Он был остроумен и очень забавно рассказывал о своих заграничных встречах. Но на ледоколе его все очень боялись. Там капитан был очень строг.
Очевидно, капитану хотелось побыть одному.
У меня в общении с людьми уже выработалось правило: никогда не надо мешать и напрашиваться на разговоры, когда видишь, что человек, этого не хочет. Надо быть очень чутким, уметь молчать и не спрашивать. И это всегда вознаграждается. Человек потом обязательно к вам подойдет и сам все расскажет. Умейте только ждать.
Время шло. Наверное, прошло больше часа. К сожалению, я не захватил с собой часов. А капитана все не было. Чтобы развлечься, я стал смотреть на бухту и вдруг увидел тюленя, который был чем-то заинтересован. Время от времени его усатая морда показывалась из воды и он с любопытством меня рассматривал. Прошло еще время, капитана все не было,
«Куда же он делся? — подумал я. —Может, поискать?» Но в это время капитан показался из-за поворота. Он подошел и сказал:
— Сходите вон за тот мысок, там чудесный родничок. Я пошел к роднику. Он действительно оказался очень
интересным. Чистая, очень холодная вода выбивалась из расщелины в камнях. Вокруг росла густая зеленая трава, было много цветов и даже рос куст ромашек. Я выкопал куст и, обвязав корни носовым платком, решил, что захвачу цветы с собой на ледокол.
— Вы любите цветы? — спросил меня капитан.
— Да, очень!
— Вот видите, какой чудесный родничок я вам показал, — сказал он и, помолчав, добавил: — Здесь было наше любимое место встреч.
Я насторожился, думая, что сейчас последует рассказ «о любви среди скал». Но этого не произошло. Оказывается, у капитана был большой друг, также капитан, с которым они вместе воевали, затем плавали в Арктику. Когда они встречались в бухте Провидения, то вместе ездили к этому ручейку. Последняя встреча произошла два года назад. Друг его погиб. Мы еще' посидели на песчаной косе, а потом поехали стрелять топорков. Капитан управлял лодкой, я сидел на переднем сиденье и стрелял птиц. Мы на полном ходу подплывали к сидящим на воде птицам. Они пытались взлететь, но в это время их настигали мои выстрелы. Топорки оказались очень интересными птицами. Клюв у них был в виде топорика, почему их так и назвали. Это мясистые плотные птицы величиной с небольшую утку. У них красочное оперение и кораллово-красные лапки. Мы уже настреляли их несколько штук, когда неожиданно заглох наш мотор. Капитан долго возился с мотором, но завести так и не смог. Он стал отчаянно ругать моториста. Я представлял, как ему попадет, когда мы вернемся. Мы сделали крупную оплошность, не захватив с собой еды, и теперь за это в полной мере расплачивались. Нам ничего не оставалось, как достать запасные весла и грести, используя собственную энергию, что мы и сделали.
Плыли мы, наверное, очень долго, потому что неза-ходящее солнце успело подняться от горизонта и спуститься снова к горизонту, а это означало, что прошли
сутки. Когда мы, усталые и голодные, подходили к выходу из бухты, то показался катер. Оказалось, что Игорь Владиславович беспокоился и послал нас искать. Честно говоря, мы катеру очень обрадовались. Он взял нас на буксир. Нам дали поесть и напоили горячим какао из термоса. Это была хорошая наука, и я вспомнил старую пословицу: «Идешь в море на день, бери хлеба на неделю». Поев, мы быстро уснули, и нас уже сонными доставили на ледокол. Оказалось, что мы отсутствовали двое с половиной суток, а мы этого и не заметили, так как стоял полярный день. Начальник экспедиции особенно меня не ругал, но легкое внушение все же было сделано. Зато настоящий разнос получил моторист. Ему, бедняге, досталось здорово. Впрочем, так ему и надо,— держи мотор в порядке. Мало ли в море что может случиться.
Г л а в а V
ЗДРАВСТВУЙ, АРКТИКА!
РЕКОРД ПЛАВАНИЯ
Часы показывали раннее утро, когда наш ледокол, дав прощальный гудок, стал выходить из бухты Провидения. Мы все испытывали нетерпение, — скоро ли будем в Арктике?
Мы плыли вдоль Чукотского полуострова. Весь его берег состоял из таких же каменных чудовищ, как и в бухте Провидения. Скалы отвесно обрывались в море.
Ветер крепчал. Море начало волноваться. Была дана команда все закрепить и приготовиться к шторму. Качка усиливалась и усиливалась. Стал накрапывать противный мелкий дождь, который затем сменился снегом. Ветер перешел в шторм. За бортом стали вздыматься огромные валы. Иногда море словно шло в атаку, захлестывая то нос, то корму ледокола, и он почти весь погружался в воду. Моряки говорили, что ледокол в шторм качает и крутит, как яйцо. И это очень верное сравнение, — именно как яйцо. Хорошо, что нас вовремя предупредили и мы успели закрепить приборы, находящиеся на палубе. Но зато в каюте ботинки, туфли, са-
поги и все, что осталось на полу, совершало путешествие из одного угла в другой. По палубе стало опасно ходить: могло смыть. Для того, чтобы было за что держаться, протянули посреди палубы веревку. Я чувствовал себя не очень важно, но воспоминание о катере и юнге каждый раз меня веселило, и на миг я забывал о качке. Так прошли сутки. Во время качки многое зависит от психического состояния человека. Я лежал на койке. К концу суток меня совсем укачало. Вдруг я вспомнил, что на носовой палубе наш пресс привинчен слабовато и может сорваться. Пресс стоил дорого, тысяч двадцать, но главное, если бы мы остались без этого прибора, то многие вопросы не смогли бы исследовать. Я вскочил, накинул полушубок и побежал на палубу. Картина, представившаяся моим глазам, была очень мрачная. Нос зарывался в воду, и волны хлестали через него. Наш пресс, конечно, сорвало, и он повис на поручнях. Он бы упал за борт, но медная трубка от масляного насоса не проходила между поручней, и пресс висел над водой. Весил пресс килограммов сто. Обычно поднимали мы его вчетвером. Забыв, что меня каждую минуту может смыть, что мне плохо от качки и что пресс очень тяжелый, я бросился к нему. В это время меня накрыла волна, но я и ногами и руками изо всех сил уцепился за поручни. Вода схлынула. Отчаяние мне придало огромную силу. Я схватил пресс и, волоча его по палубе, успел добраться до люка, прежде чем нахлынула новая волна. Уже втащив пресс и закрыв люк, я упал на пол и долго лежал, приходя в себя. От страшного напряжения весь лоб был покрыт потом. Об этом случае я никому не рассказал. Все могло кончиться очень плохо, даже трагично. Для меня это была наука. Море шуток не любит. Надо было проверить винты пресса раньше.
Нас позвали обедать, но почти никто не пошел. При качке обычно есть не хочется. И только особо счастливые натуры испытывают при качке адский голод. Они едят за четверых. У нас таким оказался руководитель нашей метеорологической группы, очень шупленький старичок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Очевидно, капитану хотелось побыть одному.
У меня в общении с людьми уже выработалось правило: никогда не надо мешать и напрашиваться на разговоры, когда видишь, что человек, этого не хочет. Надо быть очень чутким, уметь молчать и не спрашивать. И это всегда вознаграждается. Человек потом обязательно к вам подойдет и сам все расскажет. Умейте только ждать.
Время шло. Наверное, прошло больше часа. К сожалению, я не захватил с собой часов. А капитана все не было. Чтобы развлечься, я стал смотреть на бухту и вдруг увидел тюленя, который был чем-то заинтересован. Время от времени его усатая морда показывалась из воды и он с любопытством меня рассматривал. Прошло еще время, капитана все не было,
«Куда же он делся? — подумал я. —Может, поискать?» Но в это время капитан показался из-за поворота. Он подошел и сказал:
— Сходите вон за тот мысок, там чудесный родничок. Я пошел к роднику. Он действительно оказался очень
интересным. Чистая, очень холодная вода выбивалась из расщелины в камнях. Вокруг росла густая зеленая трава, было много цветов и даже рос куст ромашек. Я выкопал куст и, обвязав корни носовым платком, решил, что захвачу цветы с собой на ледокол.
— Вы любите цветы? — спросил меня капитан.
— Да, очень!
— Вот видите, какой чудесный родничок я вам показал, — сказал он и, помолчав, добавил: — Здесь было наше любимое место встреч.
Я насторожился, думая, что сейчас последует рассказ «о любви среди скал». Но этого не произошло. Оказывается, у капитана был большой друг, также капитан, с которым они вместе воевали, затем плавали в Арктику. Когда они встречались в бухте Провидения, то вместе ездили к этому ручейку. Последняя встреча произошла два года назад. Друг его погиб. Мы еще' посидели на песчаной косе, а потом поехали стрелять топорков. Капитан управлял лодкой, я сидел на переднем сиденье и стрелял птиц. Мы на полном ходу подплывали к сидящим на воде птицам. Они пытались взлететь, но в это время их настигали мои выстрелы. Топорки оказались очень интересными птицами. Клюв у них был в виде топорика, почему их так и назвали. Это мясистые плотные птицы величиной с небольшую утку. У них красочное оперение и кораллово-красные лапки. Мы уже настреляли их несколько штук, когда неожиданно заглох наш мотор. Капитан долго возился с мотором, но завести так и не смог. Он стал отчаянно ругать моториста. Я представлял, как ему попадет, когда мы вернемся. Мы сделали крупную оплошность, не захватив с собой еды, и теперь за это в полной мере расплачивались. Нам ничего не оставалось, как достать запасные весла и грести, используя собственную энергию, что мы и сделали.
Плыли мы, наверное, очень долго, потому что неза-ходящее солнце успело подняться от горизонта и спуститься снова к горизонту, а это означало, что прошли
сутки. Когда мы, усталые и голодные, подходили к выходу из бухты, то показался катер. Оказалось, что Игорь Владиславович беспокоился и послал нас искать. Честно говоря, мы катеру очень обрадовались. Он взял нас на буксир. Нам дали поесть и напоили горячим какао из термоса. Это была хорошая наука, и я вспомнил старую пословицу: «Идешь в море на день, бери хлеба на неделю». Поев, мы быстро уснули, и нас уже сонными доставили на ледокол. Оказалось, что мы отсутствовали двое с половиной суток, а мы этого и не заметили, так как стоял полярный день. Начальник экспедиции особенно меня не ругал, но легкое внушение все же было сделано. Зато настоящий разнос получил моторист. Ему, бедняге, досталось здорово. Впрочем, так ему и надо,— держи мотор в порядке. Мало ли в море что может случиться.
Г л а в а V
ЗДРАВСТВУЙ, АРКТИКА!
РЕКОРД ПЛАВАНИЯ
Часы показывали раннее утро, когда наш ледокол, дав прощальный гудок, стал выходить из бухты Провидения. Мы все испытывали нетерпение, — скоро ли будем в Арктике?
Мы плыли вдоль Чукотского полуострова. Весь его берег состоял из таких же каменных чудовищ, как и в бухте Провидения. Скалы отвесно обрывались в море.
Ветер крепчал. Море начало волноваться. Была дана команда все закрепить и приготовиться к шторму. Качка усиливалась и усиливалась. Стал накрапывать противный мелкий дождь, который затем сменился снегом. Ветер перешел в шторм. За бортом стали вздыматься огромные валы. Иногда море словно шло в атаку, захлестывая то нос, то корму ледокола, и он почти весь погружался в воду. Моряки говорили, что ледокол в шторм качает и крутит, как яйцо. И это очень верное сравнение, — именно как яйцо. Хорошо, что нас вовремя предупредили и мы успели закрепить приборы, находящиеся на палубе. Но зато в каюте ботинки, туфли, са-
поги и все, что осталось на полу, совершало путешествие из одного угла в другой. По палубе стало опасно ходить: могло смыть. Для того, чтобы было за что держаться, протянули посреди палубы веревку. Я чувствовал себя не очень важно, но воспоминание о катере и юнге каждый раз меня веселило, и на миг я забывал о качке. Так прошли сутки. Во время качки многое зависит от психического состояния человека. Я лежал на койке. К концу суток меня совсем укачало. Вдруг я вспомнил, что на носовой палубе наш пресс привинчен слабовато и может сорваться. Пресс стоил дорого, тысяч двадцать, но главное, если бы мы остались без этого прибора, то многие вопросы не смогли бы исследовать. Я вскочил, накинул полушубок и побежал на палубу. Картина, представившаяся моим глазам, была очень мрачная. Нос зарывался в воду, и волны хлестали через него. Наш пресс, конечно, сорвало, и он повис на поручнях. Он бы упал за борт, но медная трубка от масляного насоса не проходила между поручней, и пресс висел над водой. Весил пресс килограммов сто. Обычно поднимали мы его вчетвером. Забыв, что меня каждую минуту может смыть, что мне плохо от качки и что пресс очень тяжелый, я бросился к нему. В это время меня накрыла волна, но я и ногами и руками изо всех сил уцепился за поручни. Вода схлынула. Отчаяние мне придало огромную силу. Я схватил пресс и, волоча его по палубе, успел добраться до люка, прежде чем нахлынула новая волна. Уже втащив пресс и закрыв люк, я упал на пол и долго лежал, приходя в себя. От страшного напряжения весь лоб был покрыт потом. Об этом случае я никому не рассказал. Все могло кончиться очень плохо, даже трагично. Для меня это была наука. Море шуток не любит. Надо было проверить винты пресса раньше.
Нас позвали обедать, но почти никто не пошел. При качке обычно есть не хочется. И только особо счастливые натуры испытывают при качке адский голод. Они едят за четверых. У нас таким оказался руководитель нашей метеорологической группы, очень шупленький старичок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57