Он был для роты новый, всего месяц как с фронта, но рота уже знала и любила его.
Братья Некрасовы пошли бы в 3-ю роту, где больше всего было фронтовых солдат, – но как туда идти, если именно по ним стреляли днём? Пошли во 2-ю роту. Там тоже были кадровые унтер-офицеры, после ранений, кого Некрасовы хорошо знали. С капитанами и маленький Павел Греве, прапорщик, совсем ещё мальчик, недавно из кадетского корпуса.
Пошли, только револьверы оставили в собрании.
Вступили в ротную дверь – не раздалось воя, не произошло нападения, но дневальный громко скомандовал и отдал обычный рапорт, а штабс-капитан Некрасов отдал «вольно», хотя на «смирно» кажется и не стояли.
И как будто не было во дворе стрельбы – вот, стояли солдаты в русской военной форме, и даже любимого Московского полка, с русским языком, многие бородатые запасники, невооружённые новобранцы, только что от семей, – и ждали разъяснения и успокоения от отцов-офицеров. Во много рядов тесно сплотились кругом. Даже доверчиво.
Всеволод опирался на палку, маленький Греве таял, говорить было Сергею. И он теперь понял, что прав был Яковлев: никакой стрельбы сегодня вообще не было, это наваждение. А стоял их запасной полуобученный батальон в странной полувоенной обстановке.
И Сергей Некрасов, со своего роста хорошо всех видя, возвысил голос и чисто звонко предложил успокаиваться, укладываться, утро вечера мудреней. (И самому так хотелось этой покойной ночи для раздумья и опоминанья).
И с мужиков многих того было достаточно: они как бы прощёнными себя почувствовали за то, что поволновались сегодня, кто из казарм не выходя, а кто и побегал по плацу, – и теперь могли разоболокаться на ночь.
Но так просто не кончилось. Солдаты многие и расходились по нарам – а унтеры, напротив, приступили тесней, объясниться. И с ними тоже часть солдат.
Они, мол, унтеры, попали хуже всех, между двух огней. С одной стороны – присяга, им ли не понимать? А с другой – как же в толпу стрелять? Там же и бабы, и мальчишки, и все русские. Господам офицерам никакого зла не желамши, всегда защитят их от толпы. Но вольные – приступают, наседают, требуют разоружить офицеров, а иначе пушки привезут и все казармы им разнесут.
Некрасов встретил глаза Тарамолова, с кем под Тарнавкой опирались плечом, и у обоих Георгии оттуда:
– Ну ты-то, Тарамолов, неужели веришь? Какие пушки, кто разнесёт?
В пушки Тарамолов не верил, улыбнулся, – но какая-то сильная неназываемая причина была у него, как и у всех, – причина, которая кончала их прежний быт полка, ведомого офицерами:
– Ваше высокоблагородие, всех не перевозьмёте, от всех не отстрелитесь. Конечно, им отдать оружие вам не мочно, и мы такого не вносим. И они хотят оружию забрать, чтобы может вас перебить, да. Но отдать оружию нам , с кем вы вместе под немецкой проволокой лежали, вам никак не зазорно. Вы нам отдайте, а уж мы вас, своих, защитим. Мы вольным скажем, что вот разоружили – и пусть котятся. А чего ещё придумать, ваше высокоблагородие?
Убеждённая его речью, уверенно и доброжелательно загудела унтерская кучка, подпёртая и солдатами. Эта доброжелательность уже была чудо – после сегодняшней стрельбы, разделившей их во врагов.
И эта доброжелательность сразила Сергея Некрасова. Чего б никогда он не сделал ни под какой угрозой, чего вообразить не мог в своей офицерской карьере – за несколько небывалых часов перепрокинулось и оказалось движением доверия и дружбы.
Переглянулись с братом Всеволодом. Убеждён был и он. Да ему-то – шашки не отдавать, только палка при нём.
Штабс-капитан Некрасов вытянулся. Прижмурился. Нахмурился.
Отстегнул шашку. Протянул Тарамолову.
И маленький Греве отстегнул – и отдал бережно.
И загудели, загудели мужики с одобрением.
И опять Некрасов почувствовал себя со своими солдатами – заодно, как и был всю службу.
Расходились солдаты спать. И офицерам теперь тоже следовало остаться ночевать здесь.
Но совсем не оказалось места – нары в два этажа и все набиты, ведь роты по полторы тысячи.
В ротной канцелярии? Тесно. На одного место, на писарской кровати.
Но они уже успокоили роту – и можно бы уйти.
Однако – зачем же тогда оружие отдали?
И уже назад не спросишь.
Как обворованные, с острым ощущением ошибки – вышли наружу.
Да, собственно, не их это и рота: Всеволод заведывал школой солдатских детей, а Сергей, как батальонный адъютант, лишь штабными писарями. Так что они и свободны.
Но – куда ж теперь? Стали на плацу.
В собственной адъютантской квартире – стёкла выбиты, гуляет мороз и разгром.
По тёмному плацу мелькали чужие одиночные фигуры, которым по распорядку и времени не быть бы.
Да ведь одни ворота свалены. И часовых нигде нет.
Вспомнили Некрасовы: в новом офицерском флигеле – пустая квартира штабс-капитана Степанова, командира 3-й роты, уехавшего лечиться на Кавказ.
Пойти к нему.
У швейцара собрания взяли ключ и велели говорить другим офицерам.
142
Если бы Государь прошлым летом послушался советов генерала Алексеева, то уже давно всем тылом руководил бы единый министр-диктатор, и не произошло бы ничего похожего нынешним недостачам и уличным беспорядкам. Но все области тыловой жизни и отрасли руководства находились в разных несогласованных руках.
А если уж так, то, вероятно, лучше бы, чтоб этими руками были доверенные руки общества, нежели избранные в потайках Царского Села, – не возникало бы добавочного враждебного напряжения с обществом. Отчего уж и не дать всеми просимое и разумное министерство из общественных лиц, за какие такие таланты Государь предпочитал своих слишком случайных министров? (Дать – добровольно, не так, как предлагали заговорщики, приезжавшие зимой в Севастополь).
А теперь трубил Родзянко, подглашал расчётливый Брусилов, вот с опозданием в сутки присоединялся к той же просьбе и осмотрительный двуличный Рузский, – однако время ли принимать столь серьёзное решение в этакой суматохе?
Теперь, по упущенному, надо было весь день ходить из штабного дома в дом Государя, носить сверхважные телеграммы растерявшихся генералов. Теперь вот во главе всех идущих войск назначался Иванов. Уж его ли не знал Алексеев, достаточно послужа под ним и в Киевском округе, и на Юго-Западном фронте: никакой полководец, никакой стратег, панически склонялся сдавать Киев, совсем не современный генерал, даже никудышный, только представительство – красиво молча гладит бороду и отечески разговаривает с солдатами. К нынешней роли он совсем не годится.
Но и знал Алексеев, что именно в выборе лиц, в личных назначениях Государь и бывал особенно настойчив. И в них приходилось Алексееву уступать. Если ему уж так понравилось… Почему начальник штаба должен был и тут исправлять выбор императора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323
Братья Некрасовы пошли бы в 3-ю роту, где больше всего было фронтовых солдат, – но как туда идти, если именно по ним стреляли днём? Пошли во 2-ю роту. Там тоже были кадровые унтер-офицеры, после ранений, кого Некрасовы хорошо знали. С капитанами и маленький Павел Греве, прапорщик, совсем ещё мальчик, недавно из кадетского корпуса.
Пошли, только револьверы оставили в собрании.
Вступили в ротную дверь – не раздалось воя, не произошло нападения, но дневальный громко скомандовал и отдал обычный рапорт, а штабс-капитан Некрасов отдал «вольно», хотя на «смирно» кажется и не стояли.
И как будто не было во дворе стрельбы – вот, стояли солдаты в русской военной форме, и даже любимого Московского полка, с русским языком, многие бородатые запасники, невооружённые новобранцы, только что от семей, – и ждали разъяснения и успокоения от отцов-офицеров. Во много рядов тесно сплотились кругом. Даже доверчиво.
Всеволод опирался на палку, маленький Греве таял, говорить было Сергею. И он теперь понял, что прав был Яковлев: никакой стрельбы сегодня вообще не было, это наваждение. А стоял их запасной полуобученный батальон в странной полувоенной обстановке.
И Сергей Некрасов, со своего роста хорошо всех видя, возвысил голос и чисто звонко предложил успокаиваться, укладываться, утро вечера мудреней. (И самому так хотелось этой покойной ночи для раздумья и опоминанья).
И с мужиков многих того было достаточно: они как бы прощёнными себя почувствовали за то, что поволновались сегодня, кто из казарм не выходя, а кто и побегал по плацу, – и теперь могли разоболокаться на ночь.
Но так просто не кончилось. Солдаты многие и расходились по нарам – а унтеры, напротив, приступили тесней, объясниться. И с ними тоже часть солдат.
Они, мол, унтеры, попали хуже всех, между двух огней. С одной стороны – присяга, им ли не понимать? А с другой – как же в толпу стрелять? Там же и бабы, и мальчишки, и все русские. Господам офицерам никакого зла не желамши, всегда защитят их от толпы. Но вольные – приступают, наседают, требуют разоружить офицеров, а иначе пушки привезут и все казармы им разнесут.
Некрасов встретил глаза Тарамолова, с кем под Тарнавкой опирались плечом, и у обоих Георгии оттуда:
– Ну ты-то, Тарамолов, неужели веришь? Какие пушки, кто разнесёт?
В пушки Тарамолов не верил, улыбнулся, – но какая-то сильная неназываемая причина была у него, как и у всех, – причина, которая кончала их прежний быт полка, ведомого офицерами:
– Ваше высокоблагородие, всех не перевозьмёте, от всех не отстрелитесь. Конечно, им отдать оружие вам не мочно, и мы такого не вносим. И они хотят оружию забрать, чтобы может вас перебить, да. Но отдать оружию нам , с кем вы вместе под немецкой проволокой лежали, вам никак не зазорно. Вы нам отдайте, а уж мы вас, своих, защитим. Мы вольным скажем, что вот разоружили – и пусть котятся. А чего ещё придумать, ваше высокоблагородие?
Убеждённая его речью, уверенно и доброжелательно загудела унтерская кучка, подпёртая и солдатами. Эта доброжелательность уже была чудо – после сегодняшней стрельбы, разделившей их во врагов.
И эта доброжелательность сразила Сергея Некрасова. Чего б никогда он не сделал ни под какой угрозой, чего вообразить не мог в своей офицерской карьере – за несколько небывалых часов перепрокинулось и оказалось движением доверия и дружбы.
Переглянулись с братом Всеволодом. Убеждён был и он. Да ему-то – шашки не отдавать, только палка при нём.
Штабс-капитан Некрасов вытянулся. Прижмурился. Нахмурился.
Отстегнул шашку. Протянул Тарамолову.
И маленький Греве отстегнул – и отдал бережно.
И загудели, загудели мужики с одобрением.
И опять Некрасов почувствовал себя со своими солдатами – заодно, как и был всю службу.
Расходились солдаты спать. И офицерам теперь тоже следовало остаться ночевать здесь.
Но совсем не оказалось места – нары в два этажа и все набиты, ведь роты по полторы тысячи.
В ротной канцелярии? Тесно. На одного место, на писарской кровати.
Но они уже успокоили роту – и можно бы уйти.
Однако – зачем же тогда оружие отдали?
И уже назад не спросишь.
Как обворованные, с острым ощущением ошибки – вышли наружу.
Да, собственно, не их это и рота: Всеволод заведывал школой солдатских детей, а Сергей, как батальонный адъютант, лишь штабными писарями. Так что они и свободны.
Но – куда ж теперь? Стали на плацу.
В собственной адъютантской квартире – стёкла выбиты, гуляет мороз и разгром.
По тёмному плацу мелькали чужие одиночные фигуры, которым по распорядку и времени не быть бы.
Да ведь одни ворота свалены. И часовых нигде нет.
Вспомнили Некрасовы: в новом офицерском флигеле – пустая квартира штабс-капитана Степанова, командира 3-й роты, уехавшего лечиться на Кавказ.
Пойти к нему.
У швейцара собрания взяли ключ и велели говорить другим офицерам.
142
Если бы Государь прошлым летом послушался советов генерала Алексеева, то уже давно всем тылом руководил бы единый министр-диктатор, и не произошло бы ничего похожего нынешним недостачам и уличным беспорядкам. Но все области тыловой жизни и отрасли руководства находились в разных несогласованных руках.
А если уж так, то, вероятно, лучше бы, чтоб этими руками были доверенные руки общества, нежели избранные в потайках Царского Села, – не возникало бы добавочного враждебного напряжения с обществом. Отчего уж и не дать всеми просимое и разумное министерство из общественных лиц, за какие такие таланты Государь предпочитал своих слишком случайных министров? (Дать – добровольно, не так, как предлагали заговорщики, приезжавшие зимой в Севастополь).
А теперь трубил Родзянко, подглашал расчётливый Брусилов, вот с опозданием в сутки присоединялся к той же просьбе и осмотрительный двуличный Рузский, – однако время ли принимать столь серьёзное решение в этакой суматохе?
Теперь, по упущенному, надо было весь день ходить из штабного дома в дом Государя, носить сверхважные телеграммы растерявшихся генералов. Теперь вот во главе всех идущих войск назначался Иванов. Уж его ли не знал Алексеев, достаточно послужа под ним и в Киевском округе, и на Юго-Западном фронте: никакой полководец, никакой стратег, панически склонялся сдавать Киев, совсем не современный генерал, даже никудышный, только представительство – красиво молча гладит бороду и отечески разговаривает с солдатами. К нынешней роли он совсем не годится.
Но и знал Алексеев, что именно в выборе лиц, в личных назначениях Государь и бывал особенно настойчив. И в них приходилось Алексееву уступать. Если ему уж так понравилось… Почему начальник штаба должен был и тут исправлять выбор императора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323