Разочарованные и отчаявшиеся, они также сообщили мулле, что по приказу правителя, объявленному всем, самого Восэ, Назира-богатыря и Аюба только что повезли в Гиссар или в Бухару для казни.
Мулла побледнел, он был ошеломлен.
Никто и ничто не могло теперь задержать его. Он отправился в Бальджуан. Где позволяла тропа, он гнал коня, во второй половине дня явился в город. На первой же улице расспросил прохожих, они рассказали о трагедии, разыгравшейся на берегу Талхака, сообщили, что Восэ, Назир и Аюб отправлены в Гиссар.
Мулла Сафар погнал коня к дому хаджи Якуба. Рукояткой плетки он постучал в ворота, к нему вышел слуга сановного богослова:
— А, что ты так стучишь? В доме ведь не глухие!
Хозяин дома?
— Нет, уехал отдыхать в «Сад правителя». А что тебе надо?
Расстроенный мулла молчал.
— Что случилось, что ты такой растерянный?
Сафар и на этот вопрос ничего не ответил и, резко повернув коня, подстегнул его под живот нагайкой.
Конвоиры Восэ, отставшие со своими пленниками от группы караулбеги Давлята, ехали медленно, и мулла под вечер догнал их на перевале в «полукамне» от Бальджуана.
— Эй! Стойте! Стойте! — издалека закричал мулла.
Солдаты, решив, что это примчался кто-то с приказом
от правителя, остановились. Мулла Сафар проехал мимо какой-то сумасшедшей женщины, следовавшей вслед за солдатами. Он не узнал в ней Фатиму, даже не обратил на нее внимания, спеша к всадникам.
— Восэ! Я предатель, выдал тебя, убей меня! Убей!..— Мулла кинулся к Назиру: — Назир! Ты меня убей! Убей меня, предателя, изменника!..
Восэ, Назир и Аюб переглянулись: не с ума ли сошел мулла?
— Почему это вы предатель, досточтимый? — тихим голосом ответил ему Восэ.— Предатель другой, мы его.
Бородатый десятский оборвал Восэ, вмешавшись:
— Прочь отсюда! — Он с силой ударил муллу нагайкой и оттолкнул.— Ты кто такой? Прочь отсюда, одержимый! Это что еще за шутовство?! А вы,— повернулся он к конвоирам,— чего рты разинули?
Он крепко огрел плетью лошадь Восэ, та взвилась и помчалась...
Сафар остался стоять на краю дороги. Он застонал, невнятно заговорил сам с собою, стал бить себя по голове.
В город он вернулся очень поздно ночью.
Хаджи Якуб, возвратись из «Сада правителя», плотно поужинав, лег в постель. Ему что-то не спалось, он сразу же услышал топот копыт и стук в ворота.
Слуга вышел и ввел Сафара на веранду гостиного дома.
Хозяин поневоле поднялся, накинул на себя халат, вышел к ночному гостю.
— Ты... безбожник! Лжец! Клятвопреступник! — Искаженный полумраком лунной ночи, вцепился Сафар в халат хаджи, схватил его за шиворот.— Обманщик из преисподней! Где Восэ? Ты отправил его на смерть? Ты неверный, богоотступник! Веру свою мангыту продал!..
Слуги богослова насилу оторвали разъяренного Сафара от своего хозяина. По приказу Якуба, они вытащили выкрикивающего проклятья муллу из дома, бросили его в сарай, заперли дверь.
Войдя к нему утром, они увидели, что этот человек лежит в переднем углу сарая на животе. Они хотели разбудить его, он не проснулся: мулла был мертв.
Назир и Давлят-Аюб, по приказу наместника Остонакула, были казнены в Гиссаре.
Эмир потребовал Восэ в Бухару. Он хотел увидеть своими глазами этого горца, принесшего столько забот эмирскому правительству, увидеть этого доблестного предводителя народного восстания, казнить его на глазах у себя и успокоиться.
Караулбеги Давлят, с группой бальджуанских чиновников и двадцатью отборными солдатами, вез в Бухару лежавшего на хребтине коня Восэ. Руки узника и ноги, протянутые под брюхо лошади, были крепко связаны. Рядом с Давлятом ехал присоединившийся к его каравану глава мусульманской общины Гиссара ишан Абдул-Хак-ходжа, собиравшийся совершить паломничество в Мекку. Караулбеги вез эмиру короткое послание, написанное кушбеги Остонакул ом: «Да стану я жертвой благословенной руки высокого господина моего. От имени могущественного государя моего, этот раб, принимая предосторожности, отправил на высокое правительственное установление неблагодарного Абдул-Восэ бальджуанского в сопровождении ишана Абдул-Хак-ходжи, Муллабая-туксабо, Ходжа-Мура- да-мирохура, Курбана-караулбеги...»
Несчастная Фатима по-преяшему тащилась вслед за растянувшимся в знойной пыли караваном.
В одном из городов, пройденных по дороге, она от каких-то жителей получила для Восэ рубашку со штанами и старый халат. На остановках, когда Восэ отвязывали от лошади, она снимала с Восэ грязное, стирала, а на следующем привале одевала брата во все чистое.
Конвой привык к ней, ее уже не гнали, не ругали и не насмехались над нею. Бесконечная сестринская любовь Фатимы к брату не могла не размягчить и сердца таких жестоких людей, как эти солдаты, и даже бесчеловечных чиновников; с третьего дня путешествия они не противились ее коротким свиданиям с братом. Фатима приносила Восэ хлеб, шарики сухого сыра, сушеные фрукты. Все это ей перепадало от местных жителей.
Эмир в те дни находился в Шахрисябзе, и караван Давлята повернул туда. Восэ ввели в крепость — большущую, высокую, с зубчатыми башнями.
Здесь, на дворцовой площади, возле чертогов эмира, Восэ был остановлен конвоем в кругу расступившихся перед ним сановников и воинов — их собралось тут больше двухсот. Стоя со связанными на животе руками, в своем длинном из дешевого кустарного карбоса халате, с непокрытой головой, Восэ оказался центром всеобщего внимания, каждому хотелось поглазеть на дерзкого возмутителя спокойствия всего эмирата.
Одна из узких дверей дворца открылась, в ней показался молодой, но уже тучный человек с черной бородой, в белой чалме, в парчовом, золототканом халате. Это был эмир Абдул Ахад. Расстояние между ним и Восэ не превышало тридцати шагов. Сановники, чиновный люд, воины, стража — все сразу склонились в глубоком поклоне. Среди множества почти коснувшихся земли белых, зеленых, голубых чалм, черных, красноватых и серых кавказских шапок только один Восэ возвышался стоя, выпрямившись во весь свой могучий рост.
Эмир вперил свой взор в пего, Восэ смело, с дерзким спокойствием встретился глазами с эмиром. Восэ как бы говорил ему глазами: «Ты хотел меня видеть? Вот он я! Смотри! Все твои враги похожи на меня! Я сейчас твой пленник, но голову перед тобой не склоню, я тебя по боюсь!» И эмир, не выдержав острого взгляда Восэ, отвел от него глаза, тогда и Восэ отвернулся. Эмир сделал глазами чуть заметный знак одному из своих сановников и исчез за дверью. Стража поспешно вывела Восэ за ворота дворцовой крепости.
Глашатаи громко возглашали по улицам города:
— Мусульмане! Не говорите, что не слыхали! По велению падишаха ислама Сайд Абдул Ахада Бахадур-хана сегодня, после пятничного богослужения, вероотступник и враг нашего государства, предводитель горцев-бунтовщиков, мятежник бальджуанец Восэ будет повешен на Регистане!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Мулла побледнел, он был ошеломлен.
Никто и ничто не могло теперь задержать его. Он отправился в Бальджуан. Где позволяла тропа, он гнал коня, во второй половине дня явился в город. На первой же улице расспросил прохожих, они рассказали о трагедии, разыгравшейся на берегу Талхака, сообщили, что Восэ, Назир и Аюб отправлены в Гиссар.
Мулла Сафар погнал коня к дому хаджи Якуба. Рукояткой плетки он постучал в ворота, к нему вышел слуга сановного богослова:
— А, что ты так стучишь? В доме ведь не глухие!
Хозяин дома?
— Нет, уехал отдыхать в «Сад правителя». А что тебе надо?
Расстроенный мулла молчал.
— Что случилось, что ты такой растерянный?
Сафар и на этот вопрос ничего не ответил и, резко повернув коня, подстегнул его под живот нагайкой.
Конвоиры Восэ, отставшие со своими пленниками от группы караулбеги Давлята, ехали медленно, и мулла под вечер догнал их на перевале в «полукамне» от Бальджуана.
— Эй! Стойте! Стойте! — издалека закричал мулла.
Солдаты, решив, что это примчался кто-то с приказом
от правителя, остановились. Мулла Сафар проехал мимо какой-то сумасшедшей женщины, следовавшей вслед за солдатами. Он не узнал в ней Фатиму, даже не обратил на нее внимания, спеша к всадникам.
— Восэ! Я предатель, выдал тебя, убей меня! Убей!..— Мулла кинулся к Назиру: — Назир! Ты меня убей! Убей меня, предателя, изменника!..
Восэ, Назир и Аюб переглянулись: не с ума ли сошел мулла?
— Почему это вы предатель, досточтимый? — тихим голосом ответил ему Восэ.— Предатель другой, мы его.
Бородатый десятский оборвал Восэ, вмешавшись:
— Прочь отсюда! — Он с силой ударил муллу нагайкой и оттолкнул.— Ты кто такой? Прочь отсюда, одержимый! Это что еще за шутовство?! А вы,— повернулся он к конвоирам,— чего рты разинули?
Он крепко огрел плетью лошадь Восэ, та взвилась и помчалась...
Сафар остался стоять на краю дороги. Он застонал, невнятно заговорил сам с собою, стал бить себя по голове.
В город он вернулся очень поздно ночью.
Хаджи Якуб, возвратись из «Сада правителя», плотно поужинав, лег в постель. Ему что-то не спалось, он сразу же услышал топот копыт и стук в ворота.
Слуга вышел и ввел Сафара на веранду гостиного дома.
Хозяин поневоле поднялся, накинул на себя халат, вышел к ночному гостю.
— Ты... безбожник! Лжец! Клятвопреступник! — Искаженный полумраком лунной ночи, вцепился Сафар в халат хаджи, схватил его за шиворот.— Обманщик из преисподней! Где Восэ? Ты отправил его на смерть? Ты неверный, богоотступник! Веру свою мангыту продал!..
Слуги богослова насилу оторвали разъяренного Сафара от своего хозяина. По приказу Якуба, они вытащили выкрикивающего проклятья муллу из дома, бросили его в сарай, заперли дверь.
Войдя к нему утром, они увидели, что этот человек лежит в переднем углу сарая на животе. Они хотели разбудить его, он не проснулся: мулла был мертв.
Назир и Давлят-Аюб, по приказу наместника Остонакула, были казнены в Гиссаре.
Эмир потребовал Восэ в Бухару. Он хотел увидеть своими глазами этого горца, принесшего столько забот эмирскому правительству, увидеть этого доблестного предводителя народного восстания, казнить его на глазах у себя и успокоиться.
Караулбеги Давлят, с группой бальджуанских чиновников и двадцатью отборными солдатами, вез в Бухару лежавшего на хребтине коня Восэ. Руки узника и ноги, протянутые под брюхо лошади, были крепко связаны. Рядом с Давлятом ехал присоединившийся к его каравану глава мусульманской общины Гиссара ишан Абдул-Хак-ходжа, собиравшийся совершить паломничество в Мекку. Караулбеги вез эмиру короткое послание, написанное кушбеги Остонакул ом: «Да стану я жертвой благословенной руки высокого господина моего. От имени могущественного государя моего, этот раб, принимая предосторожности, отправил на высокое правительственное установление неблагодарного Абдул-Восэ бальджуанского в сопровождении ишана Абдул-Хак-ходжи, Муллабая-туксабо, Ходжа-Мура- да-мирохура, Курбана-караулбеги...»
Несчастная Фатима по-преяшему тащилась вслед за растянувшимся в знойной пыли караваном.
В одном из городов, пройденных по дороге, она от каких-то жителей получила для Восэ рубашку со штанами и старый халат. На остановках, когда Восэ отвязывали от лошади, она снимала с Восэ грязное, стирала, а на следующем привале одевала брата во все чистое.
Конвой привык к ней, ее уже не гнали, не ругали и не насмехались над нею. Бесконечная сестринская любовь Фатимы к брату не могла не размягчить и сердца таких жестоких людей, как эти солдаты, и даже бесчеловечных чиновников; с третьего дня путешествия они не противились ее коротким свиданиям с братом. Фатима приносила Восэ хлеб, шарики сухого сыра, сушеные фрукты. Все это ей перепадало от местных жителей.
Эмир в те дни находился в Шахрисябзе, и караван Давлята повернул туда. Восэ ввели в крепость — большущую, высокую, с зубчатыми башнями.
Здесь, на дворцовой площади, возле чертогов эмира, Восэ был остановлен конвоем в кругу расступившихся перед ним сановников и воинов — их собралось тут больше двухсот. Стоя со связанными на животе руками, в своем длинном из дешевого кустарного карбоса халате, с непокрытой головой, Восэ оказался центром всеобщего внимания, каждому хотелось поглазеть на дерзкого возмутителя спокойствия всего эмирата.
Одна из узких дверей дворца открылась, в ней показался молодой, но уже тучный человек с черной бородой, в белой чалме, в парчовом, золототканом халате. Это был эмир Абдул Ахад. Расстояние между ним и Восэ не превышало тридцати шагов. Сановники, чиновный люд, воины, стража — все сразу склонились в глубоком поклоне. Среди множества почти коснувшихся земли белых, зеленых, голубых чалм, черных, красноватых и серых кавказских шапок только один Восэ возвышался стоя, выпрямившись во весь свой могучий рост.
Эмир вперил свой взор в пего, Восэ смело, с дерзким спокойствием встретился глазами с эмиром. Восэ как бы говорил ему глазами: «Ты хотел меня видеть? Вот он я! Смотри! Все твои враги похожи на меня! Я сейчас твой пленник, но голову перед тобой не склоню, я тебя по боюсь!» И эмир, не выдержав острого взгляда Восэ, отвел от него глаза, тогда и Восэ отвернулся. Эмир сделал глазами чуть заметный знак одному из своих сановников и исчез за дверью. Стража поспешно вывела Восэ за ворота дворцовой крепости.
Глашатаи громко возглашали по улицам города:
— Мусульмане! Не говорите, что не слыхали! По велению падишаха ислама Сайд Абдул Ахада Бахадур-хана сегодня, после пятничного богослужения, вероотступник и враг нашего государства, предводитель горцев-бунтовщиков, мятежник бальджуанец Восэ будет повешен на Регистане!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122