Я
чувствовал, что Шошана пытается защитить его, как самую
распоследнюю нашу надежду - ведь в тщедушной атмосфере Меркурия
не спланируешь.
Внизу уже была заметна торосистая местность, которую я опознал
как Свинячью Шкуру собственной персоной. Дюзовые рули не
откликались на команды, приборы несли всякую ахинею, покинула
пазы только одна посадочная лыжа, в глазах и то потемнело.
Лишь тупо устроенные тормозные бустеры исправно сработали.
- Ставлю на то, что нас будут соскребать бритвочкой со скал и
затем измерять в погонных метрах,- гаркнул в каком-то раже
Кравец и принялся молиться немыслимым святым, которых в
космотеизме точно нет. Я тоже подумал о вере, отчего вдруг
возникло убеждение, что "опупея" не должна так бестолково
закончится, ведь кроме нас притормозить демона некому! Попутно
левым глазом замечал, как на сигнальных панелях замельтешили
огоньки, рапортуя о том, что от усталости расползается металл
обшивки.
А потом меня словно взяли за шкирятник и встряхнули.
Пробудившись, засочился силой полюс устойчивости. Мои пульсации
стали развеваться, как волосы кудесницы Медузы Горгоны. И это
даром не прошло, меня охватили самые вредные ощущения: что
вместо шпангоутов трещат мои собственные кости и торосистая
терка вместо корабельной обшивки шкрябает мою собственную шкуру.
Мы вдвоем - или втроем - стали своими пульсами скреплять
рвущиеся энергетические жилы планетолета. Словно бы
перебрасывать их вибрации в более устойчивые русла. Но вскоре
стало не до такой благотворительности. Космолет
забило-зашвыряло, мы сделались как картофелины в мешке, который
волочет по брусчатке гоночный автомобиль. Особенно пожутчало,
когда отвалилась последняя лыжа. У меня не то что потемнело в
глазах - спасаясь от чумовой тряски, душа стала куда-то
вылетать на стрекозиных крылышках.
Эта тряска длилась вечность плюс еще какой-то довесок времени.
Но все-таки когда-то, в далеком будущем, мы остановились. Минуты
три не было слышно ничего, кроме каких-то утробных урчаний и
скрипов.
Потом стало ясно - бортмеханик хрипит оттого, что у него
поломаны ребра. Капитан Лукич оглянулся разбитой физиономией, по
которой стекала кровь. Шошана подала голос, чуть менее каменный,
чем обычно:
- В пневмопроводах бывало и хуже.
- Глисте в канализации тоже несладко приходится,- поддержал я.
Прорезался голос и у Кравца, какой-то потончавший петушиный. Он
выпустил полумертвую от переживаний пигалицу-стюардессу из своих
горилльих объятий.
- Я сохранил ей жизнь, но так обнимал, что, кажется, у нас будет
ребенок.
А изрядно помятая стюардесса Люся вдруг нашла возможность
хихикнуть.
Интерком молчал, бортовые системы не давали о себе знать, за
исключением автономного жизнеобеспечения рубки, питаемого
аккумуляторами. Не было слышно жужжания даже аварийного
генератора. Оставшиеся на ходу блоки компьютера грустно
долдонили, что потеряна связь со всеми датчиками за пределами
носовой части. Из всех навигационных и обзорных модулей остался
только монитор, показывающий унылое пространство перед нами,
прочие спали вечным сном.
Капитан Лукич протер влажной бактерицидной салфеткой свое
раздрипанное лицо. Шошана наложила протекторы на сломанные
ребра бортмеханика и вручную сделала уколы - кибердоктор
разбился вдребезги. Стюардесса подтянула чулки, поправила юбку,
сбившуюся из-за объятий Кравца, и причесалась. Мы с капитаном
одели скафандры, нахлобучили шлемы, и, убедившись, что шлюз как
таковой существует и, может, даже работает, вступили в него.
Внутренний люк за нами закрылся, контрольный блок показал
герметичность. Ну, пора. Открылся с некоторым скрипом внешний
люк.
За ним ничего не было. Ни девятнадцати пассажиров, ни четырех
членов экипажа. Остался только остов, ребра шпангоутов, куски
обшивки, рваная волосня проводов, обломки аппаратуры. Все люди
вылетели из салонов и кают вместе со своими креслами и были
перетерты торосам в пюре. Впрочем, к этому моменту совершенно
точно они являлись неживыми телами.
20.
Обычное дело - связь не фурычила из-за поганой пыли. По
траектории падения и линиям естественного магнитного поля мы
вполне научно установили, что нашли пристанище (хорошо бы не
последнее) на плато Свинячья Шкура. Где-то на куске территории в
пятьдесят на пятьдесят километров. Впрочем, об этом можно было
догадаться, просто оглянувшись на окружающую местность с мелкой
щетиной острых камней. Когда среди корабельного мусора выискался
октант, то благодаря слабо мутнеющему глазу нашей луны,
удалось разобраться с долготой. Это вызвало недолгий интерес. В
любом случае ближайшие прииски и стойбища старателей --
далеко-далеко за горизонтом. Собственно, можно было
порадоваться, что нет ни с кем никаких связей.
В Васино меня вместе с товарищами только одно ожидало -
трибунал и виселица. Или в порядке помилования - мгновенная
аннигиляция под милосердным лучом мощного гразера. Нет, такое
"помилование" одному лишь Кравцу светит. Нам с Шошаной совсем
другое улыбается - все-таки заставит нас Плазмонт помучиться.
Кто-то из работников эшафота рассказывал мне, что, когда человек
отходит в петле, у него почему-то случается эрекция. Выходит, не
даром смертушка - женского рода.
В любом случае, от этой дамы лучше держаться подальше, поэтому
нам нет резона высвистывать спасителей-погубителей. Можно,
конечно, попытаться укрыться среди старателей, но без имперок,
без вездехода мы будем слишком зависимы. Да никто и не захочет
слишком усердствовать с опекой - зачем наживать лихо с
властями, "Дубками" и "Вязами"? Даже в долине Вечного Отдыха.
Если там кто-то и уцелел. В любом случае, нам туда не
пробраться. Сплошной набор "но" и "если".
Однако задача выбора упрощалась тем, что пока его и не было. Мы
оказались заточенными в рубке, которая со всеми своими
закоулками, нишами и шкафами, составляла собой одну не слишком
большую комнатенку. Соответственно скандальность ее жильцов
была повышенной, что могло кончиться плохо для кого-нибудь из
них. И сексуальность в атмосфере праздности росла по параболе,
кое у кого даже по экспоненте, что тоже предвещало дурное
развитие сюжета. Это не касалось раненого бортмеханика, и пока
что застрессованного капитана, но Кравец вскоре решил отличиться
на сомнительном поприще. Тем более, что никаких лозунгов для
укрепления гражданственности я не придумал ни к обеду, ни к
ужину.
В первую ночь (по корабельному времени) шериф еще раскочегаривал
аварийный электрогенератор, который должен был работать на
остатках водородного геля, и чинил камеры кругового обзора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
чувствовал, что Шошана пытается защитить его, как самую
распоследнюю нашу надежду - ведь в тщедушной атмосфере Меркурия
не спланируешь.
Внизу уже была заметна торосистая местность, которую я опознал
как Свинячью Шкуру собственной персоной. Дюзовые рули не
откликались на команды, приборы несли всякую ахинею, покинула
пазы только одна посадочная лыжа, в глазах и то потемнело.
Лишь тупо устроенные тормозные бустеры исправно сработали.
- Ставлю на то, что нас будут соскребать бритвочкой со скал и
затем измерять в погонных метрах,- гаркнул в каком-то раже
Кравец и принялся молиться немыслимым святым, которых в
космотеизме точно нет. Я тоже подумал о вере, отчего вдруг
возникло убеждение, что "опупея" не должна так бестолково
закончится, ведь кроме нас притормозить демона некому! Попутно
левым глазом замечал, как на сигнальных панелях замельтешили
огоньки, рапортуя о том, что от усталости расползается металл
обшивки.
А потом меня словно взяли за шкирятник и встряхнули.
Пробудившись, засочился силой полюс устойчивости. Мои пульсации
стали развеваться, как волосы кудесницы Медузы Горгоны. И это
даром не прошло, меня охватили самые вредные ощущения: что
вместо шпангоутов трещат мои собственные кости и торосистая
терка вместо корабельной обшивки шкрябает мою собственную шкуру.
Мы вдвоем - или втроем - стали своими пульсами скреплять
рвущиеся энергетические жилы планетолета. Словно бы
перебрасывать их вибрации в более устойчивые русла. Но вскоре
стало не до такой благотворительности. Космолет
забило-зашвыряло, мы сделались как картофелины в мешке, который
волочет по брусчатке гоночный автомобиль. Особенно пожутчало,
когда отвалилась последняя лыжа. У меня не то что потемнело в
глазах - спасаясь от чумовой тряски, душа стала куда-то
вылетать на стрекозиных крылышках.
Эта тряска длилась вечность плюс еще какой-то довесок времени.
Но все-таки когда-то, в далеком будущем, мы остановились. Минуты
три не было слышно ничего, кроме каких-то утробных урчаний и
скрипов.
Потом стало ясно - бортмеханик хрипит оттого, что у него
поломаны ребра. Капитан Лукич оглянулся разбитой физиономией, по
которой стекала кровь. Шошана подала голос, чуть менее каменный,
чем обычно:
- В пневмопроводах бывало и хуже.
- Глисте в канализации тоже несладко приходится,- поддержал я.
Прорезался голос и у Кравца, какой-то потончавший петушиный. Он
выпустил полумертвую от переживаний пигалицу-стюардессу из своих
горилльих объятий.
- Я сохранил ей жизнь, но так обнимал, что, кажется, у нас будет
ребенок.
А изрядно помятая стюардесса Люся вдруг нашла возможность
хихикнуть.
Интерком молчал, бортовые системы не давали о себе знать, за
исключением автономного жизнеобеспечения рубки, питаемого
аккумуляторами. Не было слышно жужжания даже аварийного
генератора. Оставшиеся на ходу блоки компьютера грустно
долдонили, что потеряна связь со всеми датчиками за пределами
носовой части. Из всех навигационных и обзорных модулей остался
только монитор, показывающий унылое пространство перед нами,
прочие спали вечным сном.
Капитан Лукич протер влажной бактерицидной салфеткой свое
раздрипанное лицо. Шошана наложила протекторы на сломанные
ребра бортмеханика и вручную сделала уколы - кибердоктор
разбился вдребезги. Стюардесса подтянула чулки, поправила юбку,
сбившуюся из-за объятий Кравца, и причесалась. Мы с капитаном
одели скафандры, нахлобучили шлемы, и, убедившись, что шлюз как
таковой существует и, может, даже работает, вступили в него.
Внутренний люк за нами закрылся, контрольный блок показал
герметичность. Ну, пора. Открылся с некоторым скрипом внешний
люк.
За ним ничего не было. Ни девятнадцати пассажиров, ни четырех
членов экипажа. Остался только остов, ребра шпангоутов, куски
обшивки, рваная волосня проводов, обломки аппаратуры. Все люди
вылетели из салонов и кают вместе со своими креслами и были
перетерты торосам в пюре. Впрочем, к этому моменту совершенно
точно они являлись неживыми телами.
20.
Обычное дело - связь не фурычила из-за поганой пыли. По
траектории падения и линиям естественного магнитного поля мы
вполне научно установили, что нашли пристанище (хорошо бы не
последнее) на плато Свинячья Шкура. Где-то на куске территории в
пятьдесят на пятьдесят километров. Впрочем, об этом можно было
догадаться, просто оглянувшись на окружающую местность с мелкой
щетиной острых камней. Когда среди корабельного мусора выискался
октант, то благодаря слабо мутнеющему глазу нашей луны,
удалось разобраться с долготой. Это вызвало недолгий интерес. В
любом случае ближайшие прииски и стойбища старателей --
далеко-далеко за горизонтом. Собственно, можно было
порадоваться, что нет ни с кем никаких связей.
В Васино меня вместе с товарищами только одно ожидало -
трибунал и виселица. Или в порядке помилования - мгновенная
аннигиляция под милосердным лучом мощного гразера. Нет, такое
"помилование" одному лишь Кравцу светит. Нам с Шошаной совсем
другое улыбается - все-таки заставит нас Плазмонт помучиться.
Кто-то из работников эшафота рассказывал мне, что, когда человек
отходит в петле, у него почему-то случается эрекция. Выходит, не
даром смертушка - женского рода.
В любом случае, от этой дамы лучше держаться подальше, поэтому
нам нет резона высвистывать спасителей-погубителей. Можно,
конечно, попытаться укрыться среди старателей, но без имперок,
без вездехода мы будем слишком зависимы. Да никто и не захочет
слишком усердствовать с опекой - зачем наживать лихо с
властями, "Дубками" и "Вязами"? Даже в долине Вечного Отдыха.
Если там кто-то и уцелел. В любом случае, нам туда не
пробраться. Сплошной набор "но" и "если".
Однако задача выбора упрощалась тем, что пока его и не было. Мы
оказались заточенными в рубке, которая со всеми своими
закоулками, нишами и шкафами, составляла собой одну не слишком
большую комнатенку. Соответственно скандальность ее жильцов
была повышенной, что могло кончиться плохо для кого-нибудь из
них. И сексуальность в атмосфере праздности росла по параболе,
кое у кого даже по экспоненте, что тоже предвещало дурное
развитие сюжета. Это не касалось раненого бортмеханика, и пока
что застрессованного капитана, но Кравец вскоре решил отличиться
на сомнительном поприще. Тем более, что никаких лозунгов для
укрепления гражданственности я не придумал ни к обеду, ни к
ужину.
В первую ночь (по корабельному времени) шериф еще раскочегаривал
аварийный электрогенератор, который должен был работать на
остатках водородного геля, и чинил камеры кругового обзора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85