Но за первые три месяца в Ливенуорте новый начальник — кстати, компетентный — уже снискал себе авторитет. Сейчас, когда шли по лужайке, было ясно, почему: от Телфорда веяло естественной, но сдержанной внутренней силой.
— Что там за проблема? — подал голос Карлсен.
— Стегнер. Комиссия по досрочке хочет перевести его в Роузмид.
— Они что, сдурели?
— Мягко сказано. Решение глупое и опасное. Роузмид представлял собой экспериментальную тюрьму в Калифорнии. Судя по отзывам, не тюрьма, а курорт. — А если сбежит и еще кого-нибудь кончит?
— Говорят, невозможно: подкожный код, гормональные препараты…
В лифте они поднялись на верхний этаж в кафе, вход куда — только тюремному персоналу и заключенным, удостоенным особых привилегий. В этот утренний час здесь было почти пусто. Взяв кофе, они устроились за столиком у окна.
— Если ты хочешь, — продолжил разговор Карлсен, — на комиссию схожу я и опротестую перевод.
— Ты? Было бы здорово.
— Но зачем им вообще эта дурость?
— У губернатора осенью перевыборы, и все эти дебаты насчет Стегнера путают ему карты. Энди Стегнер, известный как «Упырь», приговорен был к ста двадцати годам за убийство в Канзасе двоих пожилых женщин. Случай получил огласку на всю страну: убийца еще и пил кровь своих жертв. А недавно выявился факт: полицейский из Канзас Сити, внук одной из жертв, некоторые улики сфабриковал. Стегнер пытался повеситься и спасли его лишь искусственным дыханием. Так что теперь по стране шла кампания за пересмотр решения суда.
— Так ведь Стегнера если и перевести в Роузмид, проблема все равно не решится.
Телфорд скорчил гримасу.
— Глядишь, отойдет на задний план, избиратели и забудут.
В дверях показался человек, смутно знакомый. Пока он рассчитывался за кофе, Карлсен вспомнил, кто именно.
— Вон там Джон Хорват. Что он здесь делает?
— По-моему, член досрочки, — ответил Телфорд, оглянувшись незаметно через плечо.
— Он за перевод?
— Не знаю. Я сам только утром услышал.
Хорват тронулся в их сторону. Заметив, что ему машут из-за столика, невольно нахмурился — что, мол, за фамильярность. Бляшки очков без оправы на клювастом носу придавали ему сходство с нахохленным грифом. Но тут, вглядевшись пристально, он узнал Карлсена.
— А-а, доктор Карлсен! Какими нынче судьбами?
— Я здесь консультант по психиатрии.
— Позволите присесть? — не дожидаясь приглашения, он занял место за их столиком. — Поздравляю вас насчет Ханако Сузуки. Ее брат говорит, ее теперь просто не узнать.
— Спасибо. Вы уже знакомы с начальником, Чарльзом Телфордом?
— Нет пока. Рад, очень рад. (А у самого при виде рубахи навыпуск в глазах мелькнуло строптивое неодобрение).
— Доктор Хорват написал блестящую книгу о сексуальных преступниках, — уважительно сказал Карлсен. Аура Хорвата отразила его довольство. — Что ж, комплиментом на комплимент. Прочел я вашу «Рефлективность» — замечательная вещь. Надо бы многое обсудить.
Карлсен попросту заинтриговался: аура Хорвата источала в основном благодушие, но вместе с тем, словно прожилками пронизывалась агрессивностью и недоверием. Была она также плотной и компактной, выдавая жесткий самоконтроль.
— Благодарю. Мы тут беседуем насчет Энди Стегнера. С вашим интересом к вампиризму вы уж, наверное, знаете о нем все досконально?
— Да, уж я его поизуча-ал. Случай интереснейший.
— Чем именно? — поинтересовался Телфорд.
— У него, в отличие от большинства сексуальных преступников, ольфакторная область нормальная.
— Доктор Хорват обнаружил, — пояснил Карлсен, — что у сексуальных преступников обонятельная область шире, чем у других людей. — Тогда, видимо, вы за то, чтобы его перевели в Роузмид, — вслух рассудил Телфорд.
— В целом, думаю, разницы здесь нет. В Роузмиде, я слышал, безопасность работает безукоризненно.
— С тем лишь исключением, — уточнил Карлсен, — что все это находится посредине Лос-Анджелеса. Если Стегнер сбежит, поймать его будет гораздо труднее.
— Вы же знаете, что в полиции он проходит еше, по-крайней мере, по восьми убийствам, — твердо сказал Телфорд.
— Или ей просто удобно так считать, — парировал Хорват сухо.
— Вы не верите?
— Верю, не верю. Я знаю, в полиции любят подчищать файлы, на одного убийцу вешая, по возможности, больше хвостов.
— В данном случае причина есть. Восемь женщин исчезли в радиусе ста миль от первых двух жертв.
— А вы знаете, сколько вообще людей исчезает по Соединенным Штатам за год? — оведомился Хорват.
— Нет.
— Примерно тридцать тысяч.
— Тридцать тысяч! — Карлсен с вежливым сомнением присвистнул. — Невероятно. — Откуда у вас такая информация?
— Я три года был членом вашингтонской комиссии по преступности, и в обязанности у меня входил как раз сбор данных для отчетности. Карлсен покачал головой.
— Я догадывался, что цифра должна быть внушительная, но чтобы… тридцать тысяч! А почему не публикуют?
— Зачем? У Комитета по правонарушениям и без того забот хватает.
— И сколько среди них скрывается от жен или бежит из дому?
— Навскидку, процентов двадцать.
Карлсен быстро прикинул.
— То есть, вы говорите, в год бесследно исчезает около двадцати четырех тысяч?!
— Так полагает статистика. При нынешнем населении цифра невелика — где-то один на сотню тысяч. Тем не менее, я о том, что в миллионном городе восемь женщин на сто миль не так уж необычно. — Хорвату, очевидно, нравилось жонглировать цифирью.
Карлсен, отодвинув пустую чашку, встал.
— Если не возражаете, пойду-ка я прямиком с Стегнеру.
Хорват поднял лукаво-улыбчивый взгляд.
— Думаете, сознается?
— Нет. Но психологическую оценку сделать надо, прежде, чем выступать на комиссии. До встречи.
Стегнер содержался отдельно от главного блока, среди растлителей малолетник и насильников, подальше от рук остальных заключенных. Попытки слить тюремную публику воедино предпринимались неоднократно, но всякий раз без особого успеха: на «маньяков» неизменно чесались кулаки, даром что среди «нормальных» извращенцев было ничуть не меньше, чем в крыле «С». Хуже всех был некий Троттер (вооруженный грабеж), работающий поваром. Его фантазии полонили обезглавленные женщины. Он малевал комиксы, где перед гильотиной или плахой красовались раком смазливые голышки (причем из шеи непременно хлещет кровь, а голова отлетает в корзину). Под картинкой со смаком описывалось, как палач затем «пялит» труп. Еще один, сидящий за поджог, в открытую рассказывал, как пользовал двоих внучек наряду с их отцом и братьями. Против таких сокамерники не имели ничего — «маньяком» у них считался тот, кто попадает за преступления на сексуальной почве. За кофе Карлсен отдохнул и полностью настроился на рецептивпость. По дороге в крыло «С» пестрота клумб и синева неба вызывали внутри какое-то живое, трепетное чувство, и он еще раз ощутил чистый восторг от концентрации воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Что там за проблема? — подал голос Карлсен.
— Стегнер. Комиссия по досрочке хочет перевести его в Роузмид.
— Они что, сдурели?
— Мягко сказано. Решение глупое и опасное. Роузмид представлял собой экспериментальную тюрьму в Калифорнии. Судя по отзывам, не тюрьма, а курорт. — А если сбежит и еще кого-нибудь кончит?
— Говорят, невозможно: подкожный код, гормональные препараты…
В лифте они поднялись на верхний этаж в кафе, вход куда — только тюремному персоналу и заключенным, удостоенным особых привилегий. В этот утренний час здесь было почти пусто. Взяв кофе, они устроились за столиком у окна.
— Если ты хочешь, — продолжил разговор Карлсен, — на комиссию схожу я и опротестую перевод.
— Ты? Было бы здорово.
— Но зачем им вообще эта дурость?
— У губернатора осенью перевыборы, и все эти дебаты насчет Стегнера путают ему карты. Энди Стегнер, известный как «Упырь», приговорен был к ста двадцати годам за убийство в Канзасе двоих пожилых женщин. Случай получил огласку на всю страну: убийца еще и пил кровь своих жертв. А недавно выявился факт: полицейский из Канзас Сити, внук одной из жертв, некоторые улики сфабриковал. Стегнер пытался повеситься и спасли его лишь искусственным дыханием. Так что теперь по стране шла кампания за пересмотр решения суда.
— Так ведь Стегнера если и перевести в Роузмид, проблема все равно не решится.
Телфорд скорчил гримасу.
— Глядишь, отойдет на задний план, избиратели и забудут.
В дверях показался человек, смутно знакомый. Пока он рассчитывался за кофе, Карлсен вспомнил, кто именно.
— Вон там Джон Хорват. Что он здесь делает?
— По-моему, член досрочки, — ответил Телфорд, оглянувшись незаметно через плечо.
— Он за перевод?
— Не знаю. Я сам только утром услышал.
Хорват тронулся в их сторону. Заметив, что ему машут из-за столика, невольно нахмурился — что, мол, за фамильярность. Бляшки очков без оправы на клювастом носу придавали ему сходство с нахохленным грифом. Но тут, вглядевшись пристально, он узнал Карлсена.
— А-а, доктор Карлсен! Какими нынче судьбами?
— Я здесь консультант по психиатрии.
— Позволите присесть? — не дожидаясь приглашения, он занял место за их столиком. — Поздравляю вас насчет Ханако Сузуки. Ее брат говорит, ее теперь просто не узнать.
— Спасибо. Вы уже знакомы с начальником, Чарльзом Телфордом?
— Нет пока. Рад, очень рад. (А у самого при виде рубахи навыпуск в глазах мелькнуло строптивое неодобрение).
— Доктор Хорват написал блестящую книгу о сексуальных преступниках, — уважительно сказал Карлсен. Аура Хорвата отразила его довольство. — Что ж, комплиментом на комплимент. Прочел я вашу «Рефлективность» — замечательная вещь. Надо бы многое обсудить.
Карлсен попросту заинтриговался: аура Хорвата источала в основном благодушие, но вместе с тем, словно прожилками пронизывалась агрессивностью и недоверием. Была она также плотной и компактной, выдавая жесткий самоконтроль.
— Благодарю. Мы тут беседуем насчет Энди Стегнера. С вашим интересом к вампиризму вы уж, наверное, знаете о нем все досконально?
— Да, уж я его поизуча-ал. Случай интереснейший.
— Чем именно? — поинтересовался Телфорд.
— У него, в отличие от большинства сексуальных преступников, ольфакторная область нормальная.
— Доктор Хорват обнаружил, — пояснил Карлсен, — что у сексуальных преступников обонятельная область шире, чем у других людей. — Тогда, видимо, вы за то, чтобы его перевели в Роузмид, — вслух рассудил Телфорд.
— В целом, думаю, разницы здесь нет. В Роузмиде, я слышал, безопасность работает безукоризненно.
— С тем лишь исключением, — уточнил Карлсен, — что все это находится посредине Лос-Анджелеса. Если Стегнер сбежит, поймать его будет гораздо труднее.
— Вы же знаете, что в полиции он проходит еше, по-крайней мере, по восьми убийствам, — твердо сказал Телфорд.
— Или ей просто удобно так считать, — парировал Хорват сухо.
— Вы не верите?
— Верю, не верю. Я знаю, в полиции любят подчищать файлы, на одного убийцу вешая, по возможности, больше хвостов.
— В данном случае причина есть. Восемь женщин исчезли в радиусе ста миль от первых двух жертв.
— А вы знаете, сколько вообще людей исчезает по Соединенным Штатам за год? — оведомился Хорват.
— Нет.
— Примерно тридцать тысяч.
— Тридцать тысяч! — Карлсен с вежливым сомнением присвистнул. — Невероятно. — Откуда у вас такая информация?
— Я три года был членом вашингтонской комиссии по преступности, и в обязанности у меня входил как раз сбор данных для отчетности. Карлсен покачал головой.
— Я догадывался, что цифра должна быть внушительная, но чтобы… тридцать тысяч! А почему не публикуют?
— Зачем? У Комитета по правонарушениям и без того забот хватает.
— И сколько среди них скрывается от жен или бежит из дому?
— Навскидку, процентов двадцать.
Карлсен быстро прикинул.
— То есть, вы говорите, в год бесследно исчезает около двадцати четырех тысяч?!
— Так полагает статистика. При нынешнем населении цифра невелика — где-то один на сотню тысяч. Тем не менее, я о том, что в миллионном городе восемь женщин на сто миль не так уж необычно. — Хорвату, очевидно, нравилось жонглировать цифирью.
Карлсен, отодвинув пустую чашку, встал.
— Если не возражаете, пойду-ка я прямиком с Стегнеру.
Хорват поднял лукаво-улыбчивый взгляд.
— Думаете, сознается?
— Нет. Но психологическую оценку сделать надо, прежде, чем выступать на комиссии. До встречи.
Стегнер содержался отдельно от главного блока, среди растлителей малолетник и насильников, подальше от рук остальных заключенных. Попытки слить тюремную публику воедино предпринимались неоднократно, но всякий раз без особого успеха: на «маньяков» неизменно чесались кулаки, даром что среди «нормальных» извращенцев было ничуть не меньше, чем в крыле «С». Хуже всех был некий Троттер (вооруженный грабеж), работающий поваром. Его фантазии полонили обезглавленные женщины. Он малевал комиксы, где перед гильотиной или плахой красовались раком смазливые голышки (причем из шеи непременно хлещет кровь, а голова отлетает в корзину). Под картинкой со смаком описывалось, как палач затем «пялит» труп. Еще один, сидящий за поджог, в открытую рассказывал, как пользовал двоих внучек наряду с их отцом и братьями. Против таких сокамерники не имели ничего — «маньяком» у них считался тот, кто попадает за преступления на сексуальной почве. За кофе Карлсен отдохнул и полностью настроился на рецептивпость. По дороге в крыло «С» пестрота клумб и синева неба вызывали внутри какое-то живое, трепетное чувство, и он еще раз ощутил чистый восторг от концентрации воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85