Потом он спросил его:
— Скажите, капитан, на каком языке вы предпочитаете говорить?
Тот назвал пять языков, в том числе японский.
— На каком языке говорит ваша команда? — Спросил Александр Михайлович.
Капитан буркнул, что команда говорит на всех языках, но предпочитает также японский.
Тогда на чистом японском языке Александр Михайлович назвал свое имя. На нем великолепно сидела морская форма. На его черном кителе выделялись ордена и медали, которые он получил за свои подвиги. Тут были и солдатские, и офицерские Георгии, ордена разных стран, и первый полученный им орден Боевого Красного Знамени. Его брюки и фуражка были безукоризненно белы. Он выглядел подтянутым и торжественным, Словно шел на парад. У пояса висел в золоченых ножнах морской кортик. Другого оружия у него не было, Только юнга держал ракетницу.
Его имя произвело на всех огромное впечатление. Команда сразу заволновалась. Капитан шхуны несколько опешил, но потом пришел в себя. Что мог сделать против них здесь один этот человек и его шесть матросов? Александр Михайлович, выждав, когда команда успокоилась, продолжал, обращаясь к капитану:
— Ваше дело проиграно, капитан. За мысом находится советский миноносец. Он может расстрелять вашу шхуну в несколько минут. Я предлагаю вам сдать шхуну советскому представителю. Вы нарушили международный закон. Словом моряка я гарантирую вам жизнь и возвращение на родину. Чтобы вы убедились, что я говорю правду, я дам зеленую ракету, и вы услышите выстрелы миноносца.
Он спокойно взял у юнги ракетницу и пустил зеленую ракету. В тот же миг из-за мыса, где стояла шхуна Александра Михайловича, раздались глухие орудийные выстрелы и показался дым.
Александр Михайлович зарядил ракетницу красной ракетой.
— Вы, конечно, можете не согласиться и убить меня здесь. Тем более, что я, как вы видите, не вооружен. Но я умру при исполнении своего морского долга. Вы сами
понимаете, капитан, что это достаточно почетно. О последствиях вам говорить не стоит. Очевидно, они вам ясны.
Его чрезвычайно спокойный вид, громкий голос и вся внешность словно загипнотизировали всех. Минуту было полное молчание. Первым пришел в себя капитан.
— А если я не соглашусь?
— Тогда я пускаю красную ракету! — ответил спокойно Александр Михайлович и поднял ракетницу вверх. — Она будет обозначать, что переговоры не увенчались успехом. Далее дело будет уже за миноносцем.
— Что я должен делать? — воскликнул нервно капитан.
— Приказать команде спуститься в трюм, задраить иллюминаторы и остановить машины.
Капитан отдал такое приказание. Команду как ветром сдуло с палубы. Шесть матросов со шлюпки быстро поднялись на палубу и закрыли все выходы. В воздух взвилась красная ракета, и шхуна Александра Михайловича вышла из-за мыса и подошла к «Яве». Когда контрабандисты поняли, в чем дело, было уже поздно.
Так Александр Михайлович с одной ракетницей, обладая невероятной выдержкой и огромной смелостью, захватил вооруженную до зубов контрабандистскую шхуну «Ява». И второй орден Боевого Красного Знамени засиял на его груди.
Вот каким оказался этот, с виду тихий и очень скромный человек.
Время шло. Научные группы экспедиции приступили к установке своих приборов на ледоколе. Метеорологи поставили на мачте флюгер, а на верхней палубе — приборы для определения скорости ветра и метеорологическую будку. Наши гидрологи укрепляли лебедки так, чтобы с борта ледокола можно было опускать вертушки и батометры. Возиться пришлось много, но больше всех досталось геофизикам. Их точные астрономические приборы требовали обязательной поверки перед отплытием и сравнения их показаний с показаниями приборов, находящихся на земле в обсерватории. Такая обсерватория была расположена за 40 километров на противоположи ном Уссурийском берегу залива. Так как аппаратура нашей научной группы была уже установлена на ледоколе и я был свободен, геофизики попросили помочь им
и съездить с ними в обсерваторию. Я, конечно, с большим удовольствием согласился, — хотелось посмотреть на залив.
Приборы погрузили на катер и отправились.
Катер был морского типа, довольно быстроходный; мы прошли через всю бухту Золотой Рог, мимо готовящихся к отплытию судов, которых в том году в порт Владивосток пришло очень много.
Бухта выглядела необычайно весело, освещенная лучами восходящего солнца. Но в открытом заливе нас встретил свежий ветер и волна. Мы были все в морской форме: черные с блестящими пуговицами шинели, синие кители, фуражки с морскими кокардами. Вид у нас был внушительный и вызывал невольное уважение. Но мы были, честно говоря, моряки «новоиспеченные» и не глотали еще морской воды, и нас скоро укачало. Голова закружилась, перед глазами встал туман, тошнило. Самочувствие сразу же стало отвратительным.
«Вот тебе и море! Какая гадость!» — невольно хотелось крикнуть волнам.
Мы выбрались из трюма наверх и, держась за поручни, как мешки с сеном, повисли на борту. Нам было все совершенно безразлично — и блики солнца, играющие на волнах, и косяк рыбы, который с всплесками промчался мимо, и оглушительные крики чаек, которые гнались за косяком.
В это время на палубу вылез из машинного отделения небольшой парнишка лет двенадцати, в тельняшке и морских брюках; это был юнга. Он строго посмотрел на нас и сказал:
— Неопытные еще, салака! Держитесь, дяди; спервоначалу всегда так бывает. Море, оно качает. Я уж это знаю, надо перебороть, — авторитетно добавил он и скрылся в трюме.
От неожиданности я чуть не выпустил поручни и не упал за борт, потом громко расхохотался, забыв на время о качке. Представьте себе: три здоровых дядьки в блестящей морской форме, еле живые, стоят у борта и кормят море, а маленький юнга, уже опытный моряк, их поучает. Картинка, конечно, была весьма юмористическая.
Часов через пять катер вышел из свободной зоны и зашел под прикрытие берегов. Волна и качка уменьши-
лись. Еще через три часа подошли к берегу. Обсерватория была близко, и мы перенесли туда приборы. Начальник обсерватории оказался очень приятным человеком. Он принял приборы и сразу поставил их на проверку, а нас пригласил к себе пообедать. За обедом, когда выяснилось, что я страстный рыболов, начальник обещал познакомить меня с дедом, который сторожит лодки и часто выезжает ловить скумбрию. Я еще никогда в жизни не ловил эту чудесную морскую рыбу.
Дед был очень подвижной, сухопарый человек с густой шапкой совершенно белых волос. Его загорелое лицо, почти совершенно бронзовое, было иссечено морщинами. Он снабдил меня леской и наживкой. Перед вечером мы сели в лодку, отплыли от берега и бросили якорь на 20-метровой глубине. Вода была бирюзовая и зеркальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Скажите, капитан, на каком языке вы предпочитаете говорить?
Тот назвал пять языков, в том числе японский.
— На каком языке говорит ваша команда? — Спросил Александр Михайлович.
Капитан буркнул, что команда говорит на всех языках, но предпочитает также японский.
Тогда на чистом японском языке Александр Михайлович назвал свое имя. На нем великолепно сидела морская форма. На его черном кителе выделялись ордена и медали, которые он получил за свои подвиги. Тут были и солдатские, и офицерские Георгии, ордена разных стран, и первый полученный им орден Боевого Красного Знамени. Его брюки и фуражка были безукоризненно белы. Он выглядел подтянутым и торжественным, Словно шел на парад. У пояса висел в золоченых ножнах морской кортик. Другого оружия у него не было, Только юнга держал ракетницу.
Его имя произвело на всех огромное впечатление. Команда сразу заволновалась. Капитан шхуны несколько опешил, но потом пришел в себя. Что мог сделать против них здесь один этот человек и его шесть матросов? Александр Михайлович, выждав, когда команда успокоилась, продолжал, обращаясь к капитану:
— Ваше дело проиграно, капитан. За мысом находится советский миноносец. Он может расстрелять вашу шхуну в несколько минут. Я предлагаю вам сдать шхуну советскому представителю. Вы нарушили международный закон. Словом моряка я гарантирую вам жизнь и возвращение на родину. Чтобы вы убедились, что я говорю правду, я дам зеленую ракету, и вы услышите выстрелы миноносца.
Он спокойно взял у юнги ракетницу и пустил зеленую ракету. В тот же миг из-за мыса, где стояла шхуна Александра Михайловича, раздались глухие орудийные выстрелы и показался дым.
Александр Михайлович зарядил ракетницу красной ракетой.
— Вы, конечно, можете не согласиться и убить меня здесь. Тем более, что я, как вы видите, не вооружен. Но я умру при исполнении своего морского долга. Вы сами
понимаете, капитан, что это достаточно почетно. О последствиях вам говорить не стоит. Очевидно, они вам ясны.
Его чрезвычайно спокойный вид, громкий голос и вся внешность словно загипнотизировали всех. Минуту было полное молчание. Первым пришел в себя капитан.
— А если я не соглашусь?
— Тогда я пускаю красную ракету! — ответил спокойно Александр Михайлович и поднял ракетницу вверх. — Она будет обозначать, что переговоры не увенчались успехом. Далее дело будет уже за миноносцем.
— Что я должен делать? — воскликнул нервно капитан.
— Приказать команде спуститься в трюм, задраить иллюминаторы и остановить машины.
Капитан отдал такое приказание. Команду как ветром сдуло с палубы. Шесть матросов со шлюпки быстро поднялись на палубу и закрыли все выходы. В воздух взвилась красная ракета, и шхуна Александра Михайловича вышла из-за мыса и подошла к «Яве». Когда контрабандисты поняли, в чем дело, было уже поздно.
Так Александр Михайлович с одной ракетницей, обладая невероятной выдержкой и огромной смелостью, захватил вооруженную до зубов контрабандистскую шхуну «Ява». И второй орден Боевого Красного Знамени засиял на его груди.
Вот каким оказался этот, с виду тихий и очень скромный человек.
Время шло. Научные группы экспедиции приступили к установке своих приборов на ледоколе. Метеорологи поставили на мачте флюгер, а на верхней палубе — приборы для определения скорости ветра и метеорологическую будку. Наши гидрологи укрепляли лебедки так, чтобы с борта ледокола можно было опускать вертушки и батометры. Возиться пришлось много, но больше всех досталось геофизикам. Их точные астрономические приборы требовали обязательной поверки перед отплытием и сравнения их показаний с показаниями приборов, находящихся на земле в обсерватории. Такая обсерватория была расположена за 40 километров на противоположи ном Уссурийском берегу залива. Так как аппаратура нашей научной группы была уже установлена на ледоколе и я был свободен, геофизики попросили помочь им
и съездить с ними в обсерваторию. Я, конечно, с большим удовольствием согласился, — хотелось посмотреть на залив.
Приборы погрузили на катер и отправились.
Катер был морского типа, довольно быстроходный; мы прошли через всю бухту Золотой Рог, мимо готовящихся к отплытию судов, которых в том году в порт Владивосток пришло очень много.
Бухта выглядела необычайно весело, освещенная лучами восходящего солнца. Но в открытом заливе нас встретил свежий ветер и волна. Мы были все в морской форме: черные с блестящими пуговицами шинели, синие кители, фуражки с морскими кокардами. Вид у нас был внушительный и вызывал невольное уважение. Но мы были, честно говоря, моряки «новоиспеченные» и не глотали еще морской воды, и нас скоро укачало. Голова закружилась, перед глазами встал туман, тошнило. Самочувствие сразу же стало отвратительным.
«Вот тебе и море! Какая гадость!» — невольно хотелось крикнуть волнам.
Мы выбрались из трюма наверх и, держась за поручни, как мешки с сеном, повисли на борту. Нам было все совершенно безразлично — и блики солнца, играющие на волнах, и косяк рыбы, который с всплесками промчался мимо, и оглушительные крики чаек, которые гнались за косяком.
В это время на палубу вылез из машинного отделения небольшой парнишка лет двенадцати, в тельняшке и морских брюках; это был юнга. Он строго посмотрел на нас и сказал:
— Неопытные еще, салака! Держитесь, дяди; спервоначалу всегда так бывает. Море, оно качает. Я уж это знаю, надо перебороть, — авторитетно добавил он и скрылся в трюме.
От неожиданности я чуть не выпустил поручни и не упал за борт, потом громко расхохотался, забыв на время о качке. Представьте себе: три здоровых дядьки в блестящей морской форме, еле живые, стоят у борта и кормят море, а маленький юнга, уже опытный моряк, их поучает. Картинка, конечно, была весьма юмористическая.
Часов через пять катер вышел из свободной зоны и зашел под прикрытие берегов. Волна и качка уменьши-
лись. Еще через три часа подошли к берегу. Обсерватория была близко, и мы перенесли туда приборы. Начальник обсерватории оказался очень приятным человеком. Он принял приборы и сразу поставил их на проверку, а нас пригласил к себе пообедать. За обедом, когда выяснилось, что я страстный рыболов, начальник обещал познакомить меня с дедом, который сторожит лодки и часто выезжает ловить скумбрию. Я еще никогда в жизни не ловил эту чудесную морскую рыбу.
Дед был очень подвижной, сухопарый человек с густой шапкой совершенно белых волос. Его загорелое лицо, почти совершенно бронзовое, было иссечено морщинами. Он снабдил меня леской и наживкой. Перед вечером мы сели в лодку, отплыли от берега и бросили якорь на 20-метровой глубине. Вода была бирюзовая и зеркальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57