И отсрочить отъезд из Софии до конца марта.
Литвинов телеграфировал: разрешается совместить командировку в Москву с очередным отпуском, но с условием провести его в СССР.
В телеграмме ничего не говорилось об отсрочке отъезда. Это можно было понять и как фактическое разрешение ее. Но, во всяком случае, больше уже невозможно было тянуть с отъездом.
- Пришло время решать, - сказал Раскольников, показав телеграмму Музе. - Знаешь, что я думаю? Съездим в последний раз в Чамкорию. Простимся с любезными хозяевами. Покажем им Федю. Погуляем по весеннему саду. И поговорим. Хорошо?
- Хорошо.
Глава восемнадцатая
ИСХОД
1
Выехали из Софии солнечным весенним днем, а приехали в Чамкорию зимним вечером, - небо к вечеру затянуло тучами, неожиданно пошел снег и шел, не переставая, весь вечер.
Шел он и всю ночь, и утро следующего дня, и когда они вышли в сад, он все еще шел, падал крупными легкими хлопьями.
- Совсем как в тот раз, год назад, - сказала она.
- Да, как в тот раз, - повторил он за ней машинально, обдумывая предстоящий разговор.
Очень не хотелось начинать этот разговор. Ни ему, ни ей. Оба понимали: независимо от того, что они решат, а что они могли решить? - все за них решено обстоятельствами,- независимо от этого, их жизнь расколется надвое. Жизнь до и жизнь после этого решения. Ясная и прямая, пусть и не безмятежная, жизнь до и неизвестная и пугающая жизнь после. И ничего тут не поделаешь.
Не дойдя и до половины своей любимой дорожки, повернули назад, к дому, посмотреть, как там Феденька, не проснулся ли? Мальчик спал на открытой веранде в коляске, сытый и укутанный. Через стеклянную дверь за ним приглядывала из кухни хозяйка дома, в случае чего она бы позвала их. Да они и сами услыхали бы требовательный голосок сына, если бы он проснулся.
С Федей все было в порядке, и они вернулись на свою дорожку.
Как и в тот раз, дошли до конца сада и остановились.
- Что ж, - сказал он, поворачиваясь к ней. - Подумаем. Сообразим факты, нам известные. Неловкие предложения Мексики и Греции, теперь Турции. Эту их непонятную настойчивость. Припомним, чем кончили Карахан, Антонов-Овсеенко…
Он запнулся, потому что заметил, как она побледнела. Он понимал, она готова была услышать от него страшные вещи, и все же, должно быть, на что-то надеялась.
- Неужели так опасно? - прошептала она.
Он усмехнулся:
- Ты сама как думаешь?
- Не знаю, - сказала она растерянно.
Знала, конечно, знала. Догадывалась, предполагала, как все могло обернуться. Но отгоняла от себя такие мысли.
Ему было жалко ее. Но надо же было и побудить ее увидеть их положение в настоящем свете. Возвращение в Москву для них обоих было бы гибельным.
Расстегнул пальто, полез во внутренний карман пиджака, вытянул за уголок пухлый конверт. В нем был список запрещенной литературы, тот, в котором значилась и его книга "Кронштадт и Питер". Развернул список, протянул ей.
Она сразу увидела отчеркнутое красным карандашом его имя и название его книги.
- Что это?
- Приказ по библиотекам. Прочти название документа и пройдись по списку книг и авторов, прочти, что написано против фамилии каждого.
Она прочла название документа, потом вернулась к его фамилии, с ужасом прочла то, что относилось к "Кронштадту и Питеру", и снова читала название документа, и вчитывалась в запись против фамилии Раскольникова.
Ошеломленная, пыталась сообразить: как это могло быть? Книга о революции, написанная им - им! - ее мужем, эта книга запрещена? Не где-нибудь, в ее стране запрещена книга о революции? Не сон ли это, не ошибка ли? Она так гордилась им! Гордилась его революционными наградами двумя орденами Красного Знамени, почетным оружием; высшим афганским орденом, полученным им уже в качестве дипломата - он был первым советским дипломатом, награжденным иностранным правительством. Считала, что вытянула в жизни счастливый билет, выйдя за него замуж. Еще до знакомства с ним прочла его книгу, ставшую для нее таким же учебником жизни, как книги Ленина. Как же не ошибка - эта книга его в страшном списке?.. Правда, рядом имена и других героев Октября и гражданской войны, теперь врагов народа и шпионов. Такое возможно, да. Но с кем угодно другим. А при чем тут ее Федор?..
- Но за что? - невольно вырвалось у нее.
Он засмеялся. Опять тот же нелепый вопрос.
- Яковлев недавно выразился: все полпреды - шпионы. Голос народа голос божий, - с усмешкой сказал он.
- В голове не укладывается, - сказала она жалобно, возвращая ему список.
- Да, это трудно принять, - согласился он, складывая странички, пряча в карман. - Вроде бы ничего не изменилось. Из Москвы по-прежнему присылают б умаги для ответа. Зарплату. А список составлен… Пройдемся?
Прошлись по дорожке туда-сюда. В конце дорожки снова остановились.
- Что теперь будет? - спросила она растерянно.
- Ты как думаешь?
- Ты считаешь, что тебя… арестуют? - Она через силу выговорила это слово.
- А ты так не считаешь?
- Но что же делать?
- Я хотел бы, чтобы ты высказала свое мнение.
- Мое мнение! Что я могу сказать? Я ничего не понимаю. У меня в голове все перевернулось. Как скажешь, так и будет.
- Хорошо. Надеюсь, ты не хотела бы, чтобы меня там арестовали?
- Что за вопрос, Федор…
- Хотя арестовать - еще не значит убить. Могут подержать какое-то время и выпустить. И такое бывает…
- Боже мой, Федор, о чем ты говоришь?
- Значит, остаемся? Не едем в Москву?
- Не едем?
- Но ведь у нас нет другого выхода, - сказал он, стараясь выдержать тон рассудительный, вдумчивый. - Ехать - чистое самоубийство. Значит, останемся здесь. На Западе.
Вот и выговорил то, что так трудно было выговорить. Слово сказано назад нет хода.
- Но как же… разве это возможно? - пролепетала она.
- Возможно.
- Подожди, дай собраться с мыслями. Ох, даже в пот бросило, потрясенно отводила она глаза.
Бледность на ее лице заменилась пунцовыми пятнами, бисеринки пота выступили на пухлой губе.
- Пройдемся немного, - предложила на этот раз она.
Прошли до середины дорожки, и она остановилась.
- А как наши родные? Они будут отвечать за нас.
- Ты думаешь, если с нами расправятся в Москве, их положение будет легче?
- Да, конечно… если расправятся, - протянула она, не глядя ему в глаза. - А если нет?
Он ждал этого вопроса. И был готов к нему. Заговорил тем же вдумчивым тоном:
- Что ж. Можно, конечно, рискнуть. Вполне возможно, что ничего с нами не произойдет. Давай рискнем. Шансов, правда, избежать общей участи у нас не много. Но и абсолютной уверенности нет в том, что все непременно плохо кончится. Итак, решаем: едем в Москву. Да? Едем?..
- Нет! - решительно заявила она. - Нет. Это невозможно.
Ее даже передернуло от ужаса, когда она вообразила на миг, что вот они выходят в Москве на вокзальную площадь, а там вместо такси их ожидает "воронок".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Литвинов телеграфировал: разрешается совместить командировку в Москву с очередным отпуском, но с условием провести его в СССР.
В телеграмме ничего не говорилось об отсрочке отъезда. Это можно было понять и как фактическое разрешение ее. Но, во всяком случае, больше уже невозможно было тянуть с отъездом.
- Пришло время решать, - сказал Раскольников, показав телеграмму Музе. - Знаешь, что я думаю? Съездим в последний раз в Чамкорию. Простимся с любезными хозяевами. Покажем им Федю. Погуляем по весеннему саду. И поговорим. Хорошо?
- Хорошо.
Глава восемнадцатая
ИСХОД
1
Выехали из Софии солнечным весенним днем, а приехали в Чамкорию зимним вечером, - небо к вечеру затянуло тучами, неожиданно пошел снег и шел, не переставая, весь вечер.
Шел он и всю ночь, и утро следующего дня, и когда они вышли в сад, он все еще шел, падал крупными легкими хлопьями.
- Совсем как в тот раз, год назад, - сказала она.
- Да, как в тот раз, - повторил он за ней машинально, обдумывая предстоящий разговор.
Очень не хотелось начинать этот разговор. Ни ему, ни ей. Оба понимали: независимо от того, что они решат, а что они могли решить? - все за них решено обстоятельствами,- независимо от этого, их жизнь расколется надвое. Жизнь до и жизнь после этого решения. Ясная и прямая, пусть и не безмятежная, жизнь до и неизвестная и пугающая жизнь после. И ничего тут не поделаешь.
Не дойдя и до половины своей любимой дорожки, повернули назад, к дому, посмотреть, как там Феденька, не проснулся ли? Мальчик спал на открытой веранде в коляске, сытый и укутанный. Через стеклянную дверь за ним приглядывала из кухни хозяйка дома, в случае чего она бы позвала их. Да они и сами услыхали бы требовательный голосок сына, если бы он проснулся.
С Федей все было в порядке, и они вернулись на свою дорожку.
Как и в тот раз, дошли до конца сада и остановились.
- Что ж, - сказал он, поворачиваясь к ней. - Подумаем. Сообразим факты, нам известные. Неловкие предложения Мексики и Греции, теперь Турции. Эту их непонятную настойчивость. Припомним, чем кончили Карахан, Антонов-Овсеенко…
Он запнулся, потому что заметил, как она побледнела. Он понимал, она готова была услышать от него страшные вещи, и все же, должно быть, на что-то надеялась.
- Неужели так опасно? - прошептала она.
Он усмехнулся:
- Ты сама как думаешь?
- Не знаю, - сказала она растерянно.
Знала, конечно, знала. Догадывалась, предполагала, как все могло обернуться. Но отгоняла от себя такие мысли.
Ему было жалко ее. Но надо же было и побудить ее увидеть их положение в настоящем свете. Возвращение в Москву для них обоих было бы гибельным.
Расстегнул пальто, полез во внутренний карман пиджака, вытянул за уголок пухлый конверт. В нем был список запрещенной литературы, тот, в котором значилась и его книга "Кронштадт и Питер". Развернул список, протянул ей.
Она сразу увидела отчеркнутое красным карандашом его имя и название его книги.
- Что это?
- Приказ по библиотекам. Прочти название документа и пройдись по списку книг и авторов, прочти, что написано против фамилии каждого.
Она прочла название документа, потом вернулась к его фамилии, с ужасом прочла то, что относилось к "Кронштадту и Питеру", и снова читала название документа, и вчитывалась в запись против фамилии Раскольникова.
Ошеломленная, пыталась сообразить: как это могло быть? Книга о революции, написанная им - им! - ее мужем, эта книга запрещена? Не где-нибудь, в ее стране запрещена книга о революции? Не сон ли это, не ошибка ли? Она так гордилась им! Гордилась его революционными наградами двумя орденами Красного Знамени, почетным оружием; высшим афганским орденом, полученным им уже в качестве дипломата - он был первым советским дипломатом, награжденным иностранным правительством. Считала, что вытянула в жизни счастливый билет, выйдя за него замуж. Еще до знакомства с ним прочла его книгу, ставшую для нее таким же учебником жизни, как книги Ленина. Как же не ошибка - эта книга его в страшном списке?.. Правда, рядом имена и других героев Октября и гражданской войны, теперь врагов народа и шпионов. Такое возможно, да. Но с кем угодно другим. А при чем тут ее Федор?..
- Но за что? - невольно вырвалось у нее.
Он засмеялся. Опять тот же нелепый вопрос.
- Яковлев недавно выразился: все полпреды - шпионы. Голос народа голос божий, - с усмешкой сказал он.
- В голове не укладывается, - сказала она жалобно, возвращая ему список.
- Да, это трудно принять, - согласился он, складывая странички, пряча в карман. - Вроде бы ничего не изменилось. Из Москвы по-прежнему присылают б умаги для ответа. Зарплату. А список составлен… Пройдемся?
Прошлись по дорожке туда-сюда. В конце дорожки снова остановились.
- Что теперь будет? - спросила она растерянно.
- Ты как думаешь?
- Ты считаешь, что тебя… арестуют? - Она через силу выговорила это слово.
- А ты так не считаешь?
- Но что же делать?
- Я хотел бы, чтобы ты высказала свое мнение.
- Мое мнение! Что я могу сказать? Я ничего не понимаю. У меня в голове все перевернулось. Как скажешь, так и будет.
- Хорошо. Надеюсь, ты не хотела бы, чтобы меня там арестовали?
- Что за вопрос, Федор…
- Хотя арестовать - еще не значит убить. Могут подержать какое-то время и выпустить. И такое бывает…
- Боже мой, Федор, о чем ты говоришь?
- Значит, остаемся? Не едем в Москву?
- Не едем?
- Но ведь у нас нет другого выхода, - сказал он, стараясь выдержать тон рассудительный, вдумчивый. - Ехать - чистое самоубийство. Значит, останемся здесь. На Западе.
Вот и выговорил то, что так трудно было выговорить. Слово сказано назад нет хода.
- Но как же… разве это возможно? - пролепетала она.
- Возможно.
- Подожди, дай собраться с мыслями. Ох, даже в пот бросило, потрясенно отводила она глаза.
Бледность на ее лице заменилась пунцовыми пятнами, бисеринки пота выступили на пухлой губе.
- Пройдемся немного, - предложила на этот раз она.
Прошли до середины дорожки, и она остановилась.
- А как наши родные? Они будут отвечать за нас.
- Ты думаешь, если с нами расправятся в Москве, их положение будет легче?
- Да, конечно… если расправятся, - протянула она, не глядя ему в глаза. - А если нет?
Он ждал этого вопроса. И был готов к нему. Заговорил тем же вдумчивым тоном:
- Что ж. Можно, конечно, рискнуть. Вполне возможно, что ничего с нами не произойдет. Давай рискнем. Шансов, правда, избежать общей участи у нас не много. Но и абсолютной уверенности нет в том, что все непременно плохо кончится. Итак, решаем: едем в Москву. Да? Едем?..
- Нет! - решительно заявила она. - Нет. Это невозможно.
Ее даже передернуло от ужаса, когда она вообразила на миг, что вот они выходят в Москве на вокзальную площадь, а там вместо такси их ожидает "воронок".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108