– спросил он.
Чтобы скрыть синяк под глазом,
Должен быть лимон зеленым.
Чтобы счастье было полным,
Тайна пусть сопутствует влюбленным.
Эмилия спела, и ее ноги двигались в такт, будто в танце.
Даниэль следил за их движениями зачарованно, как наблюдал за полетом своего воздушного змея. Он отпускал его в высоту, и, когда тот был далеко, но все же повиновался веревке и признавал в нем хозяина, мальчик начинал кричать от восторга, как будто сам летел в небесах.
Эмилия заметила в нем это ощущение полета и перестала петь, чтобы улыбнуться одной из самых своих довольных улыбок. Тогда Даниэль перепрыгнул с ветки на лестницу и слетел по ней на землю в мгновение ока.
– А ты там и оставайся, – крикнул он, посмотрев вверх, и подобрал с земли платье, на которое приземлились его ботинки.
На самой границе сада доктор Куэнка перед смертью жены сделал пруд, а она запустила туда форель. Туда и побежал Даниэль с платьем Эмилии. Там стоял его старший брат Сальвадор с товарищем, он курил сигару, которую они стащили у одного из гостей, и смотрел на него как на неизбежную помеху.
Но Даниэль их даже не заметил. Он на минуту остановился у края пруда, а потом бросил в воду все эти оборки. Это был не лучший способ избежать отправки в интернат, но он не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать, как платье плывет по пруду, словно парусный корабль. Поэтому подбросил его в воздух и посмотрел, как оно летит, пока все его воланы, с такой любовью пришитые Хосефой, не опустились на воду. Оно не утонуло, как будто действительно было сделано для того, чтобы плыть по волнам, как корабль, гонимый ветром.
– Вот это да, парень, чье это? – спросил Сальвадор весело.
– Мое, – закричала Эмилия, толкнув в спину Даниэля, и тот отправился вслед за платьем.
Ни Сальвадор, ни его друг не заметили, как она подошла. Но ничто не могло рассмешить их больше, чем эта кричащая девочка, которая вдруг появилась в одном нижнем белье, как полуощипанный кролик, чтобы поквитаться. И хотя Даниэль, вынырнув, сообщил, что обожает купаться, Сальвадор умел различать, когда страдало самолюбие его брата.
Они с другом так хохотали, продолжая дымить сигарой, что Эмилия забыла о своем торжестве и вспомнила, что была без платья. Она почувствовала жгучий стыд перед старшими ребятами и не нашла лучшего выхода, как только прыгнуть в пруд, чтобы спрятать свое замешательство в воду.
Так закончилась в тот день репетиция.
Через некоторое время доктор Куэнка решил, что Даниэлю нужно оторваться от юбок Милагрос Вейтиа, чтобы раз и навсегда подчиниться нормам жизни, которым следовал его отец.
Но Милагрос уговорила доктора подождать, в разговоре с ним напомнив о своих законных правах опекуна, которые передала ей перед смертью Мария Эспарса. Она убедила его не отсылать мальчика никуда, по крайней мере до конца века, и кто знает, какие струны затронула в его сердце эта мольба, но Даниэль прожил в городе еще год, около приемной тетушки, чье горячее заступничество спасало его от последствий его безрассудных поступков.
Только в начале 1901 года встрепанная голова и загадочная улыбка Даниэля Куэнки отправились в колледж для мальчиков под руководством Камило Аберамена, сурового итальянца, эксперта по вопросам воспитания несносных детей.
К тому времени Эмилия и Даниэль из вечных противников превратились в сообщников. По воскресеньям они лазали по деревьям, обменивались камешками, собранными за неделю, плескались ногами в пруду и по очереди чесали друг другу спину. Это придумала Эмилия, чтобы избежать разногласий с другом.
Однажды, когда они мочили ноги в пруду, чтобы уже никогда не вылечить их общий кашель, Даниэль попросил почесать ему затылок.
– Долго?
– Пока я не скажу.
– Нет, – сказала Эмилия. – Я тебе чешу всю спину, но считаю до шестидесяти, а потом мы меняемся.
Даниэлю это показалось справедливым, и они заключили договор.
В последнее воскресенье февраля каждая их игра была сродни какому-то обряду. Обмен камешками прошел быстрее, чем раньше, потому что Эмилии не пришлось показывать одно за другим новые приобретения своей коллекции, чтобы убедить Даниэля отдать ей взамен черный, блестящий, гладкий, как шелк, камешек, который он называл своим амулетом и носил повсюду. Он клал его под подушку перед сном, и это было первое, до чего он дотрагивался, просыпаясь. Они нашли его вместе зимним утром, когда пошли с Милагрос гулять к реке Атойак. Эмилия увидела, как он блеснул среди камней, но потеряла время, показывая пальцем, где он лежит, а Даниэль, проследив за ее пальцем, нагнулся и схватил его.
– Это мой! – закричали они одновременно, но камень был у Даниэля в руках и остался у него на несколько месяцев. Во время обменов Эмилия пустила в ход все – от уговоров до шантажа, но ничего не добилась.
– Подставь руку, – сказал Даниэль, когда они начали обмен в то воскресенье.
Эмилия протянула руку и почувствовала, как камень упал ей в ладонь. Амулет Даниэля блеснул в бледных лучах солнца.
– Ты окончательно это решил? – спросила Эмилия, сжимая камень, будто самую большую драгоценность.
– Пойдем на пруд, – ответил Даниэль, которому с детства было трудно проявлять великодушие.
Они опустили ноги в ледяную воду и стали болтать ими, распугивая рыбок.
– Почесать тебе спину? – спросила Эмилия.
– До шестидесяти, – ответил Даниэль.
Тоненькие пальцы Эмилии побежали по его спине, но считала она медленно, как никогда. Когда она дошла до двадцати, рука Даниэля поднялась к ее спине. Он молчал, Эмилия после двадцати трех тоже перестала считать. Так они и сидели, пока рука Эмилии не упала на землю и она сказала несмело:
– Не хочу, чтобы ты уезжал.
– Почему?
– Обещаю заботиться о твоем камне.
– Он твой, – ответил ей Даниэль.
– Ты там найдешь себе другой?
– Нет, там нет камней, – сказал Даниэль, вытаскивая ноги из воды.
– А девочки там есть?
– Тоже нет.
Они пошли к дому с ботинками в руках и зимним кашлем в горле. Милагрос Вейтиа вышла им навстречу и сделала вид, что она очень недовольна.
– Ну что, два сумасшедших бродячих пса, зачем вы барахтались в воде? – спросила она.
– Мы прощались, – ответила Эмилия, которая у своей матери научилась откровенно рассказывать обо всех печалях своего сердца.
Милагрос отвела их в одну из спален, растерла им ноги спиртом, напоила их настоем душистых трав и рассказала им одну из своих сказок о героях и приключениях. Когда Хосефа пришла за своей дочерью, она нашла Милагрос сидящей на краю кровати и смотрящей с какой-то особой улыбкой на спящих детей.
– Я помогу тебе нести ее, – сказала Милагрос, когда Хосефа начала тормошить Эмилию.
– Пусть просыпается и идет сама.
– Не сегодня, – сказала Милагрос тоном, не допускающим возражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Чтобы скрыть синяк под глазом,
Должен быть лимон зеленым.
Чтобы счастье было полным,
Тайна пусть сопутствует влюбленным.
Эмилия спела, и ее ноги двигались в такт, будто в танце.
Даниэль следил за их движениями зачарованно, как наблюдал за полетом своего воздушного змея. Он отпускал его в высоту, и, когда тот был далеко, но все же повиновался веревке и признавал в нем хозяина, мальчик начинал кричать от восторга, как будто сам летел в небесах.
Эмилия заметила в нем это ощущение полета и перестала петь, чтобы улыбнуться одной из самых своих довольных улыбок. Тогда Даниэль перепрыгнул с ветки на лестницу и слетел по ней на землю в мгновение ока.
– А ты там и оставайся, – крикнул он, посмотрев вверх, и подобрал с земли платье, на которое приземлились его ботинки.
На самой границе сада доктор Куэнка перед смертью жены сделал пруд, а она запустила туда форель. Туда и побежал Даниэль с платьем Эмилии. Там стоял его старший брат Сальвадор с товарищем, он курил сигару, которую они стащили у одного из гостей, и смотрел на него как на неизбежную помеху.
Но Даниэль их даже не заметил. Он на минуту остановился у края пруда, а потом бросил в воду все эти оборки. Это был не лучший способ избежать отправки в интернат, но он не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать, как платье плывет по пруду, словно парусный корабль. Поэтому подбросил его в воздух и посмотрел, как оно летит, пока все его воланы, с такой любовью пришитые Хосефой, не опустились на воду. Оно не утонуло, как будто действительно было сделано для того, чтобы плыть по волнам, как корабль, гонимый ветром.
– Вот это да, парень, чье это? – спросил Сальвадор весело.
– Мое, – закричала Эмилия, толкнув в спину Даниэля, и тот отправился вслед за платьем.
Ни Сальвадор, ни его друг не заметили, как она подошла. Но ничто не могло рассмешить их больше, чем эта кричащая девочка, которая вдруг появилась в одном нижнем белье, как полуощипанный кролик, чтобы поквитаться. И хотя Даниэль, вынырнув, сообщил, что обожает купаться, Сальвадор умел различать, когда страдало самолюбие его брата.
Они с другом так хохотали, продолжая дымить сигарой, что Эмилия забыла о своем торжестве и вспомнила, что была без платья. Она почувствовала жгучий стыд перед старшими ребятами и не нашла лучшего выхода, как только прыгнуть в пруд, чтобы спрятать свое замешательство в воду.
Так закончилась в тот день репетиция.
Через некоторое время доктор Куэнка решил, что Даниэлю нужно оторваться от юбок Милагрос Вейтиа, чтобы раз и навсегда подчиниться нормам жизни, которым следовал его отец.
Но Милагрос уговорила доктора подождать, в разговоре с ним напомнив о своих законных правах опекуна, которые передала ей перед смертью Мария Эспарса. Она убедила его не отсылать мальчика никуда, по крайней мере до конца века, и кто знает, какие струны затронула в его сердце эта мольба, но Даниэль прожил в городе еще год, около приемной тетушки, чье горячее заступничество спасало его от последствий его безрассудных поступков.
Только в начале 1901 года встрепанная голова и загадочная улыбка Даниэля Куэнки отправились в колледж для мальчиков под руководством Камило Аберамена, сурового итальянца, эксперта по вопросам воспитания несносных детей.
К тому времени Эмилия и Даниэль из вечных противников превратились в сообщников. По воскресеньям они лазали по деревьям, обменивались камешками, собранными за неделю, плескались ногами в пруду и по очереди чесали друг другу спину. Это придумала Эмилия, чтобы избежать разногласий с другом.
Однажды, когда они мочили ноги в пруду, чтобы уже никогда не вылечить их общий кашель, Даниэль попросил почесать ему затылок.
– Долго?
– Пока я не скажу.
– Нет, – сказала Эмилия. – Я тебе чешу всю спину, но считаю до шестидесяти, а потом мы меняемся.
Даниэлю это показалось справедливым, и они заключили договор.
В последнее воскресенье февраля каждая их игра была сродни какому-то обряду. Обмен камешками прошел быстрее, чем раньше, потому что Эмилии не пришлось показывать одно за другим новые приобретения своей коллекции, чтобы убедить Даниэля отдать ей взамен черный, блестящий, гладкий, как шелк, камешек, который он называл своим амулетом и носил повсюду. Он клал его под подушку перед сном, и это было первое, до чего он дотрагивался, просыпаясь. Они нашли его вместе зимним утром, когда пошли с Милагрос гулять к реке Атойак. Эмилия увидела, как он блеснул среди камней, но потеряла время, показывая пальцем, где он лежит, а Даниэль, проследив за ее пальцем, нагнулся и схватил его.
– Это мой! – закричали они одновременно, но камень был у Даниэля в руках и остался у него на несколько месяцев. Во время обменов Эмилия пустила в ход все – от уговоров до шантажа, но ничего не добилась.
– Подставь руку, – сказал Даниэль, когда они начали обмен в то воскресенье.
Эмилия протянула руку и почувствовала, как камень упал ей в ладонь. Амулет Даниэля блеснул в бледных лучах солнца.
– Ты окончательно это решил? – спросила Эмилия, сжимая камень, будто самую большую драгоценность.
– Пойдем на пруд, – ответил Даниэль, которому с детства было трудно проявлять великодушие.
Они опустили ноги в ледяную воду и стали болтать ими, распугивая рыбок.
– Почесать тебе спину? – спросила Эмилия.
– До шестидесяти, – ответил Даниэль.
Тоненькие пальцы Эмилии побежали по его спине, но считала она медленно, как никогда. Когда она дошла до двадцати, рука Даниэля поднялась к ее спине. Он молчал, Эмилия после двадцати трех тоже перестала считать. Так они и сидели, пока рука Эмилии не упала на землю и она сказала несмело:
– Не хочу, чтобы ты уезжал.
– Почему?
– Обещаю заботиться о твоем камне.
– Он твой, – ответил ей Даниэль.
– Ты там найдешь себе другой?
– Нет, там нет камней, – сказал Даниэль, вытаскивая ноги из воды.
– А девочки там есть?
– Тоже нет.
Они пошли к дому с ботинками в руках и зимним кашлем в горле. Милагрос Вейтиа вышла им навстречу и сделала вид, что она очень недовольна.
– Ну что, два сумасшедших бродячих пса, зачем вы барахтались в воде? – спросила она.
– Мы прощались, – ответила Эмилия, которая у своей матери научилась откровенно рассказывать обо всех печалях своего сердца.
Милагрос отвела их в одну из спален, растерла им ноги спиртом, напоила их настоем душистых трав и рассказала им одну из своих сказок о героях и приключениях. Когда Хосефа пришла за своей дочерью, она нашла Милагрос сидящей на краю кровати и смотрящей с какой-то особой улыбкой на спящих детей.
– Я помогу тебе нести ее, – сказала Милагрос, когда Хосефа начала тормошить Эмилию.
– Пусть просыпается и идет сама.
– Не сегодня, – сказала Милагрос тоном, не допускающим возражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84