Но… была чрезвычайная ситуация.
Она пристально посмотрела на меня.
– Для чего, ты говорил, тебе собака?
– Я не говорил. – Когда она повернулась, мы с Судьей последовали за ней, закрыв за собой дверь. – Я виделся с Анной Фитцджеральд. Ты была права. Прежде чем брать судебный запрет, нужно было поговорить с ней.
– И?
Я вспомнил, как мы вдвоем сидели на полосатом диване, пытаясь сплести паутину доверия.
– Думаю, ничего не изменилось.
Джулия не ответила. Она взяла стакан белого вина с кухонной стойки.
– Я бы тоже не отказался.
Она пожала плечами.
– Возьми в Смилле.
В холодильнике, разумеется. Это имя напоминает ей снег. Пока я шел к холодильнику и доставал бутылку, то чувствовал, что она сдерживает смех.
– Ты забыла, что я знаю тебя.
– Знал, – поправила она.
– Тогда просвети меня. Чем ты занималась эти пятнадцать лет? – я кивнул в сторону комнаты Иззи. – Кроме создания своего клона.
В голову мне пришла одна мысль, но прежде чем я успел ее озвучить, Джулия заговорила:
– Мои братья стали строителями, поварами и сантехниками. Родители хотели, чтобы дочери учились в колледже. Они думали, что, если закончить последний класс в Виллере, это поможет как-то изменить ситуацию. У меня были довольно неплохие оценки, и я могла получить образование за частичную оплату, а Иззи нет. Родители могли позволить себе послать в частную школу только одну из нас.
– Она поступила в колледж?
– В дизайнерскую школу в Род-Айленде. Она – ювелирный дизайнер.
– Довольно враждебно настроенный ювелирный дизайнер.
– Так бывает, когда у тебя разбито сердце. – Наши взгляды встретились, и Джулия осознала смысл сказанного. – Она только сегодня переехала ко мне.
Мои глаза шарили по квартире в поисках клюшки, спортивных журналов, кожаного кресла – чего-то, что выдало бы присутствие мужчины.
– Тяжело привыкать к соседке по квартире?
– Да, я раньше жила одна, Кемпбелл, если тебя это интересует. – Она посмотрела на меня поверх стакана. – А ты?
– У меня было шесть жен, пятнадцать детей и стадо овец. Она улыбнулась.
– Такие люди, как ты, дают мне постоянно чувствовать, как мало я достигла в этой жизни.
– Да, ты действительно зря топчешь эту землю. Подготовительный в Гарварде, юридический в Гарварде, сочувствующий опекун-представитель…
– Откуда ты знаешь о моей учебе на юридическом?
– От судьи Десальво, – солгал я, и она поверила.
Интересно, есть ли у Джулии ощущение, будто с того времени, когда мы были вместе, прошло несколько минут, а не лет? Так же уютно чувствует она себя, сидя в этой кухне, как и я? Это все равно что взять ноты, начать разучивать мелодию и вдруг понять, что когда-то ты знал ее наизусть и можешь сыграть даже не репетируя.
– Никогда не подумал бы, что ты станешь опекуном, – признался я.
– Я тоже, – улыбнулась Джулия. – У меня все еще бывают моменты, когда я представляю, что стою на ящике с мылом ь центральном парке Бостона, ругая патриархальное общество. К сожалению, убеждениями нельзя заплатить за квартиру. – Она посмотрела на меня. – А я была уверена, что ты к этому времени станешь президентом Соединенных Штатов.
– Я выдохся, – пожаловался я. – Пришлось немного снизить планку. А ты – я думал, что ты будешь жить в пригороде, играя в футбол с кучей своих детей и каким-то счастливцем.
Джулия покачала головой.
– Думаю, ты перепутал меня с Маффи, Битей или Тото, – как там звали девочек в Виллере?
– Нет. Я просто подумал, что… что, наверное, есть какой-то парень.
Повисла тяжелая пауза.
– Ты не захотел быть этим парнем, – наконец проговорила Джулия. – И довольно ясно дал это понять.
Это не правда, хотелось мне возразить. Но что еще она могла подумать, если после всего, что у нас было, я не захотел с ней общаться? Если после всего, что у нас было, я повел себя, как любой другой?
– Помнишь… – начал я.
– Я помню все, Кемпбелл, – перебила она. – Иначе это не было бы так больно.
Мое сердце начало биться так сильно, что Судья вскочил и беспокойно ткнулся мордой в мою ладонь. Тогда я верил, что ничто не может причинить боль Джулии, которая казалась такой свободной. Я надеялся, что в этом мне повезет.
Я ошибался, во всем.
Анна
В гостиной у нас есть целая полка, посвященная истории нашей семьи. Здесь стоят детские фотографии каждого. Школьные снимки, различные фото, сделанные во время каникул, на днях рождения и праздниках. Это как метки на поясе или зарубки в тюрьме – доказательство того, что время не стоит на месте, что мы не зависли в неопределенности.
Рамки самые разные: двойные, одинарные, восемь на десять и четыре на шесть. Сделанные из светлого дерева, инкрустированного дерева, из красивого мозаичного стекла. Я взяла фотографию Джесси, где ему около двух лет и он в костюме ковбоя. Глядя на этот снимок, никогда не скажешь, что произойдет дальше.
Есть фотографии Кейт с волосами и где Кейт лысая. Одна, где Кейт еще совсем маленькая сидит на коленях у Джесси. Одна, где мама держит их обоих возле бассейна. Есть также мои фотографии, но их немного. Я сразу превращалась из младенца в десятилетнюю.
Может, потому что я третий ребенок и родители уже устали вести семейную летопись. Может, потому что забывали.
Никто в этом не виноват, и это не имеет никакого значения, но все равно немного обидно. Фотографии будто говорили: «Вы были так счастливы, и я так хотела ощутить это», «Я так ценю вас, что бросила все, ради того чтобы прийти посмотреть на вас».
Папа позвонил в семь вечера и спросил, хочу ли я, чтобы он меня забрал.
– Мама будет ночевать в больнице, – объяснил он. – Но если ты не хочешь оставаться одна, можешь переночевать на станции.
– Нет, все в порядке, – ответила я. – Я могу позвать Джесси, если мне что-то понадобится.
– Конечно, – сказал папа. – Джесси.
И мы оба сделали вид, что проблема решена.
– Как Кейт? – спросила я.
– Все еще не очень. Ее пичкают лекарствами. – Я услышала, как он перевел дыхание. – Знаешь, Анна, – начал он, но где-то далеко послышался вой сирены. – Солнышко, мне пора. – И он оставил меня наедине с тишиной.
Какое-то время я просто держала трубку, представляя, как папа надевает ботинки, натягивает комбинезон. Я представила широко открытые, словно пещера Аладдина, ворота станции, из которых выезжала пожарная машина с папой на переднем сиденье. Каждый раз, когда он выходит на работу, ему приходится бороться с огнем.
Наверное, я только этого и ждала. Схватив свитер, я вышла из дома и направилась в гараж.
В моей школе есть мальчик, Джимми Стредбоу, которому раньше ужасно не везло. Все лицо у него было в прыщах, его ручную крысу звали Сирота Анни, а однажды на уроке природоведения его стошнило в резервуар с рыбой. С ним никто не разговаривал, опасаясь, что его невезучесть заразна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Она пристально посмотрела на меня.
– Для чего, ты говорил, тебе собака?
– Я не говорил. – Когда она повернулась, мы с Судьей последовали за ней, закрыв за собой дверь. – Я виделся с Анной Фитцджеральд. Ты была права. Прежде чем брать судебный запрет, нужно было поговорить с ней.
– И?
Я вспомнил, как мы вдвоем сидели на полосатом диване, пытаясь сплести паутину доверия.
– Думаю, ничего не изменилось.
Джулия не ответила. Она взяла стакан белого вина с кухонной стойки.
– Я бы тоже не отказался.
Она пожала плечами.
– Возьми в Смилле.
В холодильнике, разумеется. Это имя напоминает ей снег. Пока я шел к холодильнику и доставал бутылку, то чувствовал, что она сдерживает смех.
– Ты забыла, что я знаю тебя.
– Знал, – поправила она.
– Тогда просвети меня. Чем ты занималась эти пятнадцать лет? – я кивнул в сторону комнаты Иззи. – Кроме создания своего клона.
В голову мне пришла одна мысль, но прежде чем я успел ее озвучить, Джулия заговорила:
– Мои братья стали строителями, поварами и сантехниками. Родители хотели, чтобы дочери учились в колледже. Они думали, что, если закончить последний класс в Виллере, это поможет как-то изменить ситуацию. У меня были довольно неплохие оценки, и я могла получить образование за частичную оплату, а Иззи нет. Родители могли позволить себе послать в частную школу только одну из нас.
– Она поступила в колледж?
– В дизайнерскую школу в Род-Айленде. Она – ювелирный дизайнер.
– Довольно враждебно настроенный ювелирный дизайнер.
– Так бывает, когда у тебя разбито сердце. – Наши взгляды встретились, и Джулия осознала смысл сказанного. – Она только сегодня переехала ко мне.
Мои глаза шарили по квартире в поисках клюшки, спортивных журналов, кожаного кресла – чего-то, что выдало бы присутствие мужчины.
– Тяжело привыкать к соседке по квартире?
– Да, я раньше жила одна, Кемпбелл, если тебя это интересует. – Она посмотрела на меня поверх стакана. – А ты?
– У меня было шесть жен, пятнадцать детей и стадо овец. Она улыбнулась.
– Такие люди, как ты, дают мне постоянно чувствовать, как мало я достигла в этой жизни.
– Да, ты действительно зря топчешь эту землю. Подготовительный в Гарварде, юридический в Гарварде, сочувствующий опекун-представитель…
– Откуда ты знаешь о моей учебе на юридическом?
– От судьи Десальво, – солгал я, и она поверила.
Интересно, есть ли у Джулии ощущение, будто с того времени, когда мы были вместе, прошло несколько минут, а не лет? Так же уютно чувствует она себя, сидя в этой кухне, как и я? Это все равно что взять ноты, начать разучивать мелодию и вдруг понять, что когда-то ты знал ее наизусть и можешь сыграть даже не репетируя.
– Никогда не подумал бы, что ты станешь опекуном, – признался я.
– Я тоже, – улыбнулась Джулия. – У меня все еще бывают моменты, когда я представляю, что стою на ящике с мылом ь центральном парке Бостона, ругая патриархальное общество. К сожалению, убеждениями нельзя заплатить за квартиру. – Она посмотрела на меня. – А я была уверена, что ты к этому времени станешь президентом Соединенных Штатов.
– Я выдохся, – пожаловался я. – Пришлось немного снизить планку. А ты – я думал, что ты будешь жить в пригороде, играя в футбол с кучей своих детей и каким-то счастливцем.
Джулия покачала головой.
– Думаю, ты перепутал меня с Маффи, Битей или Тото, – как там звали девочек в Виллере?
– Нет. Я просто подумал, что… что, наверное, есть какой-то парень.
Повисла тяжелая пауза.
– Ты не захотел быть этим парнем, – наконец проговорила Джулия. – И довольно ясно дал это понять.
Это не правда, хотелось мне возразить. Но что еще она могла подумать, если после всего, что у нас было, я не захотел с ней общаться? Если после всего, что у нас было, я повел себя, как любой другой?
– Помнишь… – начал я.
– Я помню все, Кемпбелл, – перебила она. – Иначе это не было бы так больно.
Мое сердце начало биться так сильно, что Судья вскочил и беспокойно ткнулся мордой в мою ладонь. Тогда я верил, что ничто не может причинить боль Джулии, которая казалась такой свободной. Я надеялся, что в этом мне повезет.
Я ошибался, во всем.
Анна
В гостиной у нас есть целая полка, посвященная истории нашей семьи. Здесь стоят детские фотографии каждого. Школьные снимки, различные фото, сделанные во время каникул, на днях рождения и праздниках. Это как метки на поясе или зарубки в тюрьме – доказательство того, что время не стоит на месте, что мы не зависли в неопределенности.
Рамки самые разные: двойные, одинарные, восемь на десять и четыре на шесть. Сделанные из светлого дерева, инкрустированного дерева, из красивого мозаичного стекла. Я взяла фотографию Джесси, где ему около двух лет и он в костюме ковбоя. Глядя на этот снимок, никогда не скажешь, что произойдет дальше.
Есть фотографии Кейт с волосами и где Кейт лысая. Одна, где Кейт еще совсем маленькая сидит на коленях у Джесси. Одна, где мама держит их обоих возле бассейна. Есть также мои фотографии, но их немного. Я сразу превращалась из младенца в десятилетнюю.
Может, потому что я третий ребенок и родители уже устали вести семейную летопись. Может, потому что забывали.
Никто в этом не виноват, и это не имеет никакого значения, но все равно немного обидно. Фотографии будто говорили: «Вы были так счастливы, и я так хотела ощутить это», «Я так ценю вас, что бросила все, ради того чтобы прийти посмотреть на вас».
Папа позвонил в семь вечера и спросил, хочу ли я, чтобы он меня забрал.
– Мама будет ночевать в больнице, – объяснил он. – Но если ты не хочешь оставаться одна, можешь переночевать на станции.
– Нет, все в порядке, – ответила я. – Я могу позвать Джесси, если мне что-то понадобится.
– Конечно, – сказал папа. – Джесси.
И мы оба сделали вид, что проблема решена.
– Как Кейт? – спросила я.
– Все еще не очень. Ее пичкают лекарствами. – Я услышала, как он перевел дыхание. – Знаешь, Анна, – начал он, но где-то далеко послышался вой сирены. – Солнышко, мне пора. – И он оставил меня наедине с тишиной.
Какое-то время я просто держала трубку, представляя, как папа надевает ботинки, натягивает комбинезон. Я представила широко открытые, словно пещера Аладдина, ворота станции, из которых выезжала пожарная машина с папой на переднем сиденье. Каждый раз, когда он выходит на работу, ему приходится бороться с огнем.
Наверное, я только этого и ждала. Схватив свитер, я вышла из дома и направилась в гараж.
В моей школе есть мальчик, Джимми Стредбоу, которому раньше ужасно не везло. Все лицо у него было в прыщах, его ручную крысу звали Сирота Анни, а однажды на уроке природоведения его стошнило в резервуар с рыбой. С ним никто не разговаривал, опасаясь, что его невезучесть заразна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94