Люди были разные: одни веселые, другие угрюмые; одни только впервые увидели центральную Арктику и смотрели на все с удивлением; другие были уже «старые полярные волки» и много лет провели
в Арктике. Но у всех было одно общее: все они принесли с собой сюда характерные черты советского человека, беспредельную любовь к своей Родине и стремление сделать все для ее процветания. В этих коллективах было «чувство локтя», так остро необходимое для сурового полярного дрейфа. И это всех делало похожими, и молодых и старых, и опытных и неопытных.
Приходила весна, и на смену уже уставшим, прошедшим трудный путь, приходили новые, со свежими силами. Стала традицией смена коллективов весной, в это самое радостное время в Арктике, когда относительно тепло (мороз—10—15°С не считается здесь за мороз). Сухо; снег чуть похрустывает и искрится на ослепительном солнце.
Вечером, когда солнце опускается ниже к горизонту, льды начинают светиться в гамме нежно-фиолетовых, синевато-розоватых тонов. Пейзаж величествен, своеобразен и очень красочен.
Прозрачный, словно звенящий воздух создает какое-то особое представление, пожалун, даже ощущение поразительной чистоты.
Наступают предмайские дни. Они для всего коллектива бывают особенно хлопотливы. Снова дымяг трубы в палатках, где помещаются бани «голубое дно». Когда на лед ставят темную палатку, то лед внутри начинает светиться зеленовато-голубым светом. Этот словно фосфорический зелено-голубой свет оставляет неизгладимое впечатление. Начинает чувствоваться вся многокилометровая глубина океана. И невольно становится жутко, — от воды вас отделяет всего лишь тоненькая корочка льда. А в бане есть даже березовые веники. Судьба забросила сюда веточки белоствольных красавиц наших русских лесов. Здесь к ним чувствуешь какую-то особую нежность. Эти хрупкие веточки веника с сухими зелеными листьями невольно, среди сверкающей белизны льдов, напоминают зеленые лужайки и качающиеся на ветру березки. Какие они родные и как далеко до них!
Арктическая природа не всегда благосклонна. Полярники знают ее коварство и беспощадную жестокость. Наступает лето, температура ноль градусов и даже выше. Лагерь начинает донимать вода. Промозгло, сыро, холодно. Приходится бурить лед и спускать воду. Но дрейф идет и идут не прекращаясь научные работы, летом и осенью, и полярной ночью, во время буранов и пурги, и когда спокойно, и когда начнется разлом льда. Таковы традиции советских полярников.
БЕЛОМОРСКАЯ ВЕСНА
В течение многих лет весна заставала меня в Арктике. Но вот однажды случилось так, что мне и моему приятелю— Александру Федоровичу Лактионову — дали отпуск. Оба мы полярники, и нас, как перелетных птиц, потянуло на север. .
Недолго думая, мы собрали рюкзаки, взяли ружья и поехали за Полярный круг встречать весну. Это было чудесное время.Как только появились здесь первые проталины, вся природа оживилась. Весна сразу же шагнула вперед. Сосновый бор, спускающийся к самому берегу залива, быстро сбросил снег и зашумел по-весеннему. Местами из-под засохшей прошлогодней листвы робко начала про-
биваться трава. Хотя кругом еще был лед, вдруг неожиданно для всех появилась первая желтенькая бабочка. Ей было холодно, и, чтобы согреться, она перелетала с одного дерева на другое, присаживаясь на освещенные солнцем золотистые стволы сосен.
Не проявляли еще признаков жизни только почки берез. Они дремали. Но и их скоро должен разбудить сладкий березовый сок, устремившийся из корней к ним, наверх.
Море продолжало спокойно дышать. Два раза в сутки приходила полная вода. Прилив медленно заполнял берега до самых краев; казалось, стоит воде еще немного подняться, и она перельется через край этой огромной чаши. Но вода так же медленно начинала скатываться обратно. Обнажались гряды камней, песчаные отмели и низины, покрытые зеленовато-желтым ковром водорослей.
Воздух был чист. Он был напоен ароматом сосновых шишек, смешанным с йодистым запахом моря.На зорях залив оглашался торжествующим криком птиц. С самого раннего утра, еще до света, начинал свою весеннюю пляску тетерев. Он, распустив белоснежный хвост, насупив ярко-красные, налитые кровью брови и приподняв крылья, начинал грозно чуфыкать, вызывая всех на поединок во имя весны. Он подскакивал, кружился на месте и издавал свое чув-ш-ш-щ с такой яростью и задором, что все, кто его слушали, не могли усидеть на месте и готовы были броситься в бой.
Закончив свой воинственный танец, тетерев переходил на нежную, полную лирики песнь. Он, курлыкая, звал к себе свою серогрудую подругу встретить вместе с ним восход солнца. С залива хором тетереву отвечали птицы, жизнь которых была связана с морем. Они пели, свистели, кричали и крякали. В воздух врывались пронзительные призывы: «Уии. . . уии... уии...» И, словно соглашаясь с ними, кто-то отвечал: «Яий... яий. яий...». «Хау, хау», — басисто подтверждали другие. «Тье, тье, тье», — негодовал кто-то. Тонкими голосами пищали кулички, с наслаждением расхаживая по обнаженным водорослям; и самодовольно крякали утки, копошась в тине.
Стаи больших и малых чаек с криком носились по заливу. Иногда медленно проплывали в воздухе лебеди, журавли и гуси. Они также вносили свои гортанные мелодии в общий хор весны — леса и моря.
Мы остановились на берегу одного из заливов Белого моря. Я сидел в скрадке, сделанном из серых камней и сухих старых елок, на самой косе, а мой приятель поместился на мыске, метрах в двухстах от меня. Сосны спускались прямо на нас.
Мы стреляли только гусей. Первые гуси налетали на рассвете, когда было еще темно. Они летели вдоль косы с моря, гортанно переговариваясь между собой. Наши выстрелы озаряли наступающий день. Я стрелял картечью; большинство выстрелов было удачным. Птицы падали на сухое место, и их легко было подбирать. Приятелю же приходилось иногда спускаться за ними в воду, зато его скрадок был красивее моего. Александр Федорович был большой выдумщик. Для того, чтобы сидеть было не так скучно, когда гуси подолгу не летели, он ел найденные во время отлива маленькие ракушки, щелкая их, как семечки. Они имели слегка солоноватый вкус и напоминали устриц.
Мы были на охоте уже несколько дней и задолго засаживались в скрадки, успев только попить чаю с дымком и закусить зажаренной на костре гусятиной.
Сегодня мы засели также спозаранку, но лёта гусей не было.Начало всходить солнце, зарозовели дальние облака... Со стороны моря пополз густой белый туман. Очертания берега и островов в нем стали растворяться и таять, причудливо меняя свои формы. Вот оно, грозное дыхание дракона, как тысячу лет назад думали викинги.
В это время впереди раздались громкие трубные звуки и, как в сказке, из тумана вынырнули прекрасные белые создания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
в Арктике. Но у всех было одно общее: все они принесли с собой сюда характерные черты советского человека, беспредельную любовь к своей Родине и стремление сделать все для ее процветания. В этих коллективах было «чувство локтя», так остро необходимое для сурового полярного дрейфа. И это всех делало похожими, и молодых и старых, и опытных и неопытных.
Приходила весна, и на смену уже уставшим, прошедшим трудный путь, приходили новые, со свежими силами. Стала традицией смена коллективов весной, в это самое радостное время в Арктике, когда относительно тепло (мороз—10—15°С не считается здесь за мороз). Сухо; снег чуть похрустывает и искрится на ослепительном солнце.
Вечером, когда солнце опускается ниже к горизонту, льды начинают светиться в гамме нежно-фиолетовых, синевато-розоватых тонов. Пейзаж величествен, своеобразен и очень красочен.
Прозрачный, словно звенящий воздух создает какое-то особое представление, пожалун, даже ощущение поразительной чистоты.
Наступают предмайские дни. Они для всего коллектива бывают особенно хлопотливы. Снова дымяг трубы в палатках, где помещаются бани «голубое дно». Когда на лед ставят темную палатку, то лед внутри начинает светиться зеленовато-голубым светом. Этот словно фосфорический зелено-голубой свет оставляет неизгладимое впечатление. Начинает чувствоваться вся многокилометровая глубина океана. И невольно становится жутко, — от воды вас отделяет всего лишь тоненькая корочка льда. А в бане есть даже березовые веники. Судьба забросила сюда веточки белоствольных красавиц наших русских лесов. Здесь к ним чувствуешь какую-то особую нежность. Эти хрупкие веточки веника с сухими зелеными листьями невольно, среди сверкающей белизны льдов, напоминают зеленые лужайки и качающиеся на ветру березки. Какие они родные и как далеко до них!
Арктическая природа не всегда благосклонна. Полярники знают ее коварство и беспощадную жестокость. Наступает лето, температура ноль градусов и даже выше. Лагерь начинает донимать вода. Промозгло, сыро, холодно. Приходится бурить лед и спускать воду. Но дрейф идет и идут не прекращаясь научные работы, летом и осенью, и полярной ночью, во время буранов и пурги, и когда спокойно, и когда начнется разлом льда. Таковы традиции советских полярников.
БЕЛОМОРСКАЯ ВЕСНА
В течение многих лет весна заставала меня в Арктике. Но вот однажды случилось так, что мне и моему приятелю— Александру Федоровичу Лактионову — дали отпуск. Оба мы полярники, и нас, как перелетных птиц, потянуло на север. .
Недолго думая, мы собрали рюкзаки, взяли ружья и поехали за Полярный круг встречать весну. Это было чудесное время.Как только появились здесь первые проталины, вся природа оживилась. Весна сразу же шагнула вперед. Сосновый бор, спускающийся к самому берегу залива, быстро сбросил снег и зашумел по-весеннему. Местами из-под засохшей прошлогодней листвы робко начала про-
биваться трава. Хотя кругом еще был лед, вдруг неожиданно для всех появилась первая желтенькая бабочка. Ей было холодно, и, чтобы согреться, она перелетала с одного дерева на другое, присаживаясь на освещенные солнцем золотистые стволы сосен.
Не проявляли еще признаков жизни только почки берез. Они дремали. Но и их скоро должен разбудить сладкий березовый сок, устремившийся из корней к ним, наверх.
Море продолжало спокойно дышать. Два раза в сутки приходила полная вода. Прилив медленно заполнял берега до самых краев; казалось, стоит воде еще немного подняться, и она перельется через край этой огромной чаши. Но вода так же медленно начинала скатываться обратно. Обнажались гряды камней, песчаные отмели и низины, покрытые зеленовато-желтым ковром водорослей.
Воздух был чист. Он был напоен ароматом сосновых шишек, смешанным с йодистым запахом моря.На зорях залив оглашался торжествующим криком птиц. С самого раннего утра, еще до света, начинал свою весеннюю пляску тетерев. Он, распустив белоснежный хвост, насупив ярко-красные, налитые кровью брови и приподняв крылья, начинал грозно чуфыкать, вызывая всех на поединок во имя весны. Он подскакивал, кружился на месте и издавал свое чув-ш-ш-щ с такой яростью и задором, что все, кто его слушали, не могли усидеть на месте и готовы были броситься в бой.
Закончив свой воинственный танец, тетерев переходил на нежную, полную лирики песнь. Он, курлыкая, звал к себе свою серогрудую подругу встретить вместе с ним восход солнца. С залива хором тетереву отвечали птицы, жизнь которых была связана с морем. Они пели, свистели, кричали и крякали. В воздух врывались пронзительные призывы: «Уии. . . уии... уии...» И, словно соглашаясь с ними, кто-то отвечал: «Яий... яий. яий...». «Хау, хау», — басисто подтверждали другие. «Тье, тье, тье», — негодовал кто-то. Тонкими голосами пищали кулички, с наслаждением расхаживая по обнаженным водорослям; и самодовольно крякали утки, копошась в тине.
Стаи больших и малых чаек с криком носились по заливу. Иногда медленно проплывали в воздухе лебеди, журавли и гуси. Они также вносили свои гортанные мелодии в общий хор весны — леса и моря.
Мы остановились на берегу одного из заливов Белого моря. Я сидел в скрадке, сделанном из серых камней и сухих старых елок, на самой косе, а мой приятель поместился на мыске, метрах в двухстах от меня. Сосны спускались прямо на нас.
Мы стреляли только гусей. Первые гуси налетали на рассвете, когда было еще темно. Они летели вдоль косы с моря, гортанно переговариваясь между собой. Наши выстрелы озаряли наступающий день. Я стрелял картечью; большинство выстрелов было удачным. Птицы падали на сухое место, и их легко было подбирать. Приятелю же приходилось иногда спускаться за ними в воду, зато его скрадок был красивее моего. Александр Федорович был большой выдумщик. Для того, чтобы сидеть было не так скучно, когда гуси подолгу не летели, он ел найденные во время отлива маленькие ракушки, щелкая их, как семечки. Они имели слегка солоноватый вкус и напоминали устриц.
Мы были на охоте уже несколько дней и задолго засаживались в скрадки, успев только попить чаю с дымком и закусить зажаренной на костре гусятиной.
Сегодня мы засели также спозаранку, но лёта гусей не было.Начало всходить солнце, зарозовели дальние облака... Со стороны моря пополз густой белый туман. Очертания берега и островов в нем стали растворяться и таять, причудливо меняя свои формы. Вот оно, грозное дыхание дракона, как тысячу лет назад думали викинги.
В это время впереди раздались громкие трубные звуки и, как в сказке, из тумана вынырнули прекрасные белые создания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57