Наконец король подошел к Иеремии, но заговорил с ним не сразу. В присутствии судьи он не хотел называть его настоящего имени, а псевдонима вспомнить не мог.
– Ну, мистер...
Трелоней, полагая, что Карл впервые видит иезуита, поторопился представить его:
– Доктор Фоконе, ваше величество. Он врач и ученый и помогает мне в поисках убийцы.
– Доктор Фоконе. Что ж, надеюсь, вы скоро нападете на его след. Жители города пережили уже немало бед. Избавьте их хотя бы от безбожного мстителя.
И король простился с ними. В коридоре сэр Орландо высказал то, о чем не решались заговорить его спутники:
– Нужно срочно ехать в Тайберн. Необходимо убедиться, что все в порядке. Мадам, если вам угодно, я с удовольствием приглашаю вас в свою карету.
– Конечно, я еду! – решительно воскликнула Аморе.
Она все еще боялась за Бреандана. А вдруг указ о помиловании замедлит... а вдруг его уже повесили... Она спокойно вздохнет, только заключив его в свои объятия.
Во время езды Трелоней с неослабевающим интересом наблюдал за молодой женщиной. Ее бледное лицо и тревожный взгляд были очень выразительны. Странное создание эта леди Сент-Клер, дама благородного происхождения, по крайней мере по отцовской линии – о ее матери-француженке он ничего не знал. Граф Кэвершем состоял в тесной родственной связи с семейством Вилье, а значит, и с герцогом Бекингемским, кроме того, еще с одной любовницей короля – леди Каслмейн. Необычным являлось уже то, что дама ее положения регулярно навещала дом простого ремесленника, но неприкрытая тревога за ирландского бродягу, поденного рабочего, бывшего наемника, низшего из низших, стала для него прямо-таки неразрешимой загадкой.
Экипаж сбавил скорость – они приближались к холму Тайберн. Зеваки не спешили уступать карете место, и путникам пришлось продвигаться шагом. С бьющимся сердцем Аморе выглянула в окно, но не могла разглядеть даже виселицу, так тесно сгрудились люди у места казни. Наконец они увидели королевских гвардейцев, доставивших указ о помиловании. И тут перед ними выросло страшное трехногое орудие казни. Оно было пусто. Под виселицей на телеге стояли трое осужденных с петлей на шее. Толпа выжидала, когда лошадь под кнутом палача двинется вперед и смертники повиснут в воздухе.
Иеремия пожал руку Аморе:
– Гвардейцы успели. Осужденные, конечно же, держали долгие речи, пытаясь оттянуть момент казни. Подождите здесь! Я приведу его.
– Секунду, доктор! – воскликнул Трелоней и сунул Иеремии несколько монет. – Это может вам пригодиться, – сказал он, тепло улыбнувшись.
Поблагодарив его, иезуит протиснулся через толпу к виселице. Выполнив задание, гвардия развернула лошадей и удалилась. Иеремия подошел к телеге и посмотрел на Бреандана, стоявшего неподвижно, с закрытыми глазами, между товарищами по несчастью, как будто он еще не осознавал, что его помиловали. Джек Кетч взобрался на телегу, перерезал ему веревку на руках и снял с шеи петлю, другой конец которой был уже прикреплен к поперечине виселицы.
– Ну и повезло же тебе, бродяга, – грубо сказал палач. От порядочного количества принятого алкоголя голос сто звучал нетвердо.
Бреандан не пошевелился. Иеремия схватил его за руку и стащил с телеги.
– Пойдем, мой мальчик, все позади, – мягко сказал он.
– Эй, его одежда моя! – прорычал Кетч и схватил Бреандана за рукав.
Тот с отвращением стряхнул его.
– Вот, возьмите это.
Иеремия отдал палачу деньги, полученные от судьи, и увел Бреандана. Толпа ликовала. Поздравления сыпались со всех сторон.
Бреандан пристыженно признался священнику:
– Я проклинал вас, думал, вы меня бросили.
– Не ставлю вам это в упрек. Вы пережили самое страшное, что может выпасть на долю человека.
Им стоило большого труда пробраться к карете судьи. Все тянули руки к ирландцу, пытаясь дотронуться до него. Аморе открыла им дверцу и заключила Бреандана в свои объятия. Никто не произнес ни слова. Им казалось, будто они очутились одни на всем белом свете. Они не замечали ничего, даже неловких растроганных взглядов Трелонея, крайне смущенного неожиданным зрелищем. В его кругу сдерживали такие проявления чувств, ругали даже порывистых детей. Вести себя подобно простолюдинам, не знавшим ни приличий, ни правил поведения, считалось недостойным. Сэр Орландо пытался отвести взгляд от страстных объятий, но не мог. Он никогда не видел, чтобы люди были так счастливы. И вдруг с болью ощутил свое одиночество, навалившееся на него после смерти жены. Он бы не признался в этом, но при виде возлюбленных, не таивших своих чувств, судья вдруг почувствовал – хоть и ненадолго – нечто вроде зависти.
Карета оставила виселицу позади и свернула на дорогу, ведущую в Лондон. Бреандан понял, где он, и освободился из объятий Аморе. Его презрительный взгляд остановился на Трелонее, сидевшем напротив.
– Как же вам не хотелось признавать, что я невиновен, разве не так? – с вызовом сказал он. – С самой первой нашей встречи вы считали меня подлецом. Почему? Потому что я ирландец? Я никогда не делал ничего плохого. Но вы решили, будто я непременно хочу вас ограбить, хотя я только пытался помочь вам, когда вы, пьяный и беспомощный, валялись на улице. Вы высекли меня за преступление, которого я не совершал, и без церемоний отправили меня на виселицу за убийство, к которому я не имел никакого отношения, ни на секунду не усомнившись в моей виновности. И теперь вы требуете благодарности только потому, что в последний момент передумали?
– Нет, – сухо ответил сэр Орландо. – Я хотел бы больше никогда не видеть вас в моем суде. Постарайтесь в будущем не попадать в неприятные ситуации.
Ненависть во взгляде ирландца заставила Трелонея содрогнуться. Ему стало ясно – он помог спасти жизнь своему личному врагу, хотя не мог отрицать, что сам сделал его таковым. Макмагон сказал довольно точно: сэр Орландо с самого начала считал его дурным человеком только потому, что тот ирландец, а значит, варвар, бунтарь и разбойник. Трелоней уже не раз отправлял ему подобных на виселицу за кражу или разбой и недолго думая причислил к ним Макмагона. Узнав, что Фоконе иезуит, судья поначалу не смог преодолеть предрассудки. Так и в этом случае он не разглядел человека, с которым имеет дело.
Да, Трелоней признавал, что был несправедлив по отношению к Макмагону. Но это было выше его сил. При мысли о том, что отныне этот ненавидящий его человек будет рядом, Трелонея охватывало огромное беспокойство, почти страх. Макмагон вполне способен в один прекрасный день, когда судья меньше всего будет этого ожидать, отомстить ему. Нужно остерегаться его. Сэр Орландо, подумав, обратился к сидевшему рядом с ним священнику:
– Я бы советовал вам вывезти его из города, а еще лучше из страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106