перилах либо вовсе напрочь - ребенку раз плюнуть вывалиться, - либо виртуозно закрутить штопором вокруг соседнего зуба) и, едва успев сбросить туфли-копыта, пудовые от грязи, рухнула на диван и завыла в голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108