Поэтому, в соответствии с законами и обычаями страны, Мирзо Акрам должен вычесть из заработка табунщика стоимость того ущерба, который был нанесен ему по вине Восэ.
Медленно, нравоучительным тоном произнеся слова этого длинного вступления, Мирзо Акрам объявил, что Восэ полагается получить на руки двадцать три монеты. Извлек из кошелька горсть серебряных монет, начал считать их, как вдруг вспомнит: ведь он в дороге, по просьбе Восэ, обещал, при помощи какого-либо грамотея, написать на имя высокого правителя Шахрисябза Остонакула заявление о Назире — брате Восэ, заключенном в тюрьму.
— Заявление тебе напишет вот этот человек,— сказал Мирзо-кори, указывая на щуплого, ученика медресе, зятя скупщика.— Его зовут Ахмедджан. Любой писец взялся бы составить такое заявление не меньше чем за десять монет... Но ты, друг Ахмедджан, ради нашей дружбы, для хорошего человека — моего табунщика — возьмешь ведь не больше чем пять монет, не правда ли?.. Нужно, чтоб написал ему ты, и сегодня же, ведь Остонакул, как один из самых высоких правителей нашего государства, никогда не разлучается с его высочеством, нашим благословенным эмиром. И потому вместе с ним он приехал сюда, в Карши... Согласен, Ахмедджан? Пять! И — сегодня же!
— Хорошо! Хорошо! Конечно же! — с готовностью согласился зять. ,
— Вот тебе, Ахмедджан, от Восэ пять монет. А остальные — эй, Восэ, на, бери!
Но Восэ, смерив Мирзо Акрама уничтожающим взглядом, не протянул руки за деньгами.
— Бери! — сузил глаза Мирзо Акрам.
—« Постойте, хозяин! — снова не приняв денег, сказал Восэ.
— Какой еще разговор?
Разве ваш револьвер украли у меня с моего ведома? Переметную суму, и одежду, и обувь мою украли то же с моего ведома?
— Это что еще за дерзость? — рассердился Мирзо Акрам.
В разговор вмешался скупщик овец:
— Ты благодари бога, что револьвер нашелся, а иначе ты всю жизнь возмещал бы его стоимость!
— Револьвер вы купили за сколько? — не обращая внимания на скупщика, продолжал Восэ.
— Какое тебе дело до этого?
— Вы перебираете четки хозяин, не отказываетесь от пятикратной молитвы, а, не побоявшись бога, покушаетесь на мои права. По этой причине я имею право задавать вам вопросы.. Скажите, разве вы покупали револьвер?
Краем глаза Восэ глянул на Нияза, который сидел у стены под нишей, занятый каким-то делом, и прислушивался к разговору. Слушали его, примолкнув, и все остальные.
И Нияз, тот самый, молчаливый Нияз, всегда послушный, всегда безропотно сносивший любую брань и даже затрещины от хозяина, вдруг, поразив своей небывалой смелостью Мирзо Акрама, отчетливо произнес:
— Вы ведь, дядя, получили револьвер от своего русского знакомого в подарок!
Мирзо Акрам вдруг взбеленился и заорал:
— И ты заговорил? Сгинь, сгинь, проклятый своим отцом!
Нияз в испуге, полусогнувшись, робко оглядываясь, пошел к дверям, вышел из дома. Но ярость Мирзо Акрама не смутила Восэ.
— Одна ваша ложь, хозяин, раскрылась! — спокойно, но со скрытой издевкой сказал Восэ.— А теперь скажите: обувку, халат и белье, которые вы мне дали, тоже за деньги купили? Разве вы не выпросили их бесплатно у вашего гузарского знакомого? — И, вспомнив, что невольно выдает Нияза, а этого делать нельзя, добавил: Слуга вашего знакомого в Гузаре сам рассказал мне это. Вот еще одна ваша ложь, хозяин! А теперь о краже на заезжем дворе. От нее не вы пострадали, а я — ваш слуга, охранявший в ту ночь ваших лошадей. По-настоящему вы должны- возместить мне убыток от кражи, а не я вам...
Сидя на коленях, положив на них свои большие руки маслобойщика, Восэ говорил раздельно и строго, на своем горном наречии. В его откровенных словах звучала боль, причиненная его сердцу бесчестностью и несправедливостью этого рыхлого, разъевшегося, чванного богатея...
Привыкший к лицемерному послушанию своих подчиненных, к смирению и покорности землепашцев и кустарей, Мирзо Акрам был изумлен дерзостью и бесстрашием этого человека с гор и готов был сорвать на нем свою ярость, но вспомнил, что он уже не высокопоставленный чиновник. Кроме того, уличенный во лжи и обмане перед скупщиком овец, его зятем и сыновьями, он был сконфужен и, «вертясь между огнем и льдом», не сразу нашел слова, нужные для острастки этого, явно ничего не боящегося [человека:
— Кто ты такой, как смеешь со мной спорить, называть меня лгуном? Не суйся в поток своей дерзости, утонешь в нем! Таких, как ты, задир немало пропускал я сквозь решето. За неуважительное отношение к почтенному человеку и слуге его высочества я не только могу лишить тебя заработка, но могу потребовать, чтоб тебя в этом городе сунули в тюрьму. Никто твоих денег не присваивал. Я поступаю и по законам и по обычаям нашей благословенной страны. Забирай свои деньги и убирайся!
Скупщик овец, предвидя, что скандал в его доме может невыгодно отразиться на торговых делах, сказал примирительно Мирзо Акраму:
— Ладно. Мой дом для гостей — дом мира. Табунщик поступил невежливо, вы уж простите его, Мирзо! Прибавьте к его заработку от великодушия вашего еще десять монет, пусть, уж будет так! Этот ваш спутник беден, что стоит вам сделать для него доброе дело? Если вы не дадите, то я дам их от себя!
Скупщик выхватил кошелек из рук Мирзо Акрама, отсчитал десять монет и почти силой положил их на ладонь Восэ.
Восэ встал:
— Я не нищий! Мне не нужна милостыня! Возьми, хозяин. Я дарю тебе свой заработок, ты бедней меня — ешь, ешь его, хозяин!
Швырнул деньги Мирзо Акраму и, прекрасный в своем презрении к нему, ушел...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В жестокой обиде, в злобе на Мирзо Акрама, Восэ даже забыл думать о положении, на какое обрек себя в чужом городе, швырнув деньги этому бессовестному выжиге и обманщику. Закинув за спину руки, Восэ не спеша шагал по пыльным, глухим переулкам чужого города, впоминал все события своего двухнедельного путешествия. Умирающий на сеновале водонос и его похороны на чужбине. Алчные, мародерствующие прихвостни шейха Сайд Асрора, настоятеля мазара святого Бальджуана, гузарские ворюги — содержатель заезжего двора и его тайный сообщник — миршаб. И на всем пути обходительный, кажущийся заботливым богатей наниматель Мирзо Акрам, который теперь, в Каршах, после того как «его осел благополучно миновал лужу», поступил со своим табунщиком столь бесчеловечно и подло... «Э-э-ой, мир, в каком суждено нам жить!» — вслух, с досадой, выразил свои думы Восэ.
И только когда думал о Ниязе, на душе у него светлело. Привязавшегося к нему сироту Восэ полюбил и сейчас пожалел о том, что расстался с добрым, прямодушным и чистосердечным Ниязом, который ради друга, не испугавшись хозяина, разоблачил перед всеми его бесстыдную ложь.
Загаженные, вонючие переулочки вывели Восэ к берегу реки, над которой на холме высилась крепость каршинского правителей, казавшаяся грозной и таинственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Медленно, нравоучительным тоном произнеся слова этого длинного вступления, Мирзо Акрам объявил, что Восэ полагается получить на руки двадцать три монеты. Извлек из кошелька горсть серебряных монет, начал считать их, как вдруг вспомнит: ведь он в дороге, по просьбе Восэ, обещал, при помощи какого-либо грамотея, написать на имя высокого правителя Шахрисябза Остонакула заявление о Назире — брате Восэ, заключенном в тюрьму.
— Заявление тебе напишет вот этот человек,— сказал Мирзо-кори, указывая на щуплого, ученика медресе, зятя скупщика.— Его зовут Ахмедджан. Любой писец взялся бы составить такое заявление не меньше чем за десять монет... Но ты, друг Ахмедджан, ради нашей дружбы, для хорошего человека — моего табунщика — возьмешь ведь не больше чем пять монет, не правда ли?.. Нужно, чтоб написал ему ты, и сегодня же, ведь Остонакул, как один из самых высоких правителей нашего государства, никогда не разлучается с его высочеством, нашим благословенным эмиром. И потому вместе с ним он приехал сюда, в Карши... Согласен, Ахмедджан? Пять! И — сегодня же!
— Хорошо! Хорошо! Конечно же! — с готовностью согласился зять. ,
— Вот тебе, Ахмедджан, от Восэ пять монет. А остальные — эй, Восэ, на, бери!
Но Восэ, смерив Мирзо Акрама уничтожающим взглядом, не протянул руки за деньгами.
— Бери! — сузил глаза Мирзо Акрам.
—« Постойте, хозяин! — снова не приняв денег, сказал Восэ.
— Какой еще разговор?
Разве ваш револьвер украли у меня с моего ведома? Переметную суму, и одежду, и обувь мою украли то же с моего ведома?
— Это что еще за дерзость? — рассердился Мирзо Акрам.
В разговор вмешался скупщик овец:
— Ты благодари бога, что револьвер нашелся, а иначе ты всю жизнь возмещал бы его стоимость!
— Револьвер вы купили за сколько? — не обращая внимания на скупщика, продолжал Восэ.
— Какое тебе дело до этого?
— Вы перебираете четки хозяин, не отказываетесь от пятикратной молитвы, а, не побоявшись бога, покушаетесь на мои права. По этой причине я имею право задавать вам вопросы.. Скажите, разве вы покупали револьвер?
Краем глаза Восэ глянул на Нияза, который сидел у стены под нишей, занятый каким-то делом, и прислушивался к разговору. Слушали его, примолкнув, и все остальные.
И Нияз, тот самый, молчаливый Нияз, всегда послушный, всегда безропотно сносивший любую брань и даже затрещины от хозяина, вдруг, поразив своей небывалой смелостью Мирзо Акрама, отчетливо произнес:
— Вы ведь, дядя, получили револьвер от своего русского знакомого в подарок!
Мирзо Акрам вдруг взбеленился и заорал:
— И ты заговорил? Сгинь, сгинь, проклятый своим отцом!
Нияз в испуге, полусогнувшись, робко оглядываясь, пошел к дверям, вышел из дома. Но ярость Мирзо Акрама не смутила Восэ.
— Одна ваша ложь, хозяин, раскрылась! — спокойно, но со скрытой издевкой сказал Восэ.— А теперь скажите: обувку, халат и белье, которые вы мне дали, тоже за деньги купили? Разве вы не выпросили их бесплатно у вашего гузарского знакомого? — И, вспомнив, что невольно выдает Нияза, а этого делать нельзя, добавил: Слуга вашего знакомого в Гузаре сам рассказал мне это. Вот еще одна ваша ложь, хозяин! А теперь о краже на заезжем дворе. От нее не вы пострадали, а я — ваш слуга, охранявший в ту ночь ваших лошадей. По-настоящему вы должны- возместить мне убыток от кражи, а не я вам...
Сидя на коленях, положив на них свои большие руки маслобойщика, Восэ говорил раздельно и строго, на своем горном наречии. В его откровенных словах звучала боль, причиненная его сердцу бесчестностью и несправедливостью этого рыхлого, разъевшегося, чванного богатея...
Привыкший к лицемерному послушанию своих подчиненных, к смирению и покорности землепашцев и кустарей, Мирзо Акрам был изумлен дерзостью и бесстрашием этого человека с гор и готов был сорвать на нем свою ярость, но вспомнил, что он уже не высокопоставленный чиновник. Кроме того, уличенный во лжи и обмане перед скупщиком овец, его зятем и сыновьями, он был сконфужен и, «вертясь между огнем и льдом», не сразу нашел слова, нужные для острастки этого, явно ничего не боящегося [человека:
— Кто ты такой, как смеешь со мной спорить, называть меня лгуном? Не суйся в поток своей дерзости, утонешь в нем! Таких, как ты, задир немало пропускал я сквозь решето. За неуважительное отношение к почтенному человеку и слуге его высочества я не только могу лишить тебя заработка, но могу потребовать, чтоб тебя в этом городе сунули в тюрьму. Никто твоих денег не присваивал. Я поступаю и по законам и по обычаям нашей благословенной страны. Забирай свои деньги и убирайся!
Скупщик овец, предвидя, что скандал в его доме может невыгодно отразиться на торговых делах, сказал примирительно Мирзо Акраму:
— Ладно. Мой дом для гостей — дом мира. Табунщик поступил невежливо, вы уж простите его, Мирзо! Прибавьте к его заработку от великодушия вашего еще десять монет, пусть, уж будет так! Этот ваш спутник беден, что стоит вам сделать для него доброе дело? Если вы не дадите, то я дам их от себя!
Скупщик выхватил кошелек из рук Мирзо Акрама, отсчитал десять монет и почти силой положил их на ладонь Восэ.
Восэ встал:
— Я не нищий! Мне не нужна милостыня! Возьми, хозяин. Я дарю тебе свой заработок, ты бедней меня — ешь, ешь его, хозяин!
Швырнул деньги Мирзо Акраму и, прекрасный в своем презрении к нему, ушел...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В жестокой обиде, в злобе на Мирзо Акрама, Восэ даже забыл думать о положении, на какое обрек себя в чужом городе, швырнув деньги этому бессовестному выжиге и обманщику. Закинув за спину руки, Восэ не спеша шагал по пыльным, глухим переулкам чужого города, впоминал все события своего двухнедельного путешествия. Умирающий на сеновале водонос и его похороны на чужбине. Алчные, мародерствующие прихвостни шейха Сайд Асрора, настоятеля мазара святого Бальджуана, гузарские ворюги — содержатель заезжего двора и его тайный сообщник — миршаб. И на всем пути обходительный, кажущийся заботливым богатей наниматель Мирзо Акрам, который теперь, в Каршах, после того как «его осел благополучно миновал лужу», поступил со своим табунщиком столь бесчеловечно и подло... «Э-э-ой, мир, в каком суждено нам жить!» — вслух, с досадой, выразил свои думы Восэ.
И только когда думал о Ниязе, на душе у него светлело. Привязавшегося к нему сироту Восэ полюбил и сейчас пожалел о том, что расстался с добрым, прямодушным и чистосердечным Ниязом, который ради друга, не испугавшись хозяина, разоблачил перед всеми его бесстыдную ложь.
Загаженные, вонючие переулочки вывели Восэ к берегу реки, над которой на холме высилась крепость каршинского правителей, казавшаяся грозной и таинственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122