У них здесь был только праздничный сдвиг настроения – но там, за Невой, настоящие бои, целые поднявшиеся полки, – и отчего ж было не решиться назвать это слово? Да, это была Она , долгожданная, измечтанная, – хотя бы и ещё раз её свергли в пропасть, обезглавили, повесили – но всё же Она пришла!?
Но и все твердыни ещё у врагов, и радоваться слишком рано.
Так они просидели может быть и часа два – как с улицы через законопаченные окна раздались сильные крики.
Усидеть было невозможно! Покинули недопитые чашки, торопливо небрежно одевались, дрожащие ноги вставляли в галоши, заламывая края, достукивали уже на лестнице – и сбегали, сбегали вниз.
Крики были с площади на Каменноостровском, где Архиерейская переходит в Большой проспект. Поспешили туда.
Маленькая площадь в круговой цепи фонарей была залита радостным народом, который и кричал, махал, – а посредине высились два открытых грузовых автомобиля, в них стояло по десятку людей, ощетиненных штыками и с красными флагами. Были и женщины среди них, но и они потрясали револьверами.
Пешехонов стал проталкиваться к одному грузовику поближе, близ белогрудовского дома с башенками. Галдёж стоял невообразимый, все из толпы кричали сразу, и с автомобиля тоже сразу, почти невозможно было понять. Постепенно всё же усвоил Пешехонов, что революционеры прорвались через Троицкий мост и хотят здесь «снимать» войска и громить полицию. И теперь они спрашивали, где же полицейские участки и где квартируют воинские части, как им ехать. Но оттого что спрашивали все у всех и отвечали сразу все – не могли выяснить уже четверть часа.
И так стало жаль Пешехонову эту наивную добродушную народную массу, без руководства: предел воображения их ненависти была простая наружная полиция, всего-навсего охраняющая простой порядок, который и всегда обязателен в любом цивилизованном государстве. А тут, на Петербургской стороне, раз уж они сюда прорвались, сидел ядовитый паук – Охранное отделение, и вот что надо было прежде всего даже не громить, а захватывать! – ценнейшие секретные документы, ключ к разоблачению осведомителей, и обезвредить силу паука! И Пешехонов, неловко цепляясь за борт грузовика, со страстью выкрикивал им, чуть шапка не слетела, – об Охранном отделении, и как это первостепенно важно, и как надо ехать на Мытнинскую набережную! И кто-то даже наклонялся, слушал его – но вряд ли в этой бестолковщине что-нибудь слышал и понял.
Да он сам бы поехал с ними, если бы знал, что он их направит. Он чувствовал, как смелое сердце растёт в его немолодой груди и пренебрегает невозможностями интеллигентского тела.
Нет, не мог он больше сидеть за чаем и обсуждать, как где-то что-то происходит! – он должен участвовать сам! Троицкий мост открыт – и нет оправданий бездействию!
Автомобили куда-то уехали. Ещё потолкавшись в народе, Пешехонов увидел своего гостя, попросил передать жене, что отправляется в Таврический дворец, – и пошёл по Каменноостровскому.
Таврический дворец был логически возможным центром движения. Если разгоралось пламя революции – то там.
Тут сошёлся ещё с одним знакомым, направлялся туда же. Пошли вместе.
По Каменноостровскому навстречу им время от времени мчались революционные грузовые автомобили, проносились дикими сказочными видениями, вспыхивая под фонарями, темнея на перегонах. Ах, как красива и грозна являлась Революция! в каком неожиданном лике!
Один автомобиль разбрасывал какие-то бумажки. Подняли такую и тут же, под фонарём, прочли. Это было гектографированное воззвание Временного Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов. Ого, куда пошло! уже есть Совет Рабочих Депутатов! а мы тут всё пропускаем! Листовка звала население кормить и приютить революционных солдат, проведших весь день на улице в завоевании свободы.
Но как же с охранкой? Пока охранка не разгромлена – никакая победа не прочна, завтра же возобновит свою деятельность! она даже, может быть, сию минуту работает!
И Пешехонов со спутником уже у Троицкого моста свои ми слабыми криками, а больше знаками, крупным маханием рук – сумели всё-таки привлечь и остановить один автомобиль. И рядом никто не кричал, теперь они успели объяснить про охранку и как туда проехать, – но те были так возбуждены, как будто вскручены внутренними пружинами, они изнемогали от задержки, они неслись куда-то к намеченной, невидимой несуществующей цели – и рванули, рванули дальше. Троицкий мост был почти без прохожих, пуст, – а по ту сторону пугающе багровели три пожарных зарева – два слева и одно далеко справа.
На том берегу Невы они ожидали встретить революционное море, весь Петроград на улицах – но ничего подобного, так же пугающе и зловеще пустынно было на Французской набережной, всеми окнами темнели дворцы, только в обе стороны по разу промчались бешеные автомобили.
Свернули на Литейный – и вот где осветился им главный пожар, как они уже и знали: с утра зажжённое, ещё и сейчас пылало здание Судебных Установлений, Окружной суд, баженовская красота, творение бессчастного архитектора, у которого всё или не строилось вовсе или не достраивалось, или гибло. Ещё светился накалённый остов, но уже всё внутреннее выгорело. А тут было чему выгорать: какие склады одних нотариальных актов, какие архивы гражданского судопроизводства, какая библиотека!
Пешехонов с раздумьем смотрел на эти развалины. Несколько раз следователь вызывал его сюда на допросы. И судили его тут, за «Крестьянский союз». Потом и сам он являлся по делам других. В пыльных залах и тёмных коридорах этого здания сколько провёл он – то в нервном возбуждении, то в нудном ожидании. Но вот – увидел раскалённые эти развалины, а удовольствия – никакого не ощутил.
Наоборот – тревогу. Суд – не должен гореть, без суда не стоит общество. А мы начинаем с поджога суда.
Подожгли его, наверно, первые же уголовники, получившие свободу: что ж им и делать, если не поджечь плохо охранённое здание суда?
Весь день прошёл как лёгкий светлый праздник – и только в ночи эти динамичные бешеные автомобили и эти пылающие развалины выдвинулись грозным напоминанием, что революция – не шутка.
Задержались они тут, простояли. Уже было часов девять, когда подошли к Таврическому дворцу.
Здесь, перед решёткой сквера и в сквере кипело, сновало много народа, больше всего солдат, но и гражданских вооружённых. И рычали заведенные зачем-то автомобили.
А внутрь – пропустили легко, хотя часовые стояли.
Пешехонов даже робел глянуть в полные глаза – сразу увидеть кипящий штаб революции.
136
В квартире Керенских как сегодня рано утром зазвонил телефон – так потом не умолкал: довольно было после разговора положить трубку, крутнуть отбой – как опять звонил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323
Но и все твердыни ещё у врагов, и радоваться слишком рано.
Так они просидели может быть и часа два – как с улицы через законопаченные окна раздались сильные крики.
Усидеть было невозможно! Покинули недопитые чашки, торопливо небрежно одевались, дрожащие ноги вставляли в галоши, заламывая края, достукивали уже на лестнице – и сбегали, сбегали вниз.
Крики были с площади на Каменноостровском, где Архиерейская переходит в Большой проспект. Поспешили туда.
Маленькая площадь в круговой цепи фонарей была залита радостным народом, который и кричал, махал, – а посредине высились два открытых грузовых автомобиля, в них стояло по десятку людей, ощетиненных штыками и с красными флагами. Были и женщины среди них, но и они потрясали револьверами.
Пешехонов стал проталкиваться к одному грузовику поближе, близ белогрудовского дома с башенками. Галдёж стоял невообразимый, все из толпы кричали сразу, и с автомобиля тоже сразу, почти невозможно было понять. Постепенно всё же усвоил Пешехонов, что революционеры прорвались через Троицкий мост и хотят здесь «снимать» войска и громить полицию. И теперь они спрашивали, где же полицейские участки и где квартируют воинские части, как им ехать. Но оттого что спрашивали все у всех и отвечали сразу все – не могли выяснить уже четверть часа.
И так стало жаль Пешехонову эту наивную добродушную народную массу, без руководства: предел воображения их ненависти была простая наружная полиция, всего-навсего охраняющая простой порядок, который и всегда обязателен в любом цивилизованном государстве. А тут, на Петербургской стороне, раз уж они сюда прорвались, сидел ядовитый паук – Охранное отделение, и вот что надо было прежде всего даже не громить, а захватывать! – ценнейшие секретные документы, ключ к разоблачению осведомителей, и обезвредить силу паука! И Пешехонов, неловко цепляясь за борт грузовика, со страстью выкрикивал им, чуть шапка не слетела, – об Охранном отделении, и как это первостепенно важно, и как надо ехать на Мытнинскую набережную! И кто-то даже наклонялся, слушал его – но вряд ли в этой бестолковщине что-нибудь слышал и понял.
Да он сам бы поехал с ними, если бы знал, что он их направит. Он чувствовал, как смелое сердце растёт в его немолодой груди и пренебрегает невозможностями интеллигентского тела.
Нет, не мог он больше сидеть за чаем и обсуждать, как где-то что-то происходит! – он должен участвовать сам! Троицкий мост открыт – и нет оправданий бездействию!
Автомобили куда-то уехали. Ещё потолкавшись в народе, Пешехонов увидел своего гостя, попросил передать жене, что отправляется в Таврический дворец, – и пошёл по Каменноостровскому.
Таврический дворец был логически возможным центром движения. Если разгоралось пламя революции – то там.
Тут сошёлся ещё с одним знакомым, направлялся туда же. Пошли вместе.
По Каменноостровскому навстречу им время от времени мчались революционные грузовые автомобили, проносились дикими сказочными видениями, вспыхивая под фонарями, темнея на перегонах. Ах, как красива и грозна являлась Революция! в каком неожиданном лике!
Один автомобиль разбрасывал какие-то бумажки. Подняли такую и тут же, под фонарём, прочли. Это было гектографированное воззвание Временного Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов. Ого, куда пошло! уже есть Совет Рабочих Депутатов! а мы тут всё пропускаем! Листовка звала население кормить и приютить революционных солдат, проведших весь день на улице в завоевании свободы.
Но как же с охранкой? Пока охранка не разгромлена – никакая победа не прочна, завтра же возобновит свою деятельность! она даже, может быть, сию минуту работает!
И Пешехонов со спутником уже у Троицкого моста свои ми слабыми криками, а больше знаками, крупным маханием рук – сумели всё-таки привлечь и остановить один автомобиль. И рядом никто не кричал, теперь они успели объяснить про охранку и как туда проехать, – но те были так возбуждены, как будто вскручены внутренними пружинами, они изнемогали от задержки, они неслись куда-то к намеченной, невидимой несуществующей цели – и рванули, рванули дальше. Троицкий мост был почти без прохожих, пуст, – а по ту сторону пугающе багровели три пожарных зарева – два слева и одно далеко справа.
На том берегу Невы они ожидали встретить революционное море, весь Петроград на улицах – но ничего подобного, так же пугающе и зловеще пустынно было на Французской набережной, всеми окнами темнели дворцы, только в обе стороны по разу промчались бешеные автомобили.
Свернули на Литейный – и вот где осветился им главный пожар, как они уже и знали: с утра зажжённое, ещё и сейчас пылало здание Судебных Установлений, Окружной суд, баженовская красота, творение бессчастного архитектора, у которого всё или не строилось вовсе или не достраивалось, или гибло. Ещё светился накалённый остов, но уже всё внутреннее выгорело. А тут было чему выгорать: какие склады одних нотариальных актов, какие архивы гражданского судопроизводства, какая библиотека!
Пешехонов с раздумьем смотрел на эти развалины. Несколько раз следователь вызывал его сюда на допросы. И судили его тут, за «Крестьянский союз». Потом и сам он являлся по делам других. В пыльных залах и тёмных коридорах этого здания сколько провёл он – то в нервном возбуждении, то в нудном ожидании. Но вот – увидел раскалённые эти развалины, а удовольствия – никакого не ощутил.
Наоборот – тревогу. Суд – не должен гореть, без суда не стоит общество. А мы начинаем с поджога суда.
Подожгли его, наверно, первые же уголовники, получившие свободу: что ж им и делать, если не поджечь плохо охранённое здание суда?
Весь день прошёл как лёгкий светлый праздник – и только в ночи эти динамичные бешеные автомобили и эти пылающие развалины выдвинулись грозным напоминанием, что революция – не шутка.
Задержались они тут, простояли. Уже было часов девять, когда подошли к Таврическому дворцу.
Здесь, перед решёткой сквера и в сквере кипело, сновало много народа, больше всего солдат, но и гражданских вооружённых. И рычали заведенные зачем-то автомобили.
А внутрь – пропустили легко, хотя часовые стояли.
Пешехонов даже робел глянуть в полные глаза – сразу увидеть кипящий штаб революции.
136
В квартире Керенских как сегодня рано утром зазвонил телефон – так потом не умолкал: довольно было после разговора положить трубку, крутнуть отбой – как опять звонил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323