Грошонг шел за ним по пятам.
– Что, черт побери, происходит, Малькольм? – обернувшись, спросил Тристан.
– Простите, не понимаю, – нахмурился Грошонг.
– Труп! Труп на Стариковской Печали!
На лице Грошонга появилось выражение легкого презрения.
– Ну и что? – неторопливо осведомился он с неумолимостью, неявно извращавшей отношения работника и работодателя.
Однако Тристан был слишком встревожен, чтобы вдаваться в подобные нюансы.
– Что-то происходит, Малькольм.
– Правда?
– Бога ради!
Грошонг уставился на своего хозяина, словно оценивая, достоин ли он этого положения и заслуживает ли доверия. Потом управляющий подошел к буфету и достал оттуда бутылку виски.
– Выпьете? – спросил он.
Тристан нетерпеливо затряс головой.
Грошонг пренебрег приличиями и налил виски в один стакан.
– Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – У нас ничего не происходит.
– Ничего? Ты считаешь, что случившееся с Альбертом Блумом – это ничего?
– Ну, что касается Альберта, я не стал бы этого утверждать, но это не имеет никакого отношения к вам, семье и поместью.
Теперь недоумение появилось на лице Тристана.
– Но… – начал он, уставившись на своего управляющего.
– Убийство Блума не имеет к нам никакого отношения, – оборвал его Грошонг.
– А смерть Мойнигана?
– Лично я его не убивал, – сделав глоток виски, произнес Грошонг. – А вы?
– Нет.
– Вот и хорошо.
Тристан, нахмурившись, перевел взгляд с Грошонга на ковер.
– Насколько я понимаю, сына Блума сейчас допрашивает полиция, и все знают, что он угрожал своему отцу накануне вечером, – добавил Грошонг.
Тристан опустился в кресло, стоявшее у стены, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно пространство вокруг было пропитано амброзией. Через некоторое время он открыл глаза и уже гораздо спокойнее заметил:
– Хорошо.
Грошонг допил остатки виски и поднял бутылку. На этот раз Тристан не стал противиться. Грошонг разлил виски в два стакана и, подняв свой, заметил:
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Хикман. Совершенно не о чем.
– Расскажи нам, что произошло, когда ты вчера подрался со своим отцом, Майкл.
Адвокат, сидевший рядом с Блумом, делал какие-то записи, не глядя на своего подзащитного.
– Я уже говорил вам… – устало произнес Блум.
– Да, мы уже обсуждали это, инспектор Сорвин, – внезапно отрываясь от своих бумаг, произнес адвокат. Казалось, он находится в полусне, а может быть, он обдумывал более интересное дело.
– Повтори, пожалуйста, – обворожительно улыбаясь, попросил Сорвин.
Блум кинул взгляд на своего адвоката и пожал плечами.
– Он пришел в «Танцующую свинью». И подошел прямо к стойке, хотя видел, что я сижу там, и знал, что это выведет меня из себя.
– А почему это должно было вывести тебя из себя?
– Из-за того, что он сделал. Из-за матери и… Фионы.
– А что он сделал?
– Он убил мою мать, – устало ответил Блум. – Он отказался позвать повитуху. Сказал, что сам справится. Но он не смог ничего сделать. И она умерла в страшных мучениях.
– Откуда ты это знаешь? Насколько я понимаю, ты же был тогда младенцем.
– Соседи позвали врача. Не могли больше слышать ее крики. Они мне и рассказали.
Сорвин откинулся на спинку стула. И это стало знаком для Беверли.
– На мой взгляд, звучит не слишком убедительно, Майкл. Все это произошло более тридцати лет тому назад, и ты не можешь этого помнить, – сказала она.
– Откуда вы знаете?
– Думаю, тут есть что-то еще. Думаю, ты ненавидел своего отца потому, что чувствовал свою вину за случившееся. А вина твоего отца заключалась лишь в том, что он недооценил серьезность положения…
– А что, эта доморощенная психология так необходима? – снова поднял голову адвокат.
– Ты обвинял своего отца, потому что боялся посмотреть правде в глаза, – не обращая на него внимания, продолжила Беверли.
– Какая разница, – с пренебрежительным видом откликнулся Блум.
– А может, дело не в этом? Может, он плохо с тобой обращался?
Блум пожал плечами.
– Вы часто ссорились?
– Иногда.
– Насколько часто?
Блум снова пожал плечами.
– Он бил тебя, когда ты был маленьким?
На это ответа не последовало.
– Видимо, да.
– Бывало, – вздохнул Блум.
– Так он бил тебя? – повторила Беверли, легко улыбаясь краешками губ.
Блум начал ерзать.
– Чем он бил тебя? Ремнем? Щеткой для волос?
Блум опустил голову. Адвокат начал проявлять некоторый интерес к происходящему, однако это был пассивный интерес зрителя, а не участника.
– Именно поэтому ты так его ненавидел? – продолжила Беверли, восприняв его молчание как утвердительный ответ. – Потому что он бил тебя, когда ты был маленьким? Потому что ему нравилось тебя бить?
– Да. Именно так. – Блум внезапно вскинул голову. – Ему нравилось издеваться надо мной. И он не любил, когда ему напоминали о том, что он делал. В то время он был настоящим куском дерьма. А потом я вырос, а он состарился. И однажды я отплатил ему за то, что он делал, да еще с процентами. – Майкл глубоко вздохнул и мрачно ухмыльнулся. – А потом с ним произошел этот несчастный случай. И после него он уже начал хуже себя чувствовать. – Блум издал неприятный смешок. – Начал разваливаться на части. Начал пить, и ничто другое его уже не заботило.
Сорвин вопросительно поднял брови, а Беверли нахмурилась.
– А что это за несчастный случай?
Блум не слишком убедительно изобразил свою полную непричастность.
– Упал с лестницы. Разбил голову, повредил себе мозги.
– И это произошло случайно? – спросила Беверли. – Без всякого участия с твоей стороны?
– Абсолютно.
Ой ли?
«Тут что-то есть, – подумала Беверли. – Мы подходим к этому не с той стороны».
Блум снова опустил голову. Беверли немного переместилась, чтобы лучше видеть его лицо.
– Расскажи мне о своей сестре. Ее зовут Фиона, да?
– А что моя сестра? – раздраженно осведомился Блум.
– Как твой отец обходился с ней?
Ответа не последовало.
Интересно.
– Она на три года старше тебя, так? – спросила Беверли.
– Да.
– Ее он тоже бил? – после небольшой паузы продолжила Беверли.
Блум занервничал и принялся потирать руки, словно его пот был лосьоном.
– Значит, бил. И думаю, жестоко.
Она чувствовала, что это значило для Блума гораздо больше, чем то, что происходило с ним самим. Однако он ничего не ответил и лишь заерзал на месте.
– А он не вступал с ней… в отношения? – тихо спросила Беверли.
Блум вскинул голову.
– Лучше бы ему этого не делать! – прошипел он так, словно Альберт Блум был все еще жив.
– Иначе?… – прошептала Беверли.
Блум открыл рот, потом закрыл его и снова опустил голову.
– Я не убивал его, – уткнувшись в колени, произнес он. – Я ненавидел его за то, что он сделал с мамой, со мной и с Фионой, но я не убивал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Что, черт побери, происходит, Малькольм? – обернувшись, спросил Тристан.
– Простите, не понимаю, – нахмурился Грошонг.
– Труп! Труп на Стариковской Печали!
На лице Грошонга появилось выражение легкого презрения.
– Ну и что? – неторопливо осведомился он с неумолимостью, неявно извращавшей отношения работника и работодателя.
Однако Тристан был слишком встревожен, чтобы вдаваться в подобные нюансы.
– Что-то происходит, Малькольм.
– Правда?
– Бога ради!
Грошонг уставился на своего хозяина, словно оценивая, достоин ли он этого положения и заслуживает ли доверия. Потом управляющий подошел к буфету и достал оттуда бутылку виски.
– Выпьете? – спросил он.
Тристан нетерпеливо затряс головой.
Грошонг пренебрег приличиями и налил виски в один стакан.
– Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – У нас ничего не происходит.
– Ничего? Ты считаешь, что случившееся с Альбертом Блумом – это ничего?
– Ну, что касается Альберта, я не стал бы этого утверждать, но это не имеет никакого отношения к вам, семье и поместью.
Теперь недоумение появилось на лице Тристана.
– Но… – начал он, уставившись на своего управляющего.
– Убийство Блума не имеет к нам никакого отношения, – оборвал его Грошонг.
– А смерть Мойнигана?
– Лично я его не убивал, – сделав глоток виски, произнес Грошонг. – А вы?
– Нет.
– Вот и хорошо.
Тристан, нахмурившись, перевел взгляд с Грошонга на ковер.
– Насколько я понимаю, сына Блума сейчас допрашивает полиция, и все знают, что он угрожал своему отцу накануне вечером, – добавил Грошонг.
Тристан опустился в кресло, стоявшее у стены, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно пространство вокруг было пропитано амброзией. Через некоторое время он открыл глаза и уже гораздо спокойнее заметил:
– Хорошо.
Грошонг допил остатки виски и поднял бутылку. На этот раз Тристан не стал противиться. Грошонг разлил виски в два стакана и, подняв свой, заметил:
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Хикман. Совершенно не о чем.
– Расскажи нам, что произошло, когда ты вчера подрался со своим отцом, Майкл.
Адвокат, сидевший рядом с Блумом, делал какие-то записи, не глядя на своего подзащитного.
– Я уже говорил вам… – устало произнес Блум.
– Да, мы уже обсуждали это, инспектор Сорвин, – внезапно отрываясь от своих бумаг, произнес адвокат. Казалось, он находится в полусне, а может быть, он обдумывал более интересное дело.
– Повтори, пожалуйста, – обворожительно улыбаясь, попросил Сорвин.
Блум кинул взгляд на своего адвоката и пожал плечами.
– Он пришел в «Танцующую свинью». И подошел прямо к стойке, хотя видел, что я сижу там, и знал, что это выведет меня из себя.
– А почему это должно было вывести тебя из себя?
– Из-за того, что он сделал. Из-за матери и… Фионы.
– А что он сделал?
– Он убил мою мать, – устало ответил Блум. – Он отказался позвать повитуху. Сказал, что сам справится. Но он не смог ничего сделать. И она умерла в страшных мучениях.
– Откуда ты это знаешь? Насколько я понимаю, ты же был тогда младенцем.
– Соседи позвали врача. Не могли больше слышать ее крики. Они мне и рассказали.
Сорвин откинулся на спинку стула. И это стало знаком для Беверли.
– На мой взгляд, звучит не слишком убедительно, Майкл. Все это произошло более тридцати лет тому назад, и ты не можешь этого помнить, – сказала она.
– Откуда вы знаете?
– Думаю, тут есть что-то еще. Думаю, ты ненавидел своего отца потому, что чувствовал свою вину за случившееся. А вина твоего отца заключалась лишь в том, что он недооценил серьезность положения…
– А что, эта доморощенная психология так необходима? – снова поднял голову адвокат.
– Ты обвинял своего отца, потому что боялся посмотреть правде в глаза, – не обращая на него внимания, продолжила Беверли.
– Какая разница, – с пренебрежительным видом откликнулся Блум.
– А может, дело не в этом? Может, он плохо с тобой обращался?
Блум пожал плечами.
– Вы часто ссорились?
– Иногда.
– Насколько часто?
Блум снова пожал плечами.
– Он бил тебя, когда ты был маленьким?
На это ответа не последовало.
– Видимо, да.
– Бывало, – вздохнул Блум.
– Так он бил тебя? – повторила Беверли, легко улыбаясь краешками губ.
Блум начал ерзать.
– Чем он бил тебя? Ремнем? Щеткой для волос?
Блум опустил голову. Адвокат начал проявлять некоторый интерес к происходящему, однако это был пассивный интерес зрителя, а не участника.
– Именно поэтому ты так его ненавидел? – продолжила Беверли, восприняв его молчание как утвердительный ответ. – Потому что он бил тебя, когда ты был маленьким? Потому что ему нравилось тебя бить?
– Да. Именно так. – Блум внезапно вскинул голову. – Ему нравилось издеваться надо мной. И он не любил, когда ему напоминали о том, что он делал. В то время он был настоящим куском дерьма. А потом я вырос, а он состарился. И однажды я отплатил ему за то, что он делал, да еще с процентами. – Майкл глубоко вздохнул и мрачно ухмыльнулся. – А потом с ним произошел этот несчастный случай. И после него он уже начал хуже себя чувствовать. – Блум издал неприятный смешок. – Начал разваливаться на части. Начал пить, и ничто другое его уже не заботило.
Сорвин вопросительно поднял брови, а Беверли нахмурилась.
– А что это за несчастный случай?
Блум не слишком убедительно изобразил свою полную непричастность.
– Упал с лестницы. Разбил голову, повредил себе мозги.
– И это произошло случайно? – спросила Беверли. – Без всякого участия с твоей стороны?
– Абсолютно.
Ой ли?
«Тут что-то есть, – подумала Беверли. – Мы подходим к этому не с той стороны».
Блум снова опустил голову. Беверли немного переместилась, чтобы лучше видеть его лицо.
– Расскажи мне о своей сестре. Ее зовут Фиона, да?
– А что моя сестра? – раздраженно осведомился Блум.
– Как твой отец обходился с ней?
Ответа не последовало.
Интересно.
– Она на три года старше тебя, так? – спросила Беверли.
– Да.
– Ее он тоже бил? – после небольшой паузы продолжила Беверли.
Блум занервничал и принялся потирать руки, словно его пот был лосьоном.
– Значит, бил. И думаю, жестоко.
Она чувствовала, что это значило для Блума гораздо больше, чем то, что происходило с ним самим. Однако он ничего не ответил и лишь заерзал на месте.
– А он не вступал с ней… в отношения? – тихо спросила Беверли.
Блум вскинул голову.
– Лучше бы ему этого не делать! – прошипел он так, словно Альберт Блум был все еще жив.
– Иначе?… – прошептала Беверли.
Блум открыл рот, потом закрыл его и снова опустил голову.
– Я не убивал его, – уткнувшись в колени, произнес он. – Я ненавидел его за то, что он сделал с мамой, со мной и с Фионой, но я не убивал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94