– Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь, – заверил Иеремия, пытаясь подбодрить друга. – Я бы хотел попросить вас еще об одном одолжении, – помедлив, сказал он. – На пути в Уэльс, в Шропшире, лежит Стоук-Лейси, фамильное имение Блэкшо. Мне не часто выпадает возможность передать брату откровенное письмо, поэтому я хотел бы просить вас ненадолго остановиться там и вручить ему послание, для меня очень важное.
Ален с готовностью согласился. В тот же день Иеремия поздно вечером написал письмо брату и тщательно его запечатал. Затем встал на колени перед распятием на стене и попросил прощения зато, что обманул своего лучшего друга.
Глава сорок третья
По настоянию Иеремии Ален уехал уже на следующее утро. Священник вместе с подмастерьем, учеником, экономкой и горничной остался в тягостной атмосфере. Джон очень злился на хозяина, сбежавшего в безопасную деревню, в то время как они остались в зачумленном Лондоне. Подмастерье знал, что священник, живший с ними под одной крышей, навещал и даже лечил больных. Конечно, скоро он заразится и занесет чуму в дом. Тогда их запрут, как уже грозил городской совет, и они все умрут. Часто, когда священник уходил по делам, Джон, Тим, Сьюзан и мистрис Брустер садились вместе и гадали, как быть. Никто из них не знал, куда деваться, так как многих слуг хозяева, закрывшие лавки и бежавшие в деревню, уже выставили на улицу и те впали в страшную нужду. Так что решено было остаться и надеяться на лучшее. Но кроме мистрис Брустер, у которой было очень сильно развито чувство долга, все обходили священника стороной и не совали носа в его комнату.
Сэр Орландо Трелоней, навестивший иезуита, узнав, что он лечит чумных, тоже пришел в ужас. Он пришел сообщить Иеремии о своем предстоящем отъезде.
– Суды закрываются на каникулы, вчера закрылись и Судебные инны. Я не могу заставлять слуг оставаться в Лондоне, поэтому завтра отправляюсь в свое имение недалеко от Севеноукса в Кенте. Двор ждет только возвращения флота, одержавшего две недели назад блестящую победу над голландцами в сражении при Ловенштофте. Но после чествования герцога Йоркского и других флотоводцев король покинет Уайтхолл и переедет в Хэмптон-Корт. Как духовник леди Сент-Клер, вы, конечно же, отправитесь ее сопровождать, патер.
Но Иеремия покачал головой:
– Леди Сент-Клер – мне духовное чадо, это верно, но мой основной долг заключается в уходе за лондонскими католиками, особенно теми, кто настолько беден, что не может уехать в безопасное место. В городе слишком мало врачей. Здесь я нужен больше, чем при дворе.
– Вы действительно ходите в дома больных? – с сомнением спросил сэр Орландо.
– Конечно. Им нужен уход и питание.
– Вы можете их вылечить? – недоверчиво спросил судья.
Перед тем как ответить, Иеремия закрыл глаза:
– Нет, я бы очень хотел, но мне неизвестно лекарство от чумы. Она непредсказуема. Одного она убивает в несколько дней, другого щадит. Испробованные мной средства одним, кажется, помогают, на других не оказывают никакого воздействия.
– Почему вы подвергаете себя такой опасности, патер? – спросил Трелоней, и в его голосе отчетливо послышалось неодобрение.
– Милорд, я священник. Мой долг поддерживать людей, оказавшихся в тяжелом положении, и я намерен его исполнить.
– Но вы можете заразиться и умереть! Это даже вполне вероятно, ибо вы постоянно соприкасаетесь с чумными.
Иеремия ответил судье с серьезным спокойствием человека, смирившегося с судьбой, что бы она ему ни уготовила:
– Моя жизнь принадлежит Богу. Если он захочет призвать меня к себе, он это сделает, где бы я ни находился. Я нужен больным и не могу их оставить.
Какое-то время сэр Орландо молча смотрел на иезуита, и на лице его ясно читалось: «А что будет со мной? Мне вы тоже нужны! Так просто перечеркнуть свою жизнь!»
Иеремии было несложно понять мысли судьи, растерянность и упрек в его взгляде. Он тоже дорожил дружбой Трелонея, тем более только что получив доказательства ее искренности.
– Обещайте мне быть осторожным, – глухо попросил сэр Орландо. – Я хочу снова увидеть вас живым и здоровым.
– Уверяю вас, милорд, что не буду легкомысленно рисковать своим здоровьем, – бодро заверил его Иеремия, что, как он сам заметил, прозвучало фальшиво. – Когда вы вернетесь в Лондон? – торопливо прибавил он, стараясь не выдать своей неловкости.
– К михайловской сессии, если только к тому времени чума в городе отступит. Если же нет, возможно, судебные заседания перенесут из Лондона – вероятно, в Виндзор. Боюсь, эпидемия весьма на руку нашему убийце. Кто знает, когда мои люди вернутся из Уэльса и доставят нам необходимые сведения о семье Эдвардса. Но получив их, я тут же дам вам знать.
– Вы только что сказали, что Судебные инны закрыли, – вспомнил Иеремия. – А вы не знаете, Джордж Джеффрис уехал из города?
– Да, это скверно. Вчера я послал слугу в «Иннер темпл» и велел разузнать про Джеффриса, но он вернулся несолоно хлебавши. Никто не знает, где студент. – Трелоней поднялся и на прощание сердечно пожал священнику руку. – Мне очень жаль покидать вас именно сейчас, когда все так запуталось. Если вам понадобится помощь, пошлите мне весточку. Да хранит вас Господь, патер.
При дворе праздновали победу при Ловенштофте, особо чествовали герцога Йоркского, младшего брата короля, лорд-адмирала и главнокомандующего флота. Но всех тревожили растущие масштабы эпидемии, поговаривали об отъезде из Лондона.
Аморе, как и другие придворные, начала подготовку к отъезду, хотя все еще надеялась, что положение изменится и двор останется в Уайтхолле. Но число заболевших чумой неуклонно росло и в Вестминстере, и придворными овладел страх. На Петра и Павла было решено переезжать в Хэмптон-Корт.
Карл признал сына Аморе, получившего при крещении имя Карл Фитцджеймс, и регулярно справлялся о нем. Как-то после обеда король заметил, что Аморе невесела. С чуткостью, за которую она была благодарна ему, он спросил:
– Вы беспокоитесь за вашего иезуита, мадам?
– Да, сир, – подтвердила она. – Говорят, во время эпидемий больше всего страдают врачи и священники. Для него это означает двойную опасность.
– Тогда уговорите его сопровождать вас и двор, – предложил Карл. – Неплохо иметь при дворе такого врача.
– Я попытаюсь. Но, боюсь, уговорить его будет непросто.
На следующее утро Аморе в своей карете отправилась на Патерностер-роу. Как только она вошла в цирюльню, ей сразу же бросились в глаза изменения, произошедшие в доме. Нельзя было не заметить, что образцовый порядок и чистоту, важные для мастера Риджуэя, никто не поддерживал. Банки с мазями, инструменты стояли, лежали повсюду, где им было вовсе не место, металлические тазы для кровопускания, висевшие на стене и под потолком, потускнели, чистые льняные повязки были свалены в кучи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106