Конечно же, он всю ночь провел в молитве.
Аморе подошла к нему и робко сказала:
– Патер, как он? Он ведь не...
Иеремия поднял на нее глаза и покачал головой:
– Нет, он жив. Его состояние не изменилось.
С усилием, выдававшим его усталость и внутреннюю муку, он поднялся. Он как будто постарел на несколько лет. Пытаясь подбодрить его, Аморе протянула ему чашку чаю. Тонкие губы Иеремии тронула признательная улыбка.
– Благодарю вас. Вы действительно знаете мои тайные слабости, и вам известно, что ничто меня так не укрепляет, как китайский чай. Что бы я без вас делал!
Аморе повернулась к кровати и всмотрелась в запавшее лицо больного. В его неподвижности было что-то от призрака. Казалось, жизнь уже не теплится в нем.
Иеремия угадал ее мысли и с болью сказал:
– Он в глубоком обмороке, из которого, может быть, никогда не выйдет.
Уныние в его голосе натолкнулось на ее сопротивление.
– Но ведь надежда есть!
– Надежда есть всегда, пока больной дышит, а его сердце бьется. Но я ничего не могу сделать, чтобы поддержать его в борьбе со смертью.
Иеремия устало опустился на сундук и потер воспаленные глаза. На душе у него было очень тяжело. Между ними была такая тесная связь, что Аморе каждой клеточкой своего тела ощущала его страдание.
С горечью она смотрела на его согнутую спину. Ей очень хотелось обнять его, прижать к себе, чтобы утешить, но она знала – он никому не позволял подобных нежностей, даже ей. И она мягко сказала:
– Вы не хотите довериться мне? Я ведь вижу – вас что-то мучает.
– Нет, мадам, я сам должен с этим справиться.
– Нет, не должны! – не согласилась она. – Хоть я и не священник, но знаю, что с вами происходит. Я видела, как вы на улице собирались принять у мастера Риджуэя исповедь и вернуть его в лоно Церкви, но потом внезапно переменили свое решение и попытались спасти ему жизнь.
Он с удивлением посмотрел на нее:
– Я забыл, что вы всегда умели читать мои мысли, мадам. Да, я решил не сдаваться. Но действовать нужно было быстро, пока он не потерял слишком много крови. Я надеялся, он пробудет в сознании достаточное время для того, чтобы покаяться в своих прегрешениях и вернуться к вере. Но я ошибся. Если он сейчас умрет, то умрет еретиком. И это моя вина! Я обманул его доверие. Я предал его.
– Вы пытались спасти ему жизнь.
– Мой долг был сохранить его душу от проклятия! – с горечью воскликнул Иеремия. – Своим долгом священника я пожертвовал ради амбиций врача. Я был настолько уверен в своем умении, что думал, будто могу изменить Божий замысел и сохранить жизнь Алену, даже против Его воли. И это непростительно.
Аморе не могла смотреть, как казнится ее друг. С горячностью она попыталась оправдать его перед самим собой:
– Откуда вам известны планы Бога? Мастера Риджуэя поразила рука сподручного дьявола, а не Бога. Я никогда не поверю, что Бог проводит свою волю через преступников. Может быть, именно вас Он избрал орудием, чтобы не дать произойти большой несправедливости и уберечь человека от смерти.
– Мадам, ваша аргументация сделала бы честь ученому-теологу. В одном вы правы: пути Господни неисповедимы. Но факты упрямы: я проявил самонадеянность и переоценил свои возможности, решив, что спасение тела важнее спасения души. Всю ночь я умолял Господа простить меня и пощадить Алена.
Аморе присела рядом с ним на сундук и положила руку на его холодные как лед пальцы.
– Патер, Бог милостив. Он не даст ему умереть только для того, чтобы наказать вас.
Вопреки ее опасениям он не отнял руки. Какое-то время они сидели молча. Ничто не нарушало тишину, лишь потрескивал огонь в камине и ровно дышал больной.
– Почему бы вам немного не поспать, – предложила Аморе. – Я останусь с ним и немедленно разбужу вас, если его состояние изменится.
Иеремия заколебался, но все же уступил. Подложив под голову подушку, он свернулся калачиком на тростниковом половике, но еще долго мучительные мысли не давали ему уснуть.
Незадолго до рассвета священник был уже на ногах. Идя на кухню, Аморе заметила, что весь дом как будто погрузился в какое-то оцепенение, как бывает в кошмарном сне. Домашние попрятались от близкой смерти в своих комнатах, огонь в печи погас, экономки, мистрис Брустер, нигде не было видно.
Аморе знала, где комната вдовы, и немедля поднялась по лестнице. На третьем этаже она увидела ее вместе с подмастерьем и горничной Сьюзан. Те о чем-то шептались с весьма озабоченными лицами.
– ...что будет со мной? В это время года я не найду места... – прошептала юная горничная, но, увидев Аморе, тут же замолчала.
– Мастер Риджуэй еще не умер, – с упреком сказала леди. – У вас нет никаких оснований забывать о своих обязанностях.
Понурив головы, все трое быстро спустились вниз по лестнице, спеша выполнить свою работу.
Утром Джон сказал иезуиту, что с ним непременно хочет поговорить мистрис Блаундель. Иеремия оставил Аморе у постели больного. Она настояла на своем и осталась помогать ему. Иеремия с благодарностью принял ее помощь, так как безоговорочно доверять мог только ей одной.
Гвинет ждала Иеремию в операционной. Она казалась глубоко озабоченной.
– Я хотела спросить, как Ален. Он поправится?
Иеремия помедлил с ответом, видя, как судорожно сжались ее руки. Темные глаза смотрели пронзительно, она словно хотела прочесть его мысли. Даже при всем желании ему вряд ли удалось бы обмануть валлийку.
– У него очень серьезные повреждения. Боюсь, в данный момент не могу сказать, выживет ли он.
– Он в сознании?
– Нет, он ничего не воспринимает.
– Я видела его вчера перед уходом. Мы поссорились. И теперь я так мучаюсь. Не надо было мне делать ему так больно...
– Вы были здесь перед его уходом? – без церемоний перебил Иеремия. – Вам известно что-нибудь о том, что побудило его уйти?
– Побудило? Да, когда я заходила, принесли записку.
– Вы видели посыльного?
– Да, ведь я приняла ее.
– Опишите мне его!
– Лакей в голубой ливрее с золотыми позументами. Но он не назвал отправителя.
– Вы помните его лицо?
– Ну, это был довольно красивый молодой человек с темно-каштановыми волосами до плеч. Раньше я его не видела.
– Вы смогли бы его узнать?
– Разумеется.
– Спасибо, мадам. В свое время мы еще вернемся к этому.
– Не нужно меня благодарить, сэр. Я сделаю все, чтобы найти негодяя, сотворившего с Аленом такое! – горячо сказала Гвинет. – Но раз он в таком тяжелом состоянии, ему ведь нужен постоянный уход. Я с радостью побуду с ним, если вы захотите отдохнуть.
При других обстоятельствах Иеремия обрадовался бы предложению аптекарши, но благодаря Аморе он мог от него отказаться. Так было лучше. Он предпочитал не держать в доме лишних людей, которые неизбежно открыли бы его тайну и, возможно, затруднили бы работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Аморе подошла к нему и робко сказала:
– Патер, как он? Он ведь не...
Иеремия поднял на нее глаза и покачал головой:
– Нет, он жив. Его состояние не изменилось.
С усилием, выдававшим его усталость и внутреннюю муку, он поднялся. Он как будто постарел на несколько лет. Пытаясь подбодрить его, Аморе протянула ему чашку чаю. Тонкие губы Иеремии тронула признательная улыбка.
– Благодарю вас. Вы действительно знаете мои тайные слабости, и вам известно, что ничто меня так не укрепляет, как китайский чай. Что бы я без вас делал!
Аморе повернулась к кровати и всмотрелась в запавшее лицо больного. В его неподвижности было что-то от призрака. Казалось, жизнь уже не теплится в нем.
Иеремия угадал ее мысли и с болью сказал:
– Он в глубоком обмороке, из которого, может быть, никогда не выйдет.
Уныние в его голосе натолкнулось на ее сопротивление.
– Но ведь надежда есть!
– Надежда есть всегда, пока больной дышит, а его сердце бьется. Но я ничего не могу сделать, чтобы поддержать его в борьбе со смертью.
Иеремия устало опустился на сундук и потер воспаленные глаза. На душе у него было очень тяжело. Между ними была такая тесная связь, что Аморе каждой клеточкой своего тела ощущала его страдание.
С горечью она смотрела на его согнутую спину. Ей очень хотелось обнять его, прижать к себе, чтобы утешить, но она знала – он никому не позволял подобных нежностей, даже ей. И она мягко сказала:
– Вы не хотите довериться мне? Я ведь вижу – вас что-то мучает.
– Нет, мадам, я сам должен с этим справиться.
– Нет, не должны! – не согласилась она. – Хоть я и не священник, но знаю, что с вами происходит. Я видела, как вы на улице собирались принять у мастера Риджуэя исповедь и вернуть его в лоно Церкви, но потом внезапно переменили свое решение и попытались спасти ему жизнь.
Он с удивлением посмотрел на нее:
– Я забыл, что вы всегда умели читать мои мысли, мадам. Да, я решил не сдаваться. Но действовать нужно было быстро, пока он не потерял слишком много крови. Я надеялся, он пробудет в сознании достаточное время для того, чтобы покаяться в своих прегрешениях и вернуться к вере. Но я ошибся. Если он сейчас умрет, то умрет еретиком. И это моя вина! Я обманул его доверие. Я предал его.
– Вы пытались спасти ему жизнь.
– Мой долг был сохранить его душу от проклятия! – с горечью воскликнул Иеремия. – Своим долгом священника я пожертвовал ради амбиций врача. Я был настолько уверен в своем умении, что думал, будто могу изменить Божий замысел и сохранить жизнь Алену, даже против Его воли. И это непростительно.
Аморе не могла смотреть, как казнится ее друг. С горячностью она попыталась оправдать его перед самим собой:
– Откуда вам известны планы Бога? Мастера Риджуэя поразила рука сподручного дьявола, а не Бога. Я никогда не поверю, что Бог проводит свою волю через преступников. Может быть, именно вас Он избрал орудием, чтобы не дать произойти большой несправедливости и уберечь человека от смерти.
– Мадам, ваша аргументация сделала бы честь ученому-теологу. В одном вы правы: пути Господни неисповедимы. Но факты упрямы: я проявил самонадеянность и переоценил свои возможности, решив, что спасение тела важнее спасения души. Всю ночь я умолял Господа простить меня и пощадить Алена.
Аморе присела рядом с ним на сундук и положила руку на его холодные как лед пальцы.
– Патер, Бог милостив. Он не даст ему умереть только для того, чтобы наказать вас.
Вопреки ее опасениям он не отнял руки. Какое-то время они сидели молча. Ничто не нарушало тишину, лишь потрескивал огонь в камине и ровно дышал больной.
– Почему бы вам немного не поспать, – предложила Аморе. – Я останусь с ним и немедленно разбужу вас, если его состояние изменится.
Иеремия заколебался, но все же уступил. Подложив под голову подушку, он свернулся калачиком на тростниковом половике, но еще долго мучительные мысли не давали ему уснуть.
Незадолго до рассвета священник был уже на ногах. Идя на кухню, Аморе заметила, что весь дом как будто погрузился в какое-то оцепенение, как бывает в кошмарном сне. Домашние попрятались от близкой смерти в своих комнатах, огонь в печи погас, экономки, мистрис Брустер, нигде не было видно.
Аморе знала, где комната вдовы, и немедля поднялась по лестнице. На третьем этаже она увидела ее вместе с подмастерьем и горничной Сьюзан. Те о чем-то шептались с весьма озабоченными лицами.
– ...что будет со мной? В это время года я не найду места... – прошептала юная горничная, но, увидев Аморе, тут же замолчала.
– Мастер Риджуэй еще не умер, – с упреком сказала леди. – У вас нет никаких оснований забывать о своих обязанностях.
Понурив головы, все трое быстро спустились вниз по лестнице, спеша выполнить свою работу.
Утром Джон сказал иезуиту, что с ним непременно хочет поговорить мистрис Блаундель. Иеремия оставил Аморе у постели больного. Она настояла на своем и осталась помогать ему. Иеремия с благодарностью принял ее помощь, так как безоговорочно доверять мог только ей одной.
Гвинет ждала Иеремию в операционной. Она казалась глубоко озабоченной.
– Я хотела спросить, как Ален. Он поправится?
Иеремия помедлил с ответом, видя, как судорожно сжались ее руки. Темные глаза смотрели пронзительно, она словно хотела прочесть его мысли. Даже при всем желании ему вряд ли удалось бы обмануть валлийку.
– У него очень серьезные повреждения. Боюсь, в данный момент не могу сказать, выживет ли он.
– Он в сознании?
– Нет, он ничего не воспринимает.
– Я видела его вчера перед уходом. Мы поссорились. И теперь я так мучаюсь. Не надо было мне делать ему так больно...
– Вы были здесь перед его уходом? – без церемоний перебил Иеремия. – Вам известно что-нибудь о том, что побудило его уйти?
– Побудило? Да, когда я заходила, принесли записку.
– Вы видели посыльного?
– Да, ведь я приняла ее.
– Опишите мне его!
– Лакей в голубой ливрее с золотыми позументами. Но он не назвал отправителя.
– Вы помните его лицо?
– Ну, это был довольно красивый молодой человек с темно-каштановыми волосами до плеч. Раньше я его не видела.
– Вы смогли бы его узнать?
– Разумеется.
– Спасибо, мадам. В свое время мы еще вернемся к этому.
– Не нужно меня благодарить, сэр. Я сделаю все, чтобы найти негодяя, сотворившего с Аленом такое! – горячо сказала Гвинет. – Но раз он в таком тяжелом состоянии, ему ведь нужен постоянный уход. Я с радостью побуду с ним, если вы захотите отдохнуть.
При других обстоятельствах Иеремия обрадовался бы предложению аптекарши, но благодаря Аморе он мог от него отказаться. Так было лучше. Он предпочитал не держать в доме лишних людей, которые неизбежно открыли бы его тайну и, возможно, затруднили бы работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106