У Валеры кончились.
Ася холодно глядела исподлобья.
- Вы шумите, - сказала она отчужденно. - Он скоро уйдет?
- Да тише, - испугался Симагин. - Там же слышно все.
- Антошке тоже все слышно. Симагин смущенно помялся.
- Так дашь?
- Когда я чуть подымлю, ты вопишь полдня, что квартира
провоняла и ты не ощущаешь себя дома. И я, как дура... А этот
твой уже целую пачку...
- Ужас, - признался Симагин шепотом. - Как паровоз. Аж глаза
слезятся...
Ася секунду смотрела на него, потом сказала: .
- Можешь не отворачиваться. Я больше не буду никогда. Она
откинула одеяло и тут же вновь резко набросила на себя.
- Нет, отвернись.
- Ася, да что с тобой?
- Отвернись, я сказала. И скорей, Вербицкий заскучает.
Симагин отвернулся. Он стоял лицом к двери и ничего не мог
понять.
- Возьми, - раздался Асин голос. Она уже укуталась до шеи,
будто мерзла, и на журнальном столике лежала полупустая,
покомканная пачка.
Он подошел и сел на край постели. Ася отодвинулась.
- Асенька, - произнес он тихо. - Что-то случилось? Она
взялась за книгу, будто не видя и не слыша.
- Он чем-то тебя обидел, пока меня не было? Да? Нет?
- Симагин, - сказала Ася устало. - Ну кто он мне, чтобы мочь
меня обидеть? Это можешь только ты.
- Я? Асенька, ну это правда, совершенно случайно я
заработался, сегодня же у нас впервые...
- Андрей! Ты ему рад-радешенек, а у него глаза мертвые, он
подлец. Он смеется над тобой, презирает, он враг тебе и нам. Он
через труп твой пойдет!
Симагин встал.
- Ася, - сказал он серьезно, - я не знаю, почему у тебя
такое идиотское настроение, но либо объясни, либо держи его при
себе. Я с ним десять лет не виделся, а ты все портишь! Стыдно! -
он захлебнулся негодующе.
- Какой же ты дурак, - потрясенно ответила она, глядя ему в
глаза.
Он вздрогнул.
- Мы поссоримся, - отчеканил он.
Он ушел. Она чуть не расплакалась. Он ушел. И в дверях
взглянул на часы. Он даже не подозревал, что этим ее добил. Его
"Полетик" давно стал символом. Она всегда ловила момент, когда
Симагин, ложась, снимал часы. Это значило: сейчас. На миг она
словно бы ощущала раздвигающее, пронзительное движение, с которым
Симагин входил в нее, - и сердце валилось в звонкую глубину. Она
уткнулась в подушку.
Вербицкий презрительно повертел пачку, выщелкнул сигаретку,
закурил.
- Дамская травка...
- Что же ей, махру сандалить? - пробурчал Симагин. Вербицкий
усмехнулся.
- За это время ты научился разговаривать, - похвалил он. -
Поздравляю.
- Да-да, - ответил Симагин, думая о чем-то своем.
- Так вот. Подавление собственных мотиваций - преступно и
подло. Ладно, пусть вы не способны создавать людей
запрограммированных - хотя не факт, что не научитесь попозже. Но
вы научитесь создавать людей одинаковых. Нормальных. А всякая
гениальность - это отклонение, уродство. Вы сделаете всех
жизнерадостными кретинами без малейшей ущербинки, без
индивидуальности, без всякой способности к творчеству!
- Да я как раз хочу, чтобы не гибла возможность к
творчеству!
- У кого? У согласных и веселых? Что они могут?
- Погоди. А обычное лечение нервных болезней ты принимаешь?
- Да. Здесь разница. Вы лишаете человека способности
выбирать, бороться с собой, побеждать себя...
- Ну, знаешь, есть куда более интересные и нужные занятия,
чем постоянная борьба с собой.
- Да-да. Маршировать во славу рейха, например. Электронный
фашизм ты предлагаешь. Насилие над сознанием!
- Да ведь к хорошему же!..
- Кто скажет, что хорошо, а что нет? Местком? Партком?
- Да погоди, Валерка, очнись! При чем здесь местком? Если
человека лечат, ле-чат, от болезни, если он мучиться перестает -
хорошо это или нет?
- Смотря от чего он мучился! Не мучаются только идиоты. Вы
лишите человека индивидуальности. Пусть уродливой, больной - но
только такие и способны к творчеству!
- Как раз больной-то уже мало способен к творчеству! Он,
знаешь, только болячки свои лелеять способен. А если этот твой
сильно индивидуальный параноик башку кому-нибудь раскроит
кирпичом - это не насилие? Кто ответит за преступление?
- Дело не в преступлении! Дело в том, что этот параноик, как
ты говоришь, видит мир так, как, быть может, никто до него и
никто после него! И этим он важнее, нужнее миллиона добреньких
обывателей!
- И ты еще обвиняешь в фашизме меня?!
- Вы перестанете орать или нет?! - болезненно крикнула Ася
из темноты коридора. - Как же можно?..
И исчезла, призрачно мелькнув светлыми крыльями халата. У
нее, оказывается, роскошные ноги, смятенно осознал Вербицкий. С
побитым видом Симагин встал.
- Сволочи мы... - прошептал он. - Слушай, Валер... малгаб
проклятый... прости. Может, мы пойдем, а? Я провожу...
Вербицкий издевательски усмехнулся. Так издевательски, как
только сумел - потому что опять звенела проклятая струна.
- Ну, проводи, - разрешил он.
Дождь перестал, но было промозгло, и темень стояла такая,
что хоть глаз коли, в белые-то ночи; одно название от них
осталось, небо чугунное, а тошнотворный, липкий воздух будто
напустили из газовой плиты. Да, не забыть бы, завтра в институт
идти, в симагинский институт, а ведь встречаться-то с Симагиным
мне больше не хочется; вся жизнь - это далеко не то, что хочется,
это всего лишь "надо", и вечно взбадриваешь себя тем, что в
результате очередного "надо" может появиться нечто интересное, но
интересного не появляется... будь проклято и бетонное "надо", и
трухлявое "интересно", не могу больше, не могу, правда.
Дождь перестал, было темно, тепло и душисто, как в южном
саду. Симагин с удовольствием вдыхал влажный стоячий воздух,
напоенный запахами влажной июньской зелени. С Асей бы выйти
погулять на сон грядущий... Ася. Ах, как неладно, и что это на
нее нашло? А посидели здорово, как встарь, всласть - только
объясняю я неумело. Надо было не горячиться, а сразу оговорить,
что потенциал сознания - то есть несовпадение воспринимаемого
мира и представления о мире - есть один из базисных параметров
личности. Ноль - человеку, в общем-то, несвойственная, чисто
животная адекватность, влитость в окружающее. Ни о каком
творчестве тут и речи быть не может. Дальше область малых
рассогласований, которое встречаются чаще всего, но не
обеспечивают выраженного творческого выхода. Еще дальше - область
рассогласований оптимальных. Человеку кажется, будто он мыслит и
действует единственно возможным образом, а на деле чуть ли не
каждым поступком и представлением нарушает стереотипы и создает
новое, иногда нелепое, а иногда очень нужное миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71