Тебя никогда не приглашают на ночь, потому что в два часа ночи может примчаться мама, чтобы забрать тебя в больницу. Ну, возможно, пару раз, когда я училась в младших классах. Но большинство людей думают, что неуверенность в завтрашнем дне заразна.
– А с кем ты разговариваешь?
Она посмотрела на меня.
– С Кейт, – ответила Анна и спросила, есть ли у меня мобильный.
Я дала ей телефон и наблюдала, как она по памяти набрала номер больницы.
– Я ищу пациента, – сказала она оператору. – Кейт Фитцджеральд.
Она посмотрела на меня.
– Спасибо. – Нажав на кнопку, она отдала мне телефон. – Кейт не зарегистрирована.
– Это же хорошо, правда?
– Это может означать, что информация еще не дошла до оператора. Иногда процедура занимает несколько часов.
Я оперлась на ограду вольера слона.
– Похоже, ты сейчас очень волнуешься о сестре, – заметила я. – Ты выдержишь то, что случится, если откажешься быть донором?
– Я знаю, что случится, – тихо проговорила Анна. – Я не говорила, что мне это нравится.
Она взглянула на меня, будто ждала обвинений.
Я минуту смотрела на нее. Что бы сделала я, если бы Иззи понадобилась почка, или кусок моей печени, или костный мозг? Вопрос даже не обсуждался бы. Я спросила бы, когда мы сможем попасть в больницу, и сделала бы все возможное.
В то же время это был бы мой выбор, мое решение.
– Родители когда-нибудь спрашивали тебя, хочешь ли ты быть донором своей сестры?
Анна пожала плечами.
– Можно и так сказать. Когда они задают вопрос, то уже слышат готовый ответ. «Ты ведь не расстроилась, что все каникулы провела дома, правда?» или «Ты же хочешь немного брокколи, правда?»
– Ты говорила когда-нибудь родителям, что тебе не нравится их манера решать все за тебя?
Анна отвернулась от слона и пошла вверх по дорожке.
– Может, и жаловалась пару раз. Но они ведь и родители Кейт.
Нестыковки в этой головоломке начали раздражать меня. Обычно родители принимают решение от имени ребенка, потому что предположительно действуют в его интересах. Но если вместо этого они видят только интересы своего другого ребенка, система рушится, оставляя под обломками таких, как Анна.
Вопрос в том, хочет ли она этого суда, потому что верит в свою способность принимать лучшие решения о собственном здоровье, или хочет, чтобы родители хоть один раз услышали ее крик?
Мы остановились перед вольером с белыми медведями: Трикси и Нортоном. Впервые за все время, что мы были здесь, лицо Анны засветилось. Она наблюдала за Кобом, медвежонком Трикси, последним пополнением зоопарка. Он карабкался на лежащую на камнях маму, пытаясь вовлечь ее в игру.
– В прошлый раз, когда родился белый медвежонок, его отдали в другой зоопарк, – сказала Анна.
Я вспомнила о статьях в газетах. Этот случай вызвал возмущение общественности Род-Айленда.
– Как вы думаете, он спрашивает себя, за что его забрали отсюда?
На тренинге опекунов насучили различать признаки депрессии. Мы умеем угадывать по жестам, положению тела настроение человека. Руки Анны крепко вцепились в металлический поручень ограды. Глаза стали мутными, словно старое золото.
Я подумала, что девочка либо теряет свою сестру, либо себя.
– Джулия, – попросила она. – Давайте пойдем домой.
Чем ближе мы подъезжали к дому, тем больше Анна отдалялась от меня. Странное ощущение, если учесть, что физическое расстояние между нами не изменилось. Она прижалась к окну и смотрела на проносящиеся мимо улицы.
– Что будет потом?
– Я поговорю со всеми. С твоими мамой, папой, братом и сестрой. С твоим адвокатом.
Теперь возле дома стоял старый джип и входная дверь была открыта. Я выключила зажигание, но Анна не шевельнулась.
– Зайдете со мной?
– Зачем?
– Мама меня убьет.
Эта Анна, по-настоящему напуганная, мало напоминала ту девочку, с которой я провела последний час. Интересно, как она может быть одновременно такой смелой, чтобы подать в суд, и бояться встретиться с собственной матерью?
– Почему?
– Ну, я ушла сегодня и не сказала куда.
– И часто ты так делаешь?
Анна покачала головой.
– Обычно я делаю то, что мне скажут.
Что ж, рано или поздно все равно нужно поговорить с Сарой Фитцджеральд. Я вышла из машины и подождала Анну. Мы пошли по дорожке мимо ухоженных цветочных клумб и вошли в дом. Мама Анны оказалась ниже меня и стройнее. У нее были темные волосы и беспокойные глаза. Она металась по комнате и, услышав звук открываемой двери, подлетела к нам.
– Слава Богу! – воскликнула она и начала трясти Анну за плечи. – Где ты была? Мы не знали…
– Прошу прощения, миссис Фитцджеральд. Я бы хотела представиться. – Я сделала шаг к ней и протянула руку. – Джулия Романо, назначенный судом опекун-представитель.
Она обняла Анну за плечи – напряженное проявление нежности.
– Спасибо, что привезли Анну домой. Уверена, что вам с ней есть о чем поговорить, но сейчас…
– Вообще-то я хотела поговорить с вами. Я должна представить суду свое мнение меньше чем через неделю. Поэтому, если у вас найдется несколько минут…
– Нет, – резко прервала меня Сара. – Сейчас действительно не самое удачное время. Мою старшую дочь только что опять положили в больницу.
Она посмотрела на Анну, которая стояла в дверях кухни. Ее взгляд говорил: «Надеюсь, ты довольна».
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. – Сара кашлянула. – Я благодарна вам за то, что вы пришли поговорить с Анной. Я знаю, это ваша работа. Но я действительно сама со всем разберусь. Это недоразумение. Судья Десальво через день-два скажет вам то же самое.
Сара отступила назад, ожидая от меня – и от Анны – возражений. Я посмотрела на Анну. Она поймала мой взгляд и качнула головой, умоляя оставить пока все как есть.
Кого она защищает – мать или себя?
В моей голове пронеслось: «Анне тринадцать. Анна живет с матерью. Мать Анны – адвокат противной стороны. Как она может жить в одном доме с матерью и не поддаться ее влиянию?»
– Анна, я завтра позвоню.
Не попрощавшись с Сарой Фитцджеральд, я покинула ее дом и направилась туда, куда не хотела идти больше всего на свете.
Офис Кемпбелла Александера был именно таким, каким я его себе представляла: на верхнем этаже небоскреба из черного стекла, в конце коридора с персидской ковровой дорожкой. Две тяжелые двери из красного дерева охраняли вход от разного сброда. Сидящая за массивным столом секретарша с фарфоровым личиком и с наушником под копной волос. Не обращая на нее внимания, я подошла к единственной закрытой двери.
– Эй, – крикнула она. – Туда нельзя.
– Он ждет меня.
Кемпбелл что-то быстро писал, не поднимая головы. Рукава его рубашки были закатаны по локоть.
– Керри, – сказал он, – посмотри, можно ли найти какие-то записи Дженни Джонса по делу о близнецах, которые не знали…
– Привет, Кемпбелл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– А с кем ты разговариваешь?
Она посмотрела на меня.
– С Кейт, – ответила Анна и спросила, есть ли у меня мобильный.
Я дала ей телефон и наблюдала, как она по памяти набрала номер больницы.
– Я ищу пациента, – сказала она оператору. – Кейт Фитцджеральд.
Она посмотрела на меня.
– Спасибо. – Нажав на кнопку, она отдала мне телефон. – Кейт не зарегистрирована.
– Это же хорошо, правда?
– Это может означать, что информация еще не дошла до оператора. Иногда процедура занимает несколько часов.
Я оперлась на ограду вольера слона.
– Похоже, ты сейчас очень волнуешься о сестре, – заметила я. – Ты выдержишь то, что случится, если откажешься быть донором?
– Я знаю, что случится, – тихо проговорила Анна. – Я не говорила, что мне это нравится.
Она взглянула на меня, будто ждала обвинений.
Я минуту смотрела на нее. Что бы сделала я, если бы Иззи понадобилась почка, или кусок моей печени, или костный мозг? Вопрос даже не обсуждался бы. Я спросила бы, когда мы сможем попасть в больницу, и сделала бы все возможное.
В то же время это был бы мой выбор, мое решение.
– Родители когда-нибудь спрашивали тебя, хочешь ли ты быть донором своей сестры?
Анна пожала плечами.
– Можно и так сказать. Когда они задают вопрос, то уже слышат готовый ответ. «Ты ведь не расстроилась, что все каникулы провела дома, правда?» или «Ты же хочешь немного брокколи, правда?»
– Ты говорила когда-нибудь родителям, что тебе не нравится их манера решать все за тебя?
Анна отвернулась от слона и пошла вверх по дорожке.
– Может, и жаловалась пару раз. Но они ведь и родители Кейт.
Нестыковки в этой головоломке начали раздражать меня. Обычно родители принимают решение от имени ребенка, потому что предположительно действуют в его интересах. Но если вместо этого они видят только интересы своего другого ребенка, система рушится, оставляя под обломками таких, как Анна.
Вопрос в том, хочет ли она этого суда, потому что верит в свою способность принимать лучшие решения о собственном здоровье, или хочет, чтобы родители хоть один раз услышали ее крик?
Мы остановились перед вольером с белыми медведями: Трикси и Нортоном. Впервые за все время, что мы были здесь, лицо Анны засветилось. Она наблюдала за Кобом, медвежонком Трикси, последним пополнением зоопарка. Он карабкался на лежащую на камнях маму, пытаясь вовлечь ее в игру.
– В прошлый раз, когда родился белый медвежонок, его отдали в другой зоопарк, – сказала Анна.
Я вспомнила о статьях в газетах. Этот случай вызвал возмущение общественности Род-Айленда.
– Как вы думаете, он спрашивает себя, за что его забрали отсюда?
На тренинге опекунов насучили различать признаки депрессии. Мы умеем угадывать по жестам, положению тела настроение человека. Руки Анны крепко вцепились в металлический поручень ограды. Глаза стали мутными, словно старое золото.
Я подумала, что девочка либо теряет свою сестру, либо себя.
– Джулия, – попросила она. – Давайте пойдем домой.
Чем ближе мы подъезжали к дому, тем больше Анна отдалялась от меня. Странное ощущение, если учесть, что физическое расстояние между нами не изменилось. Она прижалась к окну и смотрела на проносящиеся мимо улицы.
– Что будет потом?
– Я поговорю со всеми. С твоими мамой, папой, братом и сестрой. С твоим адвокатом.
Теперь возле дома стоял старый джип и входная дверь была открыта. Я выключила зажигание, но Анна не шевельнулась.
– Зайдете со мной?
– Зачем?
– Мама меня убьет.
Эта Анна, по-настоящему напуганная, мало напоминала ту девочку, с которой я провела последний час. Интересно, как она может быть одновременно такой смелой, чтобы подать в суд, и бояться встретиться с собственной матерью?
– Почему?
– Ну, я ушла сегодня и не сказала куда.
– И часто ты так делаешь?
Анна покачала головой.
– Обычно я делаю то, что мне скажут.
Что ж, рано или поздно все равно нужно поговорить с Сарой Фитцджеральд. Я вышла из машины и подождала Анну. Мы пошли по дорожке мимо ухоженных цветочных клумб и вошли в дом. Мама Анны оказалась ниже меня и стройнее. У нее были темные волосы и беспокойные глаза. Она металась по комнате и, услышав звук открываемой двери, подлетела к нам.
– Слава Богу! – воскликнула она и начала трясти Анну за плечи. – Где ты была? Мы не знали…
– Прошу прощения, миссис Фитцджеральд. Я бы хотела представиться. – Я сделала шаг к ней и протянула руку. – Джулия Романо, назначенный судом опекун-представитель.
Она обняла Анну за плечи – напряженное проявление нежности.
– Спасибо, что привезли Анну домой. Уверена, что вам с ней есть о чем поговорить, но сейчас…
– Вообще-то я хотела поговорить с вами. Я должна представить суду свое мнение меньше чем через неделю. Поэтому, если у вас найдется несколько минут…
– Нет, – резко прервала меня Сара. – Сейчас действительно не самое удачное время. Мою старшую дочь только что опять положили в больницу.
Она посмотрела на Анну, которая стояла в дверях кухни. Ее взгляд говорил: «Надеюсь, ты довольна».
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. – Сара кашлянула. – Я благодарна вам за то, что вы пришли поговорить с Анной. Я знаю, это ваша работа. Но я действительно сама со всем разберусь. Это недоразумение. Судья Десальво через день-два скажет вам то же самое.
Сара отступила назад, ожидая от меня – и от Анны – возражений. Я посмотрела на Анну. Она поймала мой взгляд и качнула головой, умоляя оставить пока все как есть.
Кого она защищает – мать или себя?
В моей голове пронеслось: «Анне тринадцать. Анна живет с матерью. Мать Анны – адвокат противной стороны. Как она может жить в одном доме с матерью и не поддаться ее влиянию?»
– Анна, я завтра позвоню.
Не попрощавшись с Сарой Фитцджеральд, я покинула ее дом и направилась туда, куда не хотела идти больше всего на свете.
Офис Кемпбелла Александера был именно таким, каким я его себе представляла: на верхнем этаже небоскреба из черного стекла, в конце коридора с персидской ковровой дорожкой. Две тяжелые двери из красного дерева охраняли вход от разного сброда. Сидящая за массивным столом секретарша с фарфоровым личиком и с наушником под копной волос. Не обращая на нее внимания, я подошла к единственной закрытой двери.
– Эй, – крикнула она. – Туда нельзя.
– Он ждет меня.
Кемпбелл что-то быстро писал, не поднимая головы. Рукава его рубашки были закатаны по локоть.
– Керри, – сказал он, – посмотри, можно ли найти какие-то записи Дженни Джонса по делу о близнецах, которые не знали…
– Привет, Кемпбелл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94