Недавно прошел хороший дождь и сладостный еловый дух заполнял жаркое пространство палатки, кружил голову. Солнце стояло в зените, парило. Раскольников приказал поднять полы палатки, и все равно в палатке было душно. Раскладной походный столик, выделенный ему, он перенес с середины палатки в угол, который как будто меньше прогревался солнцем.
Когда шел к палатке, по сырой траве, по лужам, ноги в худых сапогах промокли, вода в них хлюпала. Пока устраивался в палатке, ноги распарило, они прели, пальцы ног зудели от жаркой сырости, стоило пошевелить ими, как от них исходил дурной запах. Надо было бы снять сапоги, выставить на солнце, протереть бы насухо ноги, но не было времени на это, он был при исполнении, приходилось терпеть.
Выделили ему четырех бойцов для приведения приговоров в исполнение, еще двое у лесочка готовили яму для смертни ков. Старшим над этой группой бойцов был ротный командир Алехин, бывший солдат, распорядительный, подтянутый, в фуражке с аккуратной красной матерчатой звездочкой на тулье.
Первым Алехин ввел в палатку стройного молодого человека в нательной рубахе, драных синих галифе и босого. У арестованного была роскошная шевелюра - длинные, откинутые назад густые каштановые волосы. Раскольникову показалось, будто он уже где-то видел этого человека или очень похожего на него, но где - вспомнить не мог.
Бывший офицер, командовал отрядом красноармейцев на участке главного удара противника, не принял боя, бежал вместе со своими бойцами.
- Почему бежали? - спросил Раскольников.
- А почему я должен лезть под пули? Я не за белых и не за красных.
- Но вы - в Красной Армии!
- Я добровольно пошел к вам? Вы должны знать, как бывших офицеров призывали на службу. Не пойдешь - возьмут в заложники. Или расстреляют, а в заложники возьмут членов семьи.
- Но теперь вам тоже грозит расстрел!
- Стреляйте, - равнодушно сказал арестованный. И Раскольников вспомнил: арестованный похож на молодого человека, расстрелянного Железняковым в октябрьские дни в Москве, во время облавы, за оружие, найденное у него на квартире.
Раскольников коротко изложил в протоколе суть дела, вынес резолюцию: "Расстрелять".
- Именем революции, - встал он за столом, заговорил, стараясь придать голосу подобающую случаю торжественность, - за самовольный уход с боевой позиции вместе с подчиненной ему командой…
- К чему эти формальности? - оборвал его арестованный и повернулся к Алехину: - Веди, друг.
Они вышли из палатки.
Вскоре у лесочка прозвучал одиночный выстрел. Бойцы берегли патроны, стреляли в упор, в затылок. В случае неудачи раненого прикалывали штыком и скидывали в яму.
Затем Алехин привел на расправу двух изменников. Бывшие офицеры, они служили в Красной Армии на разных командных должностях, при наступлении белых перешли на их сторону. Попали в плен раненными.
Этих и расспрашивать не имело смысла, они были обречены. Заполнив для формы пункты протокола, записав имена, бывшие должности арестованных, Раскольников передал их Алехину. Их увели к лесочку. Стукнули там два выстрела- дело завершилось.
Следующий случай оказался не совсем обычным. Привели рядового бойца, немолодого, похожего на цыгана кряжистого крестьянина, в армию взятого по мобилизации, был он в красной косоворотке, в пикейном жилете, в добрых сапогах, голенища бутылками. Во время боя с белыми выстрелил в спину своему командиру, его схватили, привели к комиссару, он набросился на комиссара и заколол его ножом, выхваченным из-за голенища. Дело ясное, Раскольников объявил бойцу, что его расстреляют.
- Понятное дело. Антихристово. Совести у вас нет, - сказал боец.
- А у тебя есть совесть? - возмутился Раскольников. - Убил двоих и говоришь о совести?
- Я по совести извел извергов, душегубов…
- Довольно, - прервал его Раскольников. - Алехин, уведи.
- Постойте, - попросил мужик, обращаясь к Раскольникову. - Что я хочу спросить. Можно?
- Спрашивай.
- За что вы воюете?
- За добрую жизнь для всех.
- И для меня, значит?
- Да, и для тебя, если бы ты понимал и не сопротивлялся советской власти. Но ты, видно, из кулаков, тебе советская власть не нужна.
- Точно, из кулаков. Вот мои кулаки. - Он выставил вперед сложенные в кулаки руки с толстыми негнущимися пальцами. Раскрыл руку, пошевелил пальцами и снова собрал их в кулак. - Что подковы гнуть, что кожи мять. Все могу. Что плотничать. Поставил сруб на выселках. Самолично, без помочи. Мне помочь ни к чему. Думал: покрою дом и будет добрая жисть. Пришли ваши - все отняли. Обещали: будет вам, мужики, земля. Была у нас монастырская земля. Монастырь прикрыли, ладно. А земля? Наехали такие-то, вроде тебя, сказали: будет коммуна. Всю землю сгребли. И с выселков тоже. Вот тебе добрая жисть. Эх вы! Слова умеете говорить. Вот ты мне добрую жисть сулишь, а сам в драных сапогах ходишь, - показал он на сапоги Раскольникова, тот невольно подобрал ноги под себя. - Жалкий вы народ. Оно, конечно, себя жалко, но и вас жалко, как поглядишь. Эх! Ладно. - Повернулся к Алехину: - Пошли, что ли.
Долго не было выстрела. Нога в одном сапоге затекла, невозможно было больше терпеть. Немного вытянул ее из головки сапога, как будто легче стало, можно было пошевелить разбухшими пальцами.
Наконец, выстрел прозвучал, и Алехин появился в палатке. В руках у него были сапоги.
Он заговорил несколько смущенно, был сбит с толку:
- Товарищ комиссар, этот, которого сейчас по вашему приказанию…
- Не по приказанию, а по приговору революционного суда, - строго поправил его Раскольников.
- Так точно, по приговору. Он перед тем, как идти к месту, снял сапоги и попросил, чтобы я вам отдал. Потому- у вас худые…
- Ты в своем уме, Алехин? - вскочил с места Раскольников. - Что ты мне предлагаешь? Убирайся вон…
- Что такое? Сапоги добрые, могли бы взять… - бормотал растерянный Алехин, чувствуя, что в чем-то дал маху, и не понимая, в чем.
- Убирайся! И забери это. Выбрось! Все! Уходи. Передай своим, пусть идут обедать. На обед и отдых - час.
Оставалось еще несколько дел, хотелось бы покончить с ними до конца дня, чтобы утром отправиться в очередную часть.
С наслаждением стянул сапоги, ступил босыми ногами на прохладную землю, даже засмеялся от удовольствия. Выставил сапоги на солнце, разложил на подсохшей травке сырые портянки.
Алехин не торопясь удалялся с сапогами убитого, разглядывая их с разных сторон, покачивал головой, как бы разговаривал сам с собой, недоумевая, почему их надо выбросить.
И, правда, надо ли?
Раскольников колебался.
- Алехин, вернись! - крикнул он.
Алехин с готовностью развернулся и кинулся к комиссару.
- Может, правда примерить? - сказал Раскольников.- Вдруг подойдут?
- Я ж говорю: сапоги добрые. Как не примерить, - с укоризной в голосе подтвердил Алехин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108