Потом без единого упрека отпустила его. Когда толпа сомкнулась за его спиной, она повернулась, чтобы найти утешение в глазах и на груди Диего Саури.
– Хочешь кофе? – спросил Диего, обнимая ее за талию и чувствуя себя бесполезным как никогда.
– Пойдем на митинг, – сказала Эмилия с улыбкой.
Как и полагали с самого начала, власти не дали разрешения на проведение публичной демонстрации. Поэтому погоня, случившаяся несколькими днями раньше, во время раздачи листовок в квартале Сантьяго, сослужила свою службу; так как в результате был организован подпольный митинг, на который собралось столько народу, что вскоре после его начала любой мог бы сказать, что в данном случае слово подполье имеет значение «шумное веселье».
Речей было несколько, участников, впавших в эйфорию, – множество, жалоб и проклятий – хоть отбавляй. Как только Мадеро произнес последнее слово, Эмилия и ее отец отправились домой пешком, неторопливо и почти в полном молчании. Диего не хотел своими жалобами о политике мешать дочери грустить, а Эмилия решила, что отец, наблюдавший ее душевные муки, не должен вдобавок еще и слышать о них. Только когда они переступили порог гостиной и Диего встретился взглядом с глазами Хосефы, в которых был немой вопрос, требующий немедленного ответа, он позволил себе поделиться своей досадой.
– Какой ужас! – сказал он, падая в кресло. – С этим человеком мы попадем в такую переделку, из которой даже он сам так легко не выпутается. Он не знает, чего хочет. У него сплошные добрые намерения, намеки и благородные цели. В то время как людей сажают только за то, что они с восторгом произносят его имя, этот господин не хочет испортить отношения с Церковью, с бедными, с богатыми, с проститутками и с дамами Сан-Висенте. Какая гнусная речь! Мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Ты преувеличиваешь, – сказала Хосефа, которая предпочла остаться дома, чтобы не вцепиться в лицо Даниэля, когда тот будет уезжать.
– А ты что скажешь, дочка?
– То же самое, – ответила усталая и сонная Эмилия.
– Но она так говорит от ревности, а я – объективно, – сказал Диего Саури.
– Вот еще! Ничего и не от ревности. По мне, так Даниэль может сопровождать любого коротышку на собрание любой комиссии, клуба или секты, какой только захочет, – сказала Эмилия, падая рядом с отцом.
– К тебе приходила Соль, – сообщила Хосефа, стараясь отвлечь ее. – Она сияет как медный грош.
– Она наконец-то освободится от своей матери, – объяснил Диего.
– И от отца, – добавила Эмилия, в шутку покусывая за щеку своего.
– Ты к ней не зайдешь? – спросила Хосефа. – Она выходит замуж на следующей неделе, а ты ее совсем забыла.
– Я вышла замуж на прошлой неделе, а ее тоже со мной не было. Свадьба – это дело двоих, мама.
– Не всегда, доченька, – ответила Хосефа.
– Ты бы хотела, чтобы я вышла замуж, как Соль? – спросила Эмилия, вставая и подходя к ней.
– Не знаю, – сказала Хосефа, перекусывая нитку на своей вышивке.
– Конечно, тебе бы хотелось! А почему ты не берешь ножницы? – спросила Эмилия, протягивая ей маленькие ножницы, лежавшие у нее на коленях, о которых она, казалось, забыла.
– Потому что я полная идиотка! – ответила ей Хосефа.
– Идиот этот господин Мадеро, который общается с духами, а сам разжигает пожар, – подхватил Диего.
– Ты не можешь сменить тему? Я не хочу снова отстаивать умеренную позицию Мадеро. Я ложусь спать, – пригрозила Хосефа и начала складывать вышиванье.
– О чем тебе хочется поговорить? – спросил ее Диего Саури. – О свадьбах? Ты хочешь услышать от меня, что была права и что мы не должны были разрешать Эмилии любить Даниэля без всяких формальностей, потому что ему вскоре пришлось уезжать? Я тебе этого не скажу, Хосефа моей души. В этой стране скоро начнется война, и невинность девушек не будет волновать даже Святую Деву Гуадалупе.
– Я ложусь в постель, пока ты не начал свою речь о демократии как цивилизующем моменте, – сказала Хосефа, вставая со своего кресла.
Она принялась ходить по комнате в задумчивости и явно чем-то недовольная. Диего наблюдал за ней и, как в былые времена, оказался во власти чар, которыми жена околдовывала его в самый неожиданный момент.
– Не сердитесь, пожалуйста! – попросил он ее. – О чем Вы хотели бы поговорить? О чем Вы мечтаете? Какую звезду Вам достать с неба?
– Не приставай, Диего, – сказала госпожа Саури, уворачиваясь от протянутых к ней рук мужа.
Эмилия, видя эту игру, улыбнулась и почувствовала что-то вроде странного утешения горю ее юной любви, которая была прервана ни с того ни с сего, только успев начаться.
– Завтра я пойду к Соль и помогу ей всем, чем нужно. Обещаю тебе, – сказала она, обнимая свою мать, как будто та была ее дочерью.
Они стояли посреди гостиной, опираясь друг на друга, и казались Диего центром вселенной.
– Вы устали, как две воительницы, – сказал Диего, который не мог оторвать глаз от их объятия. Они были красивыми и стойкими. Одинаковыми и разными. И что ему война, если они рядом с ним?
На следующий день мать и дочь пораньше вышли из дома и отправились к Соль. Шум на втором этаже слышался уже от входной двери. Эмилия и Хосефа вошли в комнату, где тут и там грудами лежало нижнее белье в таком количестве, что женщине не сносить его за всю жизнь, а полотенец, простыней и одеял было столько, что хватило бы целому дому на двадцать лет. В этот момент девушка на выданье стояла на стуле, примеряя платье, вовремя доставленное из Парижа. Но было одно «но» – платье оказалось на два размера больше.
Хосефа подумала, что следовало бы лучше заказать его самой модной портнихе города, вместо того чтобы в последний момент испытать такую досаду, но ничего не сказала, потому что сама ненавидела невоспитанных людей. И, не желая мириться с подобным положением, предложила подогнать его по фигуре Соль. Она попросила булавки и начала подкалывать ими платье с ловкостью модистки. Работа была закончена через полчаса. Тогда Соль спустилась со стула, и Эмилия помогла ей расстегнуть ряд маленьких, обтянутых органзой пуговиц, сбегавших по ее спине, как озноб.
– Ты будешь выглядеть великолепно, – пообещала она и поцеловала Соль, прося прощения за долгое отсутствие.
Соль осталась в корсете на косточках и нижних юбках с оборками.
– Что с тобой случилось? – спросила она Эмилию тихонько, на ухо.
– Я упала в реку, – сказала Эмилия, перебирая свои воспоминания.
Они расчистили себе место на кровати, сплошь усеянной нижним бельем, устроились поудобнее и стали шептаться, пока их матери разглядывали подарки в специально отведенной для этого комнате.
Там, вдоль стен всей огромной комнаты, повесили полки, и все они были заставлены подарками.
– А куда вы поставили мой? – спросила Милагрос Вейтиа вместо приветствия, входя в комнату с видом судьи, намереваясь рассмотреть все, что там было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Хочешь кофе? – спросил Диего, обнимая ее за талию и чувствуя себя бесполезным как никогда.
– Пойдем на митинг, – сказала Эмилия с улыбкой.
Как и полагали с самого начала, власти не дали разрешения на проведение публичной демонстрации. Поэтому погоня, случившаяся несколькими днями раньше, во время раздачи листовок в квартале Сантьяго, сослужила свою службу; так как в результате был организован подпольный митинг, на который собралось столько народу, что вскоре после его начала любой мог бы сказать, что в данном случае слово подполье имеет значение «шумное веселье».
Речей было несколько, участников, впавших в эйфорию, – множество, жалоб и проклятий – хоть отбавляй. Как только Мадеро произнес последнее слово, Эмилия и ее отец отправились домой пешком, неторопливо и почти в полном молчании. Диего не хотел своими жалобами о политике мешать дочери грустить, а Эмилия решила, что отец, наблюдавший ее душевные муки, не должен вдобавок еще и слышать о них. Только когда они переступили порог гостиной и Диего встретился взглядом с глазами Хосефы, в которых был немой вопрос, требующий немедленного ответа, он позволил себе поделиться своей досадой.
– Какой ужас! – сказал он, падая в кресло. – С этим человеком мы попадем в такую переделку, из которой даже он сам так легко не выпутается. Он не знает, чего хочет. У него сплошные добрые намерения, намеки и благородные цели. В то время как людей сажают только за то, что они с восторгом произносят его имя, этот господин не хочет испортить отношения с Церковью, с бедными, с богатыми, с проститутками и с дамами Сан-Висенте. Какая гнусная речь! Мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Ты преувеличиваешь, – сказала Хосефа, которая предпочла остаться дома, чтобы не вцепиться в лицо Даниэля, когда тот будет уезжать.
– А ты что скажешь, дочка?
– То же самое, – ответила усталая и сонная Эмилия.
– Но она так говорит от ревности, а я – объективно, – сказал Диего Саури.
– Вот еще! Ничего и не от ревности. По мне, так Даниэль может сопровождать любого коротышку на собрание любой комиссии, клуба или секты, какой только захочет, – сказала Эмилия, падая рядом с отцом.
– К тебе приходила Соль, – сообщила Хосефа, стараясь отвлечь ее. – Она сияет как медный грош.
– Она наконец-то освободится от своей матери, – объяснил Диего.
– И от отца, – добавила Эмилия, в шутку покусывая за щеку своего.
– Ты к ней не зайдешь? – спросила Хосефа. – Она выходит замуж на следующей неделе, а ты ее совсем забыла.
– Я вышла замуж на прошлой неделе, а ее тоже со мной не было. Свадьба – это дело двоих, мама.
– Не всегда, доченька, – ответила Хосефа.
– Ты бы хотела, чтобы я вышла замуж, как Соль? – спросила Эмилия, вставая и подходя к ней.
– Не знаю, – сказала Хосефа, перекусывая нитку на своей вышивке.
– Конечно, тебе бы хотелось! А почему ты не берешь ножницы? – спросила Эмилия, протягивая ей маленькие ножницы, лежавшие у нее на коленях, о которых она, казалось, забыла.
– Потому что я полная идиотка! – ответила ей Хосефа.
– Идиот этот господин Мадеро, который общается с духами, а сам разжигает пожар, – подхватил Диего.
– Ты не можешь сменить тему? Я не хочу снова отстаивать умеренную позицию Мадеро. Я ложусь спать, – пригрозила Хосефа и начала складывать вышиванье.
– О чем тебе хочется поговорить? – спросил ее Диего Саури. – О свадьбах? Ты хочешь услышать от меня, что была права и что мы не должны были разрешать Эмилии любить Даниэля без всяких формальностей, потому что ему вскоре пришлось уезжать? Я тебе этого не скажу, Хосефа моей души. В этой стране скоро начнется война, и невинность девушек не будет волновать даже Святую Деву Гуадалупе.
– Я ложусь в постель, пока ты не начал свою речь о демократии как цивилизующем моменте, – сказала Хосефа, вставая со своего кресла.
Она принялась ходить по комнате в задумчивости и явно чем-то недовольная. Диего наблюдал за ней и, как в былые времена, оказался во власти чар, которыми жена околдовывала его в самый неожиданный момент.
– Не сердитесь, пожалуйста! – попросил он ее. – О чем Вы хотели бы поговорить? О чем Вы мечтаете? Какую звезду Вам достать с неба?
– Не приставай, Диего, – сказала госпожа Саури, уворачиваясь от протянутых к ней рук мужа.
Эмилия, видя эту игру, улыбнулась и почувствовала что-то вроде странного утешения горю ее юной любви, которая была прервана ни с того ни с сего, только успев начаться.
– Завтра я пойду к Соль и помогу ей всем, чем нужно. Обещаю тебе, – сказала она, обнимая свою мать, как будто та была ее дочерью.
Они стояли посреди гостиной, опираясь друг на друга, и казались Диего центром вселенной.
– Вы устали, как две воительницы, – сказал Диего, который не мог оторвать глаз от их объятия. Они были красивыми и стойкими. Одинаковыми и разными. И что ему война, если они рядом с ним?
На следующий день мать и дочь пораньше вышли из дома и отправились к Соль. Шум на втором этаже слышался уже от входной двери. Эмилия и Хосефа вошли в комнату, где тут и там грудами лежало нижнее белье в таком количестве, что женщине не сносить его за всю жизнь, а полотенец, простыней и одеял было столько, что хватило бы целому дому на двадцать лет. В этот момент девушка на выданье стояла на стуле, примеряя платье, вовремя доставленное из Парижа. Но было одно «но» – платье оказалось на два размера больше.
Хосефа подумала, что следовало бы лучше заказать его самой модной портнихе города, вместо того чтобы в последний момент испытать такую досаду, но ничего не сказала, потому что сама ненавидела невоспитанных людей. И, не желая мириться с подобным положением, предложила подогнать его по фигуре Соль. Она попросила булавки и начала подкалывать ими платье с ловкостью модистки. Работа была закончена через полчаса. Тогда Соль спустилась со стула, и Эмилия помогла ей расстегнуть ряд маленьких, обтянутых органзой пуговиц, сбегавших по ее спине, как озноб.
– Ты будешь выглядеть великолепно, – пообещала она и поцеловала Соль, прося прощения за долгое отсутствие.
Соль осталась в корсете на косточках и нижних юбках с оборками.
– Что с тобой случилось? – спросила она Эмилию тихонько, на ухо.
– Я упала в реку, – сказала Эмилия, перебирая свои воспоминания.
Они расчистили себе место на кровати, сплошь усеянной нижним бельем, устроились поудобнее и стали шептаться, пока их матери разглядывали подарки в специально отведенной для этого комнате.
Там, вдоль стен всей огромной комнаты, повесили полки, и все они были заставлены подарками.
– А куда вы поставили мой? – спросила Милагрос Вейтиа вместо приветствия, входя в комнату с видом судьи, намереваясь рассмотреть все, что там было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84