И, несмотря на роскошь ее скульптурного тела, мысленно он наблюдал за этим занятием с добродушной снисходительностью, как смотрят на резвящегося с мотком пряжи котенка. На Земле такое отвлечение наверняка свело бы желание на нет, здесь же повышенная эластика наделяла плоть особой стойкостью. Он намеренно сдерживал возбуждение, стремясь между тем раззадорить ее: работал все размашистей, пока не довел ее до неистовства, а постепенно и до сладостных судорог (до сих пор удивительно, какой исступленный у них оргазм — сноп искр, да и только).
Успев сменить за последующие полчаса пятерых партнерш, он с интересом замечал в себе все растущий зазор между умом и телом. По мере того, как тело продолжало поглощать жизненную силу, пылко реагируя на каждую новую партнершу, ум вторил все растущим интересом к анализу происходящего. Имея теперь подробное представление об этом городе, Карлсен сознавал, что участвует сейчас в культовом ритуале. В действительности эти люди не так уж сильно отличались от снаму в океанах Ригеля-10: секс у них служил формой самовоплощения. При должной выучке компактированное тело способно достигать интенсивности наслаждения, аналогичной у снаму единению со Вселенной. Расставшись с восьмой по счету (седовласая женщина, встречавшаяся сегодня на улице), Карлсен украдкой огляделся, нельзя ли незаметно улизнуть. Трава вокруг барьера становилась уже неприятно влажной и скользкой. Мало-помалу ему удалось продвинуться на более спокойный пятачок за одной из колонн. С последней партнершей, несмотря на всю ее прелесть, обнаружилась все усиливающаяся проблема с любовной телепатией. Он уж и так и эдак, но видимо, не сумел скрыть своего отчуждения, для нее напоминающего обидное равнодушие. Не будь его партнерши без всякой задней мысли убеждены, что перед ними сородич-эвату, в нем распознали бы чужака, без всякого на то права участвующего в их священном ритуале. Так что, когда женщина, получив от него желанный оргазм, перешла в руки молодого бугая с фигурой тяжелоатлета, Карлсен влез в свое длиннополое одеяние и тронулся к выходу. Несмотря на бодрящее, как прежде, ощущение внутренней силы, вид обнаженных тел возбуждения больше не вызывал. Подняв случайно взгляд к куполу, он уяснил причину: гейзер жизненной энергии терял напор — цвет поблек до болотного, и немолчный гул опал до глухого рокота. Пока пробирался между пар, из которых многие, расцепившись, забылись сном, зеленый столп стал медленно убывать к земле, а вместе с ним и энергия. Глубочайшая умиротворенность, такая же осязаемая как недавний гвалт, наполнила обширное пространство храма тишиной и покоем. Неподалеку от выхода откуда-то сбоку нежданно возник полупрозрачный Крайски.
— Ну как, не соскучился еще? — спросил он с ехидной улыбкой.
Карлсен унял вспышку раздражения.
— С чего бы. А ты?
— Меня от этой пошлятины воротит, — бросил тот с неподдельным отвращением.
Карлсена эта фраза покоробила, хотя он тут же успокоился, стоило взглянуть на лица идущих к выходу — лучезарные, умиротворенные. Возникла почему-то ассоциация со зрителями, толпой высыпавшими на улицу после сеанса на Бродвее. На сегодня порцию грез они уже получили. Сейчас разойдутся по домам и предадутся греховно-интимной усладе: обильной трапезе. А завтра с полудня сладостный трепет снова повлечет их к храму Саграйи. И воздух по-прежнему будет колыхаться от ауры сексуальности, для местных жителей такой же отрадной, как аморфное, бесполое единение для снаму. Крайски повел Карлсена в сторону часовни. Там, на первый взгляд, было пусто, но вскоре он заметил монаха. Тот, скрестив ноги, сидел перед алтарем: от исполинского глыбообразного кристалла весом в сотню тонн словно бы исходил желтоватый свет. Наверху глыбы стояла зеленая статуя высокого лысоголового человека. Туловище нарочито удлинненое, а резьба как бы намекает на рвущееся кверху от алтаря пламя, улыбка на лице невыразимо лукавая. Вне сомнений — воплощение Саграйи.
При их приближении Мэдах поднял голову.
— Готовы?
— Да.
Он неловко поднялся на ноги.
— Ну, как тебе мое сутуловище? — поинтересовался Карлсен.
— Интересно, очень интересно.
Карлен ждал какого-нибудь комментария, но монах, похоже, считал, что сказал достаточно.
— Не скучновато?
— О нет, — Мэдах улыбнулся. — Совсем не скучновато.
Крайски остро поглядел, силясь, видимо, сообразить, о чем это они.
Мэдах сделал несколько шагов, разминая конечности и глубоко переводя дух.
— Ну что, идем?
— А разменяться? — растерянно спросил Карлсен.
— С этим можно чуть подождать.
Вот тебе раз. Невероятно: чтоб кому-то здесь хотелось подольше побыть в человеческом теле? А Мэдах впереди уже выходил из Солярия. Снаружи при входе он подал Карлсену одежду.
Толпа хотя и растекалась во многих направлениях, на улицах было все еще многолюдно. Вот, видно, почему Мэдах решил повременить с обменом тел: хочет, чтобы Карлсен сполна вкусил, что значит быть жителем Криспела. Ощущение, безусловно, приятное — вспомнилось, как сам студентом баловался с друзьями марихуаной. Все казалось чарующе живым: люди, здания, деревья, животные. Даже сейчас, после такой обильной любви, по коже все еще проходил озорной трепет, так что на женщин Карлсен поглядывал с интересом любовника, наблюдающего за раздеванием возлюбленной. Большинству женщин монах, очевидно, был знаком, и они цвели ему навстречу особыми, электризующе радужными улыбками, столь характерными, похоже, для криспиянок. Все это создавало радостную атмосферу принадлежности, единства со всеми. Причем, будучи сексуальным изначально, оно в корне отличалось от бесполого единения снаму. Это единство основывалось на резком контрасте.
Мужчины его особо не занимали, к ним он испытывал лишь взаимное доверие, как к членам одного большого семейства. О сексуальном влечении и говорить не приходится. Сила Саграйи возводила половой инстинкт до степени, где гомосексуализм — с присущей ему двусмысленностью — был здесь невозможен. В теперешнем состоянии восприимчивости различалось, что и сам город спроектирован с упором на принадлежность всем. Здания с полупрозрачными стенами, создающие атмосферу доверительности, янтарного цвета деревья с просвечивающей сетью прожилок — казалось, все здесь источает открытость, где нет места утаиванию.*** Толпа рассосалась на удивление быстро, пока дошли до здания библиотеки, на улицах было почти уже пусто. К тому моменту как ступили на порог, библиотекарша Кьера как раз успела застегнуть лифчик. Натянув через голову платье, она улыбчиво кивнула монаху, просто как сослуживцу. Да и он теперь, по окончании часа Саграйи, воспринимал ее не больше, чем знакомую. События в Солярии представлялись каким-то сном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Успев сменить за последующие полчаса пятерых партнерш, он с интересом замечал в себе все растущий зазор между умом и телом. По мере того, как тело продолжало поглощать жизненную силу, пылко реагируя на каждую новую партнершу, ум вторил все растущим интересом к анализу происходящего. Имея теперь подробное представление об этом городе, Карлсен сознавал, что участвует сейчас в культовом ритуале. В действительности эти люди не так уж сильно отличались от снаму в океанах Ригеля-10: секс у них служил формой самовоплощения. При должной выучке компактированное тело способно достигать интенсивности наслаждения, аналогичной у снаму единению со Вселенной. Расставшись с восьмой по счету (седовласая женщина, встречавшаяся сегодня на улице), Карлсен украдкой огляделся, нельзя ли незаметно улизнуть. Трава вокруг барьера становилась уже неприятно влажной и скользкой. Мало-помалу ему удалось продвинуться на более спокойный пятачок за одной из колонн. С последней партнершей, несмотря на всю ее прелесть, обнаружилась все усиливающаяся проблема с любовной телепатией. Он уж и так и эдак, но видимо, не сумел скрыть своего отчуждения, для нее напоминающего обидное равнодушие. Не будь его партнерши без всякой задней мысли убеждены, что перед ними сородич-эвату, в нем распознали бы чужака, без всякого на то права участвующего в их священном ритуале. Так что, когда женщина, получив от него желанный оргазм, перешла в руки молодого бугая с фигурой тяжелоатлета, Карлсен влез в свое длиннополое одеяние и тронулся к выходу. Несмотря на бодрящее, как прежде, ощущение внутренней силы, вид обнаженных тел возбуждения больше не вызывал. Подняв случайно взгляд к куполу, он уяснил причину: гейзер жизненной энергии терял напор — цвет поблек до болотного, и немолчный гул опал до глухого рокота. Пока пробирался между пар, из которых многие, расцепившись, забылись сном, зеленый столп стал медленно убывать к земле, а вместе с ним и энергия. Глубочайшая умиротворенность, такая же осязаемая как недавний гвалт, наполнила обширное пространство храма тишиной и покоем. Неподалеку от выхода откуда-то сбоку нежданно возник полупрозрачный Крайски.
— Ну как, не соскучился еще? — спросил он с ехидной улыбкой.
Карлсен унял вспышку раздражения.
— С чего бы. А ты?
— Меня от этой пошлятины воротит, — бросил тот с неподдельным отвращением.
Карлсена эта фраза покоробила, хотя он тут же успокоился, стоило взглянуть на лица идущих к выходу — лучезарные, умиротворенные. Возникла почему-то ассоциация со зрителями, толпой высыпавшими на улицу после сеанса на Бродвее. На сегодня порцию грез они уже получили. Сейчас разойдутся по домам и предадутся греховно-интимной усладе: обильной трапезе. А завтра с полудня сладостный трепет снова повлечет их к храму Саграйи. И воздух по-прежнему будет колыхаться от ауры сексуальности, для местных жителей такой же отрадной, как аморфное, бесполое единение для снаму. Крайски повел Карлсена в сторону часовни. Там, на первый взгляд, было пусто, но вскоре он заметил монаха. Тот, скрестив ноги, сидел перед алтарем: от исполинского глыбообразного кристалла весом в сотню тонн словно бы исходил желтоватый свет. Наверху глыбы стояла зеленая статуя высокого лысоголового человека. Туловище нарочито удлинненое, а резьба как бы намекает на рвущееся кверху от алтаря пламя, улыбка на лице невыразимо лукавая. Вне сомнений — воплощение Саграйи.
При их приближении Мэдах поднял голову.
— Готовы?
— Да.
Он неловко поднялся на ноги.
— Ну, как тебе мое сутуловище? — поинтересовался Карлсен.
— Интересно, очень интересно.
Карлен ждал какого-нибудь комментария, но монах, похоже, считал, что сказал достаточно.
— Не скучновато?
— О нет, — Мэдах улыбнулся. — Совсем не скучновато.
Крайски остро поглядел, силясь, видимо, сообразить, о чем это они.
Мэдах сделал несколько шагов, разминая конечности и глубоко переводя дух.
— Ну что, идем?
— А разменяться? — растерянно спросил Карлсен.
— С этим можно чуть подождать.
Вот тебе раз. Невероятно: чтоб кому-то здесь хотелось подольше побыть в человеческом теле? А Мэдах впереди уже выходил из Солярия. Снаружи при входе он подал Карлсену одежду.
Толпа хотя и растекалась во многих направлениях, на улицах было все еще многолюдно. Вот, видно, почему Мэдах решил повременить с обменом тел: хочет, чтобы Карлсен сполна вкусил, что значит быть жителем Криспела. Ощущение, безусловно, приятное — вспомнилось, как сам студентом баловался с друзьями марихуаной. Все казалось чарующе живым: люди, здания, деревья, животные. Даже сейчас, после такой обильной любви, по коже все еще проходил озорной трепет, так что на женщин Карлсен поглядывал с интересом любовника, наблюдающего за раздеванием возлюбленной. Большинству женщин монах, очевидно, был знаком, и они цвели ему навстречу особыми, электризующе радужными улыбками, столь характерными, похоже, для криспиянок. Все это создавало радостную атмосферу принадлежности, единства со всеми. Причем, будучи сексуальным изначально, оно в корне отличалось от бесполого единения снаму. Это единство основывалось на резком контрасте.
Мужчины его особо не занимали, к ним он испытывал лишь взаимное доверие, как к членам одного большого семейства. О сексуальном влечении и говорить не приходится. Сила Саграйи возводила половой инстинкт до степени, где гомосексуализм — с присущей ему двусмысленностью — был здесь невозможен. В теперешнем состоянии восприимчивости различалось, что и сам город спроектирован с упором на принадлежность всем. Здания с полупрозрачными стенами, создающие атмосферу доверительности, янтарного цвета деревья с просвечивающей сетью прожилок — казалось, все здесь источает открытость, где нет места утаиванию.*** Толпа рассосалась на удивление быстро, пока дошли до здания библиотеки, на улицах было почти уже пусто. К тому моменту как ступили на порог, библиотекарша Кьера как раз успела застегнуть лифчик. Натянув через голову платье, она улыбчиво кивнула монаху, просто как сослуживцу. Да и он теперь, по окончании часа Саграйи, воспринимал ее не больше, чем знакомую. События в Солярии представлялись каким-то сном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85