Елена вспомнила, что большую часть фотографий сделала она сама, а с тех редких снимков, где она присутствовала, на нее смотрела юная особа, которую ждало большое будущее.
Это было хуже всего. Воспоминание о юности причиняло ей чуть ли не физическую боль, как если бы взгляд с высоты жизненного опыта на собственное целомудрие был разновидностью мазохизма.
Ветер завывал за окнами с невероятной силой. Казалось, он вьется вокруг башни, разлучая ее со всем остальным миром. На мгновение Елене даже почудилось, что она – Элли, которую ветер уносит из Канзаса. Или все это были фантазии?
Они сидели на кровати, но Нелл, похоже, не замечала бури, что бушевала в душе Елены. Она так радовалась своей находке и возможности доставить удовольствие Елене, что, казалось, полностью преобразилась в беззаботного ребенка, который когда-то наслаждался жизнью. Просмотр фотографий сопровождался ее восторженными восклицаниями, она возбужденно сообщала, где, когда и по какому случаю был сделан тот или иной снимок.
И хотя Елену все это заставляло переживать и даже причиняло ей боль, радость, которую испытывала Нелл, служила ей вполне весомой компенсацией.
Елена вновь запустила руку в коробку, где уже почти ничего не осталось. Казалось, они нырнули в безмятежные глубины своей памяти, откуда не могло исходить никакой угрозы: все потрясения и трагедии в их жизни случились позже. Елена вытащила последнюю связку снимков и обнаружила под ней еще и альбом. Предположив, что там тоже находятся фотографии, она решила сначала просмотреть стопку, но в ней оказались свадебные изображения какой-то кузины, которую Нелл не могла вспомнить. Она с громким театральным вздохом откинулась на кровать и предоставила Елене самостоятельно рассматривать фотографии.
Закончив с ними, Елена вытащила из коробки альбом.
Однако в нем обнаружились не снимки, а письма, адресованные Нелл. Некоторые из них оказались от незнакомых Елене адресатов, некоторые от Тристана, написанные, вероятно, когда он уезжал за границу. Два были написаны рукой самой Елены, но она читала их словно впервые; ее почерк выглядел излишне правильным, как будто незрелым. В одном из писем она рассказывала о неприятностях Джереми с полицией, о том, как его остановили поздно вечером, когда он возвращался с рок-концерта, обыскали и нашли у него коноплю.
Елена нахмурилась, чувствуя, как ее охватывают неприятные воспоминания. Она совершенно забыла об этом происшествии. Может, это и было началом его наркозависимости?
Елена поспешно перевернула листок, стремясь отогнать это воспоминание, и вдруг словно окаменела.
Почерк отца. Она сразу его узнала.
Елена затаила дыхание.
«Моя дорогая Нелл!
Нет ничего удивительного в том, что отъезд Хьюго в медицинскую школу вызывает у тебя грусть. Все мы знаем, как вы близки, а теперь тебе надолго предстоит остаться одной. Елена и Джереми тоже очень сблизились, и, когда в прошлом году он уезжал кататься на лыжах в Швейцарию, для нее это стало чуть ли не трагедией, но он вернулся, и никто не мог удержаться от слез при виде радости Елены. То же будет и с тобой, когда Хьюго вернется на каникулы. Не забывай, что ты тоже скоро начнешь учиться в университете.
Мы собираемся к вам через месяц, чтобы отметить твой день рождения. Пожалуйста, напиши, что ты хочешь получить в подарок (если, конечно, ты не предпочитаешь, чтобы это стало сюрпризом).
Твой любящий крестный».
Один вид своего имени, написанного рукой погибшего отца, одна мысль о том, что когда-то она была частью большого круга друзей и близких, вызвали у Елены такой вихрь чувств, как будто ее подхватил, ворвавшись внутрь комнаты, бушевавший за окнами ветер. Ее сердце разрывалось от счастья и горечи, и она принялась лихорадочно листать страницы в поисках других писем, написанных отцом.
Дверь в комнату для допросов распахнулась, и оттуда появились Сорвин и Уортон; Сорвин сделал жест рукой, и Орам, выйдя из-за стола, вошел внутрь и встал рядом с Блумом. Сорвин указал Уортон на свой кабинет, и, когда она переступила порог, последовал за ней и закрыл за собой дверь.
– Ну?
Беверли нахмурилась. Последние два часа она только и делала, что хмурилась.
– Не знаю. Правда не знаю.
– Серьезно? – удивленно спросил Сорвин.
– А ты знаешь? – Она села.
– Конечно. – Сорвин не мог понять, почему она упорствует. – Чего тебе еще надо? Он идеально подходит.
Беверли не ответила, и он продолжил:
– Хочешь поиграть в адвоката дьявола? Говорю тебе, это он. Ну, давай начнем с начала. – Он положил руки на стол ладонями вверх и оперся на локти. – Альберт Блум был исколот ножом с безумной жестокостью. О степени одержимости убийцы говорит и тот факт, что он трижды ударил жертву молотком по голове. Надеюсь, пока ты со всем согласна?
Беверли кивнула.
– Патологоанатом утверждает, что нападение произошло около полуночи, плюс-минус два часа. Судя по всему, это случилось на той самой пустоши, где и был обнаружен труп. Стариковская Печаль – заброшенное место, рядом с ним почти никто не живет.
Все это было неоспоримо, поэтому Беверли просто молча слушала.
– Нападение явно было совершено не с целью ограбления, так как у жертвы найден бумажник и мелочь, хотя в бумажнике находилась всего одна пятифунтовая банкнота. Мы обыскали дом, и, хотя он был не заперт, в нем было обнаружено несколько ценных вещей. Таким образом, мы имеем крайне жестокое нападение, совершенное не с целью грабежа. Поскольку труп был обнаружен на заброшенной пустоши, вряд ли нападавшим был случайный прохожий; следовательно, мы имеем дело с умышленным убийством.
Все это соответствовало действительности, и тем не менее Беверли продолжала упорствовать.
– И поскольку целью нападения не был грабеж, нам остается искать другие мотивы, и это подводит нас к Майклу.
– Он не скрывал своей ненависти к отцу, – наконец прервала молчание Беверли.
– Вот именно! Он же сам говорит, что винил отца в смерти своей матери и в том, что тот выгнал из дома его сестру. Ты ведь слышала, он открыто заявляет о том, что старик убил и закопал ее.
Беверли кивнула и вздохнула.
– Послушай, Эндрю. Может быть, в провинции все иначе – здесь все иначе, – но в Лондоне дела делаются по-другому. Майкл все признает, он даже не пытается изобразить печаль по случаю смерти отца. У него нет алиби на минувший вечер, и он вполне откровенно говорит о том, что у них была размолвка в пабе.
– Да, размолвка, – вскочил Сорвин, – закончившаяся тем, что он вышвырнул старика. Размолвка, во время которой он в присутствии свидетелей угрожал убить своего отца.
Беверли кивнула, однако настороженное выражение так и не сошло с ее лица.
– Тогда в чем же дело?
– Ты сам только что сказал об этом, Эндрю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94