Как можно брать на себя такую ответственность! А теперь придут полки, и всё будет в порядке.
Шёл двенадцатый час ночи, пора была великому князю ехать на вокзал. Но тут неожиданно на Мойке, рядом, поднялась сильная стрельба.
Странная стрельба: не носила характера огневого боя, совсем беспорядочная для тренированного слуха – а всё не утихала. Иногда звенели стёкла, кому-то в окна попадали.
Но задача прорваться через стрельбу уже была самая лёгкая из сегодняшних минувших. Беляев умолял обождать, не рисковать, но великий князь отклонил: глупо сидеть. Тем более, что если ворвутся во двор, то могут забрать и автомобиль, вообще не уедешь.
Выехали со двора сразу большим ходом – и погнали по пустынной Мойке к Красному мосту.
А Беляев, оставшись, решил прежде всего звонить в Мариинский дворец и поделиться новостями с министрами, и что им велено оставаться в должностях. Секретарь соединился, вызывал одного министра, другого, – подошёл будто бы Кригер-Войновский, но Беляев сразу узнал, что голос не тот. А пока трубку держали – услышал странную фразу на сторону о просмотре каких-то бумаг.
Кошмар! В Мариинском уже хозяйничали мятежники!? Правительство было разгромлено?!
Тогда и сюда, в дом военного министра, конечно могут явиться в любую минуту! (Ещё надо было звонить и Родзянке, но уже некогда!)
Одно спасение было Беляеву – переехать в штаб Хабалова, пока не перерезан путь.
Но поднялась опять стрельба и совсем рядом! – да не ломились ли уже и в ворота?
Было поздно заводить, выводить автомобиль. Да автомобиль и уязвим, и остановят!
Генерал Беляев накинул фуражку, шинель – и кинулся через чёрный ход. Если довмина уже не спасти – то спасти самого себя.
150
Назначили генерала Иванова, приняли решение о посылке войск – теперь всё будет хорошо, и петроградский вопрос решался, по крайней мере на сегодня. Сегодня – мог бы уже длиться и вечер – отдохнуть, поиграть с Граббе и с Ниловым в домино, почитать в постели историческую книжку, да и спать. Тихим поздним вечером все сберегательные силы организма так ощетиниваются: чтоб ничто не ворвалось и не нарушило!
Но – опять притащился хмурый Алексеев – и принёс телеграмму Рузского. Всё-таки, вот, Рузский – неискренний: сутки переждав, оглядясь, как неблагоприятно развиваются события в Петрограде (он получил копию панической телеграммы Беляева), – тоже присоединялся к Родзянке, тоже передавал его взбалмошную телеграмму – и, тоже заклиная победой, продовольственными и транспортными трудностями, дерзал всеподданнейше доложить о срочной необходимости успокоить население, но что меры репрессий скорее бы обострили положение, чем умиротворили его.
Не писал он прямо о поддержке ответственного министерства, но получалось, что поддерживал его.
Да и сам Алексеев, в золотых очках, с хмуро-недовольным видом, будто Государь нанёс ему личную обиду, тоже был того же направления.
Да подозревал Государь, что и свита вся уже мыслит так.
Но – невозможно было им всем объяснять или отвечать.
Однако – денёк! Прошёл час – и Алексеев снова появился в царском доме, ещё согнутей, кислей и озабоченней. Оказывается, у него только что был прямой аппаратный разговор с великим князем Михаилом из Петрограда, тот и сейчас остаётся у провода. Он просит доложить Государю, что волнения приняли крупные размеры и единственный путь успокоения – по его глубокому убеждению – уволить весь состав совета министров. Он считает, что выход только: избрать лицо, уважаемое в широких слоях… – но ответственное единственно перед Его Императорским Величеством. И даже советовал, кого: князя Львова.
Ах, Миша-Миша, скрутили голову и тебе, думаешь ты – головой Родзянки. «Глубокое убеждение»!…
Как сговорились, все в одном кольце осады против Государя. Да, и вот ещё: Миша имел суждение не советовать Государю ехать в Царское в эти дни!…
Очень опечалился Николай этим вмешательством брата. Именно близость советчика зацепляла за душу. Но не давая увидеть Алексееву этого семейного – Николай ответил сразу, поспешил ответить – с неудовольствием, для передачи брату. Что благодарит его императорское высочество за совет. Но ввиду чрезвычайных обстоятельств не только не отложит своего отъезда в Царское Село, но выедет завтра же. Приехав, он на месте всё и решит касательно состава правительства.
Ну, пожалуй, и сообщить ему о посылаемых войсках и об Иванове. От великого князя это не секрет.
Алексеев ушёл – а Николай, освобождённый от необходимости держаться невозмутимо, – стал расхаживать по кабинету, поскрипывая сапогами и разглаживая усы. Это известие от Миши задело его. Зачем, зачем он вмешивался не в своё? Зачем он дал себя закружить? Какая сила речей у этих говорунов, они затмят кого угодно. До чего же дошло – Миша, всю жизнь занятый своей любовью и кавалерией, беспритязательный Миша даёт ему государственные советы, да какие – сдать позиции! Да разве у него есть государственный смысл? Он сам-то прощён и возвращён в армию и в Россию – ещё нет трёх лет.
А ведь именно он когда-то и был наследником престола – как же бы он повёл?
Николай перед собой и перед Богом знал свои недостатки. Он не только считал себя царём неудачливым, но – и недостойным. И не было у него ни грана тщеславия. И никогда не гнался за популярностью. Однако с годами всё больше, а от войны и полностью он отдавал себя всего этому званию, этому бремени – и уж теперь-то знал его вес и давление.
И тут – брат Георгий выдвинулся ему из голубой абастуманской дали, где умер он, и никогда не посещена его могила, – безвременно умер, бессмысленно, от запущенной простуды.
Да не бессмысленней, чем гигант-здоровяк Отец. Как-то внезапно ухватывало и уносило из жизни их ветвь.
Выдвинулся Георгий – не весёлым юным спутником дальневосточного путешествия, но уже с предпоследними своими печальными чахоточными глазами, – и так вдруг больно потянуло Николая к несостоявшемуся брату. Кто бы был он сейчас, и какой, может быть, сподвижник? И какая, может быть, опора в династическом раздоре?
Подходила полночь, кончался день. Удивительно, что за весь такой тревожный день не было ни единой весточки от Аликс.
Это могло только значить, что волнения не столь опасны, и она не хотела тревожить мужа зря. Но тогда отчего не успокоила?
За 22 года привык, прижился, прирос Николай к ежедневным беседам с нею о делах или к её ежедневным многостраничным письмам, наполненным государственными тревогами и разъяснениями о людях, кандидатурах, ситуациях. Как к ежедневному делу он привык и приуютился медленно читать и перечитывать, и обдумывать эти письма, и делать выводы. Он привык думать и решать только вместе с Аликс. За всю жизнь не было у него друга и советчика более честного, более преданного, более умного, энергичного и проницательного, чем жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323
Шёл двенадцатый час ночи, пора была великому князю ехать на вокзал. Но тут неожиданно на Мойке, рядом, поднялась сильная стрельба.
Странная стрельба: не носила характера огневого боя, совсем беспорядочная для тренированного слуха – а всё не утихала. Иногда звенели стёкла, кому-то в окна попадали.
Но задача прорваться через стрельбу уже была самая лёгкая из сегодняшних минувших. Беляев умолял обождать, не рисковать, но великий князь отклонил: глупо сидеть. Тем более, что если ворвутся во двор, то могут забрать и автомобиль, вообще не уедешь.
Выехали со двора сразу большим ходом – и погнали по пустынной Мойке к Красному мосту.
А Беляев, оставшись, решил прежде всего звонить в Мариинский дворец и поделиться новостями с министрами, и что им велено оставаться в должностях. Секретарь соединился, вызывал одного министра, другого, – подошёл будто бы Кригер-Войновский, но Беляев сразу узнал, что голос не тот. А пока трубку держали – услышал странную фразу на сторону о просмотре каких-то бумаг.
Кошмар! В Мариинском уже хозяйничали мятежники!? Правительство было разгромлено?!
Тогда и сюда, в дом военного министра, конечно могут явиться в любую минуту! (Ещё надо было звонить и Родзянке, но уже некогда!)
Одно спасение было Беляеву – переехать в штаб Хабалова, пока не перерезан путь.
Но поднялась опять стрельба и совсем рядом! – да не ломились ли уже и в ворота?
Было поздно заводить, выводить автомобиль. Да автомобиль и уязвим, и остановят!
Генерал Беляев накинул фуражку, шинель – и кинулся через чёрный ход. Если довмина уже не спасти – то спасти самого себя.
150
Назначили генерала Иванова, приняли решение о посылке войск – теперь всё будет хорошо, и петроградский вопрос решался, по крайней мере на сегодня. Сегодня – мог бы уже длиться и вечер – отдохнуть, поиграть с Граббе и с Ниловым в домино, почитать в постели историческую книжку, да и спать. Тихим поздним вечером все сберегательные силы организма так ощетиниваются: чтоб ничто не ворвалось и не нарушило!
Но – опять притащился хмурый Алексеев – и принёс телеграмму Рузского. Всё-таки, вот, Рузский – неискренний: сутки переждав, оглядясь, как неблагоприятно развиваются события в Петрограде (он получил копию панической телеграммы Беляева), – тоже присоединялся к Родзянке, тоже передавал его взбалмошную телеграмму – и, тоже заклиная победой, продовольственными и транспортными трудностями, дерзал всеподданнейше доложить о срочной необходимости успокоить население, но что меры репрессий скорее бы обострили положение, чем умиротворили его.
Не писал он прямо о поддержке ответственного министерства, но получалось, что поддерживал его.
Да и сам Алексеев, в золотых очках, с хмуро-недовольным видом, будто Государь нанёс ему личную обиду, тоже был того же направления.
Да подозревал Государь, что и свита вся уже мыслит так.
Но – невозможно было им всем объяснять или отвечать.
Однако – денёк! Прошёл час – и Алексеев снова появился в царском доме, ещё согнутей, кислей и озабоченней. Оказывается, у него только что был прямой аппаратный разговор с великим князем Михаилом из Петрограда, тот и сейчас остаётся у провода. Он просит доложить Государю, что волнения приняли крупные размеры и единственный путь успокоения – по его глубокому убеждению – уволить весь состав совета министров. Он считает, что выход только: избрать лицо, уважаемое в широких слоях… – но ответственное единственно перед Его Императорским Величеством. И даже советовал, кого: князя Львова.
Ах, Миша-Миша, скрутили голову и тебе, думаешь ты – головой Родзянки. «Глубокое убеждение»!…
Как сговорились, все в одном кольце осады против Государя. Да, и вот ещё: Миша имел суждение не советовать Государю ехать в Царское в эти дни!…
Очень опечалился Николай этим вмешательством брата. Именно близость советчика зацепляла за душу. Но не давая увидеть Алексееву этого семейного – Николай ответил сразу, поспешил ответить – с неудовольствием, для передачи брату. Что благодарит его императорское высочество за совет. Но ввиду чрезвычайных обстоятельств не только не отложит своего отъезда в Царское Село, но выедет завтра же. Приехав, он на месте всё и решит касательно состава правительства.
Ну, пожалуй, и сообщить ему о посылаемых войсках и об Иванове. От великого князя это не секрет.
Алексеев ушёл – а Николай, освобождённый от необходимости держаться невозмутимо, – стал расхаживать по кабинету, поскрипывая сапогами и разглаживая усы. Это известие от Миши задело его. Зачем, зачем он вмешивался не в своё? Зачем он дал себя закружить? Какая сила речей у этих говорунов, они затмят кого угодно. До чего же дошло – Миша, всю жизнь занятый своей любовью и кавалерией, беспритязательный Миша даёт ему государственные советы, да какие – сдать позиции! Да разве у него есть государственный смысл? Он сам-то прощён и возвращён в армию и в Россию – ещё нет трёх лет.
А ведь именно он когда-то и был наследником престола – как же бы он повёл?
Николай перед собой и перед Богом знал свои недостатки. Он не только считал себя царём неудачливым, но – и недостойным. И не было у него ни грана тщеславия. И никогда не гнался за популярностью. Однако с годами всё больше, а от войны и полностью он отдавал себя всего этому званию, этому бремени – и уж теперь-то знал его вес и давление.
И тут – брат Георгий выдвинулся ему из голубой абастуманской дали, где умер он, и никогда не посещена его могила, – безвременно умер, бессмысленно, от запущенной простуды.
Да не бессмысленней, чем гигант-здоровяк Отец. Как-то внезапно ухватывало и уносило из жизни их ветвь.
Выдвинулся Георгий – не весёлым юным спутником дальневосточного путешествия, но уже с предпоследними своими печальными чахоточными глазами, – и так вдруг больно потянуло Николая к несостоявшемуся брату. Кто бы был он сейчас, и какой, может быть, сподвижник? И какая, может быть, опора в династическом раздоре?
Подходила полночь, кончался день. Удивительно, что за весь такой тревожный день не было ни единой весточки от Аликс.
Это могло только значить, что волнения не столь опасны, и она не хотела тревожить мужа зря. Но тогда отчего не успокоила?
За 22 года привык, прижился, прирос Николай к ежедневным беседам с нею о делах или к её ежедневным многостраничным письмам, наполненным государственными тревогами и разъяснениями о людях, кандидатурах, ситуациях. Как к ежедневному делу он привык и приуютился медленно читать и перечитывать, и обдумывать эти письма, и делать выводы. Он привык думать и решать только вместе с Аликс. За всю жизнь не было у него друга и советчика более честного, более преданного, более умного, энергичного и проницательного, чем жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323