Ничего не имела она и против Анатолия,— просто не видела в нем достойного дочери жениха. Она лишь недавно встречалась с матерью Сани Луговских, женщиной солидной и обаятельной, и у них снова возник разговор об устройстве будущего детей. Сколько близкого обеим матерям было в их приятной, доверительной беседе!.. И вот настырный лейтенант опрокидывает все разом.
— Простите, Василий Нилович, сможет ли наша дочь, живя где-то, закончить медицинский институт? И могут ли Анатолия послать в такие места, где, кроме электричества, все в большом количестве? Только, пожалуйста, без сиропа.
Чугуев усмехнулся словам из песенки, которую тоже слышал.
— Отвечу без сиропа... Институт Лена закончит. А послать офицера в принципе могут куда угодно — на то он и присягу давал.
— Вот видите,— подхватила хозяйка.— Но еще неизвестно, сможет ли она закончить вуз, когда поверх конспектов лягут пеленки... И вообще все это очень проблематично. У нас в тресте работает женщина. По возрасту ей пора на пенсию, а трудового стажа нет и семи лет.
— Что с ней случилось? — поинтересовался Чугуев. Вопрос не следовало задавать, потому что Кира Андреевна ждала его.
— В свое время у нее случилось то самое, что намечается у нас. Молодая неопытная дуреха вышла замуж за офицера: горячая любовь, счастье!.. Скиталась по медвежьим углам, учебу бросила, работать не могла. С переездом в наш город их пути с мужем разошлись.— Она чуть помолчала.— Что касается Толи, то о нем уже дал нелестный отзыв его близкий товарищ.
— Ну, мама, не ждала от тебя! — расстроилась дочь.
Шумно вскочила и выбежала в свою комнату со слезами на глазах. За столом установилось тягостное молчание. Борис Петрович винил себя во всем. Он давно устранился от воспитания дочери, зато был посвящен в сокровенные планы Кирилла о возможном и близком варианте «Саня плюс Лена». А еще имел неосторожность изобразить жене сцену, что произошла здесь между Евгением и Леной.
Чугуев укоризненно смотрел на хозяина и хозяйку. В глазах Анатолия читались разочарование и тяжелая обида. Он до сих пор считал Киру Андреевну доброй, отзывчивой. Неужели то была лишь холодная любезность? Его встречали здесь, как встречают в силу необходимости, приличия, не брезгуя на досуге подхватить старую сплетню! Ему стало трудно дышать,— что-то судорожное сжималось в горле.
Да и сама Кира Андреевна была удручена случившимся, не знала, как теперь быть. Отступать от своего ей не хотелось, а в то же время слова и слезы дочери задевали. Как часто благонамеренные родители, стараясь оградить детей от жизненных невзгод, попадают в ложное положение!
— Не надо нам так,— дружелюбно заметил Василий Нилович, и пошутил: — Вы хотите, чтобы жизнь вашей дочери застраховали от всяких случайностей! Свату такая задача не под силу... Не лучше ли предоставить это Анатолию. Кто же, как не он позаботится о Лене! — Он снова взял свою рюмку.— Борис Петрович!.. Кира Андреевна!.. Может все-таки выпьем за согласие, хотя бы в принципе?.. О сроках как-нибудь потом, договоримся. Если надо, так со свадьбой можно и подождать, время терпит.
Тут мать совершенно заупрямилась. На лице у нее появилось неприязненное выражение: ее раздражала настойчивость свата, укоризненные взгляды жениха. И вообще ей было не по себе.
— Извините, но мы не согласны отдать дочь за военного,— отвечала она за себя и мужа.— Так что не посетуйте на нас.
— Да, посватались, — грустно усмехнулся Василий Нилович.— Значит, все мы патриоты... на словах. А когда надо послужить где-то в отдаленном месте, то пусть служит чей-то сын и замуж за него выходит чья-то дочь. Да-а...
— А почему вы решили, что мне в моей квартире и за моим столом можно высказывать упреки? — вспыхнула Кира Андреевна.
Чугуев сразу поднялся, гася усмешку.
— Извините!.. Нечаянно вырвалось... До свидания. Анатолий тоже встал, очень расстроенный.
— Вы может быть и правы,— сказал он Кире Андреевне.— Только в жизни не все поддается учету и не все отзывы подтверждаются. Вы меня обидели, и я больше не зайду к вам. Но теперь мы с Леной сами о себе подумаем. Это я вам обещаю твердо.
Когда вышли из подъезда, Василий Нилович по-отцовски взял его под руку, добродушно рассмеялся.
— Ну, Русинов, втравил ты меня в историю! Отже-нили нас... Ничего, не переживай. Ответил ты правильно, и девка у них зубагая. Закатит им два-три шефских концерта — сами кинутся искать тебя, жениха.
Они подошли к стоящему под каштанами «уазику», сели в него.
— Поехали, Суббота! — кинул Чугуев водителю.
Отпуск у Евгения подходил к концу. Жили они вместе с дядей в лучшей, солнечной комнате. Дядя любил пиво и редкий день не осушал бутылку-другую; племянник же терпеть не мог этого напитка. Во всем остальном между ними царило согласие. Вместе ходили в кино и театр, рыбачили и катались на лодке по Волге...
Одно лишь озадачивало: почти каждый вечер за чаем возникал тот же самый, надоевший разговор — о долге и призвании. При этом мать выспрашивала подробности о службе. У Евгения невольно зарождалось подозрение в сговоре. А тот день у него, памятливого, запечатлелся со всеми подробностями.
С утра моросил дождь. Погода испортилась, как видно, надолго. Небо было затянуто беспросветными тучами до самого горизонта. Евгений решил не выходить из дому, и сразу после завтрака уединился с книгой. Его неожиданно увлекли «Судебные речи известных русских юристов».
Книгу легко достал из шкафа и увидел меж листами странную закладку — телеграмму трехнедельной давности, более чем ошеломляющую по содержанию: «Юлия Михайловна Женя хандрит хочет уходить армии отговорите будет отпуске. Анатолий». Да, это в духе Русинова! Что ни слово, классика.
Евгений опустился в кресло, точно громом пораженный: телеграмма пришла сюда перед его приездом. Неужели все подстроено? И дядя позвонил, и собрание отложили... Но горше всего то, что и дома достал его Русинов.
Сначала в нем, тягостно обидчивом, всколыхнулось зло на товарища: «Да как ты смел тревожить мою мать? Понимаешь ли, добровольный полицмейстер, что это неслыханное свинство!»
Однако гнев был напускным. Из глубины же, сначала смутно, затем все яснее и яснее высвечивалось его собственное поведение, далеко не ангельское, достойное изумления. Другу-то сколько напакостил!.. М-да,
как ни кипятись, а ты заслужил и эту пощечину. Вполне! За все сразу. Ведь вот с этой телеграммой, с ее словами на сердце, мать и дядя встречали тебя на аэродроме! Улыбались тебе, говорили приятное. И все то время, пока ты прохлаждался тут, они молчали. Молчали! Усек?..
Неожиданно вошел дядя. Он был в военном. На одутловатом лице — выражение горечи. Насупленный, костистый, с резкими складками на переносице, сел напротив, кивнул на телеграмму, заговорил суховатым, будничным голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87