Бескрайние Володины речи состояли из очередей страстных бульканий - и все по писанию, все по писанию. Говорили, что он окружил себя сектой единоверцев и разучивал с ними Ленина на манер того популярного в школьной худсамодеятельности номера, который зовется монтаж: "Ленин о государстве. Коля." - "Государство возникает там, тогда и постольку..." - "Стоп. Люся." - "Где, когда и поскольку..." - "Стоп. Антон." - "Классовые противоречия не могут быть примирены..."
- И наоборот, - Володя вдохновенно взмахивает рукой. Хор: - Существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы.
Володя был увлечен в новый научный центр тою же волной, что и Сабуров. В институте экономических проблем, забросив все лженауки, одну за другой выпустил две книжки о перерастании всего на свете в общегосударственное, был избран в партком, и Сабуров все тверже убеждался, что Володя не такой уж болван там, тогда и постольку, где, когда и поскольку выступает карьеристом и прохиндеем. Но вдруг пошли слухи, что Володя заделался ересиархом нетоварности: деньги должны быть полностью заменены талонами на потребление, распределяемыми Госпланом. Володе дважды провалили докторскую защиту: как ни странно, его идейность (автоматизм) оказалась непритворной. Правда, он все же защитил докторскую в Москве, шагнув из экономики социализма прямо в научный коммунизм.
Володя был по-ленински прост и логичен. Даже кепка его была сдвинута с неким ленинским подтекстом, а в очках без оправы ясно ощущался намек на какое-то большевистское пенсне. Позади его стояли два пролетарских апостола, подобранные в изумительном соответствии с канонами: руки рабочих, вы даете движенье планете, подступала к горлу песня. Один был из кино - с мудрыми седеющими усами, другой с плаката - лишенный усложняющих подробностей.
Поблескивая большевистским пенсне, Молотков уставил в слушателей вздернутые ноздри, чернеющие, как два револьверных дула, и выдал две очереди слитного бульканья:
- Наша беда в забвении истин марксизма!
Это точно: Сабуров, пожалуй, просто-таки боялся точно знать что-то. Вместо бесконечного разнообразия - пара-тройка "классов", вместо незримых, как деятельность бактерий, межчеловеческих взаимодействий - чугунные рычаги производственных связей, - гениально, если добиваться простоты, а не истины. Что у них там еще? История человечества - история борьбы, - хотя она ничуть не меньше истории взаимопомощи. Нам вдалбливали, что прежде чем заняться "духом", человек должен сначала напроизводить бог знает чего. Но ведь прежде чем производить, надо придумать и захотеть. Основной ихний вопрос, кто возник "сначала" - курица или яйцо, бытие или сознание, - да начала не было, человечество ни мгновения не существовало без обмена чувствами и знаниями. Но в конце концов все решается мнением, да, мнением народным, и если народ верит, что справедливость может быть установлена по какому-то внешнему плану, если он не понимает, что и наимудрейшее планирование отнимает у людей свободу...
Только мнение ли это - совместное поклонение эмблемам и символам? Не мысль, а безмыслие - основа общественного порядка, а когда оно развеется, - тогда границу разнуздавшимся желаниям может положить лишь Ужас такой силы, которая вместо протеста вызывала бы обожествление. Вот стабилизирующие исторические силы - сила Безмыслия и сила Ужаса. А движущая сила - это сила Безумия, она же овладевшая массами идея: единство может быть достигнуто только во лжи, ибо истина всегда вызывает множество мнений и сомнений. Но история человечества есть история бегства от сомнений. А значит, и от истины.
А Володя очередями пробулькивал заветное:
- ...Всестороннее планирование...По принципу единой фабрики...Массированное мелкобуржуазное... Контрреволюционные нации...
Михальский пробовал возражать, но его долбали святынями - человек из фильма - кисло, как сквозь изжогу ("Я, как говорится, человек труда, единодушно одобряю"), а человек с плаката - свирепо, он и Володю оттирал широким рабочим плечом: "Вы думаете, кто переболтает, тот и прав?! А мы, рабочие, еще подумаем, разрешить вам болтать или не разрешить!!!" И еще при нужде каждый раз из-под земли, словно зубы дракона, выскакивали нужные простые люди, своим чином освобожденные от обязанности не лгать и не кривляться - все больше бабы, у них жальче получается. Да еще инвалиды и старики. Раньше Сабурову казалось простой бессовестностью, когда от конкретных доводов защищаются чистым негодованием: оскорбляете Россию, армию, матерей, память павших... Но теперь он понимал, что для того святыни и придуманы, чтобы даже спрашивать, даже думать было нельзя: софизмами защищают лишь правдоподобную ложь, а совсем уж неправдоподобную обожествляют.
Сабуров почувствовал, что уже ненавидит простоту и чистосердечие, спокойно или взволнованно рассевшиеся тысячетонным задом на всем тонком, ищущем, небанальном... смертельно опасном.
- Рабочий класс, - завладел микрофоном Морж, - наиболее эксплуатируемая часть нашего общества. У рабочих нарушен температурно-белковый обмен, нарушена структура биополя. Из них отсасывается больше всего энергии.
Аплодисменты.
"Энергия", мать вашу... Развитие науки только увеличивает количество слов, которые люди употребляют без понимания. Чтобы поднять чемодан на десятый этаж, нужно больше энергии, чем потребовалось Сабурову для построения его последней теории. Но Сидоровы-Молотковы чтут только первобытные формы труда и не видят, что хуже всего приходится тем, кого никто не эксплуатирует и в ком, следовательно, никто не нуждается. "Да, да, это мне хуже всех, а не вам, товарищи рабочие и крестьяне!"
Отвлекшись, Сабуров не заметил перемены декораций. На заднем плане в ротонде развернулся плакат: "Через борьбу с сионизмом к национальному возрождению!" "Сионизм" был из тех же прозрачных псевдонимов вроде "очернительства" и "шельмования кадров". На ступеньках, твердо расставив ноги в сапогах бутылками, возник молодой мужчина с остро остриженной русой бородой и тонкими злыми губами, наряженный в черную косоворотку под черной жилеткой. Он держал на отлете черно-желто-белый флаг, безжалостно, словно пику, вонзив древко в мокрый снег и пронзительно-скучающе глядя поверх голов. Перед группой Корягина обнаружился стройный паренек восточного вида в казачьей форме (Дикая дивизия?), крашенной в черный цвет, но верх у папахи был празднично-алый. Черный казачок держал желтую хоругвь с силуэтом Георгия-победоносца, поражающего сионистскую гидру. В сторонке скромно держался офицер в полевой форме времен Первой германской - с гитарой через плечо, словно в каком-нибудь парижском ресторане "Распутин". Вся толпа оказалась густо нашпигованной людьми с нечистыми черно-желто-белыми повязками на рукавах и паукообразными двуглавыми орлами из черной штампованной пластмассы на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108