И тут что-то вторглось в мозг, начало похищать энергию… От проблеска жуткой догадки засвербило в затылке, невольно сжались кулаки. Начало похищать энергию, высасывать жизненные силы. А это под силу только вампирам.
Карлсена, словно окатили холодной водой. Точно. Вот почему Обенхейн не знал, сколько жертв на его счету. Забрезжив, догадка оформилась в незыблемую уверенность. Вялого вида насильник — не единственный обитатель своего тела. Им для своих целей пользуется кто-то другой.
Уяснение сменилось внезапным облегчением. Проснувшийся инстинкт детектива позволил взять себя в руки: в конце концов, охотишься ты, а не за тобой. Вспомни-ка, у каждого преступника есть свой оберегаемый секрет. Секрет Обенхейна в том, что его руки сгубили не пятнадцать девочек, а гораздо больше. Из них пятнадцать конкретно на его счету. Но еще нечто, овладев его телом, убивало остальных, до капли высасывая из них жизненную энергию.
Хотя, пожалуй, при чем здесь «нечто». Некто. И вот именно от этого осознания страх рассеялся. По ту сторону барьера — никакой не дух, не бесплотная сущность, вселяющаяся эдакой средневековой химерой. Это вампир, подобный тебе. Сильнее, искушеннее, но не всемогущий же. Иначе, зачем бы ему прятаться.
Получается, неправ Грондэл. Не все вампиры благотворны. По крайней мере, один из них предпочитает убивать и поглощать. Но кто именно? Один из тех первых, со «Странника»? Или кто-нибудь из их потомков? Может, Грондэл знает.
Поезд замедлял ход перед Цинциннати. Карлсен, подавив в себе холодок тревоги, сконцентрировал ум, как сжимают кулак. Через полминуты поезд скользнул в помещение вокзала и остановился с едва заметным толчком. Возникла пауза: вагоны медленно опускались на рельсы. Вот исчезло электрическое поле, как бы разом освобождая от глухоты. Карлсен удерживал сосредоточенность, чутко выжидая любой намек на дымку забытья. Стоило дверям разъехаться, как мелькнуло что-то похожее на утомленность — секундное усилие его развеяло. Пассажиры, готовясь выходить, стаскивали с верхних полок багаж. Карлсен сидел, не реагируя на возню: утратить бдительность и готовность отразить натиск нельзя было ни на секунду. Вздохнуть удалось лишь тогда, когда сомкнулись двери и снова включилось электрическое поле. Теперь, когда случившееся было, в сущности, ясно, прямая атака даже бы и удивила. Карлсен намеренно привлекал чужую сущность, настроив ум на волну Обенхейна и придав ему пассивность. Теперь оставалось единственно возвратиться на свою волну и удерживать бдительность. Инстинктивно он догадывался, что человеческий ум наделен мощной системой защиты, преодолеть которую почти невозможно, если только самому не настроиться в резонанс. В этом смысл легенды о том, что духа, чтобы он вошел в дом, надобно приглашать.
Когда поезд набирал ход, в соседнее кресло, подойдя, опустилась стюардесса. Ремень автоматически облек ей талию. «Карин Олсен», значилось на значке форменного жакета. В полуистощенном состоянии тепло ее ауры было еще проникновеннее.
— Вы из Нью-Йорка?
— Да, а вы?
— Я из Колумбуса. Не прочь бы переехать в Нью-Йорк, но там квартиры дороговаты…
Она машинальным движением подвинула его чашку в выемку, чтобы не елозила. При этом ладони у них соприкоснулись, и Карлсен с интересом отметил, что «узнает» ее. Ясно, что краткий их контакт на платформе в Канзас Сити установил некий взаимный резонанс. Это подтвердилось, когда она подалась в кресле назад, соприкоснувшись с Карлсеном плечом. Было бы нелепо не воспользоваться какой-то частью этой безвозмездно предлагаемой энергии, той, что она скопила за долгий переезд до Лос-Анджелеса и обратно. Карлсен сфокусировался на точке контакта между плечом и ключицей, дав себе пассивно впитать избыток ее жизненности. Женщина, умостившись головой на спинке кресла, снова расцвела мечтательной улыбкой.
И тут безо всякого перехода Карлсен оставил свою сущность, не противясь тому, чтобы она плавно перетекла в ее. Внешне он так же сидел возле, руку положив на стол — с открытыми, но вместе с тем незрячими глазами, поскольку у женщины глаза были закрыты. Нечто подобное сегодня уже было на платформе в Хобокене, только теперь переход был полный. Чувствовалось кресло, поддавливающее ей снизу ягодицы — более округлые и крупные, чем у него; тесноватая юбка вокруг талии, и тепло лежащей на бедре руки. Чувствовалось, что за последние месяцы она слегка прибавила в весе, и (уж как ни гони эту мысль) лифчик тоже начинает жать. Во рту еще оставался вкус льда после оранжа, который она вот сейчас выпила на кухне, так что губы и язык отдавали холодком. Сознавать это было не менее сладострастно, чем приникнуть сейчас губами к ее рту. Поцелуй, оказывается, ни что иное, как неуклюжий метод достичь слияния.
За окнами снова проплавился реальный мир. Еще минута, и будет Колумбус. Время выходить из контакта. Вместе с тем, пребывание в женском теле до странности утешало, так что Карлсен все не решался его прервать. Это было не просто сексуальное возбуждение, но ощущение непомерной свободы, основанное на сознавании, что сущность человека совершенно отличается от вмещающего ее тела.
Женщина вздохнула и пригладила волосы.
— Ну что, приехали.
— Вы уходите? — услышал он свой голос, и уже в следующее мгновение смотрел на нее собственными глазами.
— Выходит, да. Здесь я живу.
Сказала, а сама не двинулась. Понятно, почему: взаимное влечение между ними было мощным, как гравитационное поле, а усвоенная Карлсеном энергия, похоже, его еще и усиливала. Когда женщина, наконец, поднялась, Карлсена потянуло к ней, словно магнитом.
— Увидимся!
— Надеюсь, что да.
Встретившись с ней взглядом, он хотел выкрикнуть: «Я тоже здесь сойду!», но сдержался. Она пошла, а между ними словно потянулась нить. Как-то и завораживает, и вроде бы неловко. Что, если все-таки не отцепляться? В конце концов, когда стюардеса потянулась к вешалке за ранцем, научное любопытство возобладало, и Карлсен «устремился вслед». В ту же секунду он снова смотрел через призму ее глаз.
Поезд замер окончательно. Ощущение такое, будто спускаешься в лифте (вагоны снижаются на рельсы). Женщина с улыбкой оглянулась. Что удивительно, сам он, Карлсен, улыбнулся в ответ. Вот двери разъехались, и она ступила на платформу. Секундное беспокойство (ого, пошла к выходу!) перекрылось любопытством. Женщина явно не замечала происходящего. Чувствовалось, что незнакомца она покидает с неохотой и жалеет, что не спросила, как часто он ездит экспрессом. Ей, очевидно, было абсолютно невдомек, что они вдвоем разделяют сейчас ее тело. Спустя минуту к ней примкнула другая стюардесса, Гэйл Сэндберг, и они вдвоем вышли через служебный вход в кассовый зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Карлсена, словно окатили холодной водой. Точно. Вот почему Обенхейн не знал, сколько жертв на его счету. Забрезжив, догадка оформилась в незыблемую уверенность. Вялого вида насильник — не единственный обитатель своего тела. Им для своих целей пользуется кто-то другой.
Уяснение сменилось внезапным облегчением. Проснувшийся инстинкт детектива позволил взять себя в руки: в конце концов, охотишься ты, а не за тобой. Вспомни-ка, у каждого преступника есть свой оберегаемый секрет. Секрет Обенхейна в том, что его руки сгубили не пятнадцать девочек, а гораздо больше. Из них пятнадцать конкретно на его счету. Но еще нечто, овладев его телом, убивало остальных, до капли высасывая из них жизненную энергию.
Хотя, пожалуй, при чем здесь «нечто». Некто. И вот именно от этого осознания страх рассеялся. По ту сторону барьера — никакой не дух, не бесплотная сущность, вселяющаяся эдакой средневековой химерой. Это вампир, подобный тебе. Сильнее, искушеннее, но не всемогущий же. Иначе, зачем бы ему прятаться.
Получается, неправ Грондэл. Не все вампиры благотворны. По крайней мере, один из них предпочитает убивать и поглощать. Но кто именно? Один из тех первых, со «Странника»? Или кто-нибудь из их потомков? Может, Грондэл знает.
Поезд замедлял ход перед Цинциннати. Карлсен, подавив в себе холодок тревоги, сконцентрировал ум, как сжимают кулак. Через полминуты поезд скользнул в помещение вокзала и остановился с едва заметным толчком. Возникла пауза: вагоны медленно опускались на рельсы. Вот исчезло электрическое поле, как бы разом освобождая от глухоты. Карлсен удерживал сосредоточенность, чутко выжидая любой намек на дымку забытья. Стоило дверям разъехаться, как мелькнуло что-то похожее на утомленность — секундное усилие его развеяло. Пассажиры, готовясь выходить, стаскивали с верхних полок багаж. Карлсен сидел, не реагируя на возню: утратить бдительность и готовность отразить натиск нельзя было ни на секунду. Вздохнуть удалось лишь тогда, когда сомкнулись двери и снова включилось электрическое поле. Теперь, когда случившееся было, в сущности, ясно, прямая атака даже бы и удивила. Карлсен намеренно привлекал чужую сущность, настроив ум на волну Обенхейна и придав ему пассивность. Теперь оставалось единственно возвратиться на свою волну и удерживать бдительность. Инстинктивно он догадывался, что человеческий ум наделен мощной системой защиты, преодолеть которую почти невозможно, если только самому не настроиться в резонанс. В этом смысл легенды о том, что духа, чтобы он вошел в дом, надобно приглашать.
Когда поезд набирал ход, в соседнее кресло, подойдя, опустилась стюардесса. Ремень автоматически облек ей талию. «Карин Олсен», значилось на значке форменного жакета. В полуистощенном состоянии тепло ее ауры было еще проникновеннее.
— Вы из Нью-Йорка?
— Да, а вы?
— Я из Колумбуса. Не прочь бы переехать в Нью-Йорк, но там квартиры дороговаты…
Она машинальным движением подвинула его чашку в выемку, чтобы не елозила. При этом ладони у них соприкоснулись, и Карлсен с интересом отметил, что «узнает» ее. Ясно, что краткий их контакт на платформе в Канзас Сити установил некий взаимный резонанс. Это подтвердилось, когда она подалась в кресле назад, соприкоснувшись с Карлсеном плечом. Было бы нелепо не воспользоваться какой-то частью этой безвозмездно предлагаемой энергии, той, что она скопила за долгий переезд до Лос-Анджелеса и обратно. Карлсен сфокусировался на точке контакта между плечом и ключицей, дав себе пассивно впитать избыток ее жизненности. Женщина, умостившись головой на спинке кресла, снова расцвела мечтательной улыбкой.
И тут безо всякого перехода Карлсен оставил свою сущность, не противясь тому, чтобы она плавно перетекла в ее. Внешне он так же сидел возле, руку положив на стол — с открытыми, но вместе с тем незрячими глазами, поскольку у женщины глаза были закрыты. Нечто подобное сегодня уже было на платформе в Хобокене, только теперь переход был полный. Чувствовалось кресло, поддавливающее ей снизу ягодицы — более округлые и крупные, чем у него; тесноватая юбка вокруг талии, и тепло лежащей на бедре руки. Чувствовалось, что за последние месяцы она слегка прибавила в весе, и (уж как ни гони эту мысль) лифчик тоже начинает жать. Во рту еще оставался вкус льда после оранжа, который она вот сейчас выпила на кухне, так что губы и язык отдавали холодком. Сознавать это было не менее сладострастно, чем приникнуть сейчас губами к ее рту. Поцелуй, оказывается, ни что иное, как неуклюжий метод достичь слияния.
За окнами снова проплавился реальный мир. Еще минута, и будет Колумбус. Время выходить из контакта. Вместе с тем, пребывание в женском теле до странности утешало, так что Карлсен все не решался его прервать. Это было не просто сексуальное возбуждение, но ощущение непомерной свободы, основанное на сознавании, что сущность человека совершенно отличается от вмещающего ее тела.
Женщина вздохнула и пригладила волосы.
— Ну что, приехали.
— Вы уходите? — услышал он свой голос, и уже в следующее мгновение смотрел на нее собственными глазами.
— Выходит, да. Здесь я живу.
Сказала, а сама не двинулась. Понятно, почему: взаимное влечение между ними было мощным, как гравитационное поле, а усвоенная Карлсеном энергия, похоже, его еще и усиливала. Когда женщина, наконец, поднялась, Карлсена потянуло к ней, словно магнитом.
— Увидимся!
— Надеюсь, что да.
Встретившись с ней взглядом, он хотел выкрикнуть: «Я тоже здесь сойду!», но сдержался. Она пошла, а между ними словно потянулась нить. Как-то и завораживает, и вроде бы неловко. Что, если все-таки не отцепляться? В конце концов, когда стюардеса потянулась к вешалке за ранцем, научное любопытство возобладало, и Карлсен «устремился вслед». В ту же секунду он снова смотрел через призму ее глаз.
Поезд замер окончательно. Ощущение такое, будто спускаешься в лифте (вагоны снижаются на рельсы). Женщина с улыбкой оглянулась. Что удивительно, сам он, Карлсен, улыбнулся в ответ. Вот двери разъехались, и она ступила на платформу. Секундное беспокойство (ого, пошла к выходу!) перекрылось любопытством. Женщина явно не замечала происходящего. Чувствовалось, что незнакомца она покидает с неохотой и жалеет, что не спросила, как часто он ездит экспрессом. Ей, очевидно, было абсолютно невдомек, что они вдвоем разделяют сейчас ее тело. Спустя минуту к ней примкнула другая стюардесса, Гэйл Сэндберг, и они вдвоем вышли через служебный вход в кассовый зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85