— А это зачем? — спросил Сигизмунд, показывая на мешочки.
Лантхильда в ответ так похоже изобразила мелкого грызуна, что Сигизмунд зашелся хохотом. Больше всего девка была похожа на мышь-альбиноса, только очень крупную. И нордическую.
— В миина хуз, — сказал Сигизмунд важно, — нэй…
И сам изобразил грызуна.
— Не то, что в твоей землянке, — добавил он бесполезно.
Девка явно не поверила. Переспросила:
— Нэй?
И снова покусала широкими верхними зубами нижнюю губу, морща при этом длинный нос.
— Нэй, — подтвердил Сигизмунд. — Ей-богу, нэй. Нии, — добавил он для убедительности.
Девка сказала что-то. По ее тону можно было заключить: нэй так нэй, а мешочки пусть висят.
Сигизмунд решил пока не спорить. Лантхильда была упряма. Это он уже оценил, глядя на произведенные ею работы. Бидоны, вызывавшие у него почти мистический ужас, жалкие и прирученные, теснились у мусорного ведра. Рядом, выстроенные в каре, как декабристы на Сенатской площади, стояли литровые банки с окаменевшим вареньем.
— Выбросить? — спросил Сигизмунд. Шагнул, намереваясь сгрузить все это в ведро и вынести на помойку.
Лантхильда знала о назначении мусорного ведра. Вернее, знала о том, что вещь, попав в ведро, наутро исчезает из дома навсегда.
Заквохтала, схватила его за руку, принялась убеждать в чем-то. Видимо, в том, что это очень хорошие вещи.
И тут кобель перестал прыгать, вилять и обращать на себя внимание. Он встал посреди кухни, расставив лапы, поднял на Сигизмунда виноватые глаза и надолго пустил струю. Лужа расползалась все шире. Кобель становился все печальнее. Сигизмунд молчал. Знал за собой вину, но знал и вину кобеля. Так глядели они с кобелем друг на друга и скорбели. Ибо каждый поступил в меру своих сил и разумения.
Девка осуждающе поджала губы. Сказала что-то.
— Хундс, — пояснил Сигизмунд. — Чего с него возьмешь?
Кобель, наконец, отмучился. Попятился от гигантской лужи. Поглядел снизу вверх на Сигизмунда карим оком старого всепонимающего проворовавшегося бухгалтера-еврея. Вся скорбь мира глядела из этого ока. Пошевелил опущенным хвостом. И тихо-тихо убрался…
Ну ладно. По крайней мере, теперь можно не гулять. Сигизмунд пошел в коридор, снял куртку. Показал Лантхильде, где ведро и тряпка — пол подтереть. Та зашипела, но пол вытерла.
За мытьем рук Сигизмунд любовался на себя в зеркало. Очень был доволен. Вот и блаженную к делу приставил.
Обычно кобель выдерживал карантинный срок минут в десять, прежде чем появиться пред хозяйские очи после провинности. Но тут он робко замаячил почти сразу после того, как Лантхильда закончила приборку. Очень уж вкусно пахло.
Однако у Лантхильды он, похоже, надолго запал в немилость. Замахнулась, прикрикнула грозно:
— Хири ут!
Кобель понял. Повесив голову, смылся под сигизмундову табуретку и там затих.
Приготовленное Лантхильдой источало соблазнительные запахи. Источало оно их из гигантской латки, добытой в результате археологических изысканий. Латка принадлежала к сытной застойной эпохе, когда чугуна не жалели.
Где Лантхильда откопала сало — Сигизмунд старался не думать. В морозилке, возможно, что-то еще оставалось, мимикрически сливаясь со снежным покровом. А может, они с Мурром все подъели…
На сале был сварен горох. Не то очень густой суп, не то каша. Похлебка, словом.
Все это было густо приправлено чесноком и луком. Но посолено слабо. Почти пресно.
Сервировка тоже была знатная — две ложки. И все. Хоть бы тарелки поставила.
Сигизмунд выложил на стол купленный по дороге хлеб. Девка поглядела на хлеб, вздохнула почему-то горестно и, прижав к своему красивому свитеру, принялась резать ломтями.
Сели. Кобель под табуреткой шевельнулся и опять затих. Хотел гороха с салом.
Девкина сервировка предполагала совместное хлебание из латки. Лантхильда почему-то не начинала трапезы. Глядела на латку жадно, а на Сигизмунда жалобно и ждала чего-то. Сигизмунд, как дирижер, взмахнул ложкой и погрузил ее в горох. Лантхильда ждала. Отъел. Оказалось пресно. Встал, посолил. Отъел еще раз. А вкусно, понял вдруг Сигизмунд. Кивнул Лантхильде, промычал одобрительно.
Она рассиялась. Тоже ложкой двинула. И стали есть, черпая по очереди из латки, пока живот от сытости не надулся.
Поев, Сигизмунд неожиданно для себя шумно рыгнул. Смутился даже.
— Йаа… — удовлетворенно сказала девка. И тоже рыгнула.
Да. Багамские острова. Кокосы. Йаа…
Правду говорят, что уровень культуры определяется уровнем самого бескультурного человекоэлемента в системе.
А Сигизмунду вдруг понравилось быть самым бескультурным человекоэлементом в системе. Было в этом что-то… Сильное. Яростное. Исступленное. Можно, например, кулаком по столу стукнуть.
Взял и грохнул, аж ложка подпрыгнула. Лантхильда как-то испуганно засмеялась.
— Что? — ревущим голосом молвил Сигизмунд. — Охта? Боязно?
— Нии, — сказала девка.
Сигизмунд поковырял спичкой в зубах и капризно сказал:
— Лантхильда! Эклеров хочу!
Она молча моргала.
— Чаво-то хочу, а чаво — не знаю! Эх, Вавилу бы сюда, водки бы с ним, что ли, выпили…
— Нии, — сказала Лантхильда. — Вавила нэй…
— Сам знаю, что нэй, а все-таки…
Сигизмунд закурил. Кося на девку, медленно поднес руку к вытяжке. Включил. У Лантхильды на мгновение расширились зрачки, но с места не дернулась. Терпела, перемогая первобытный страх.
Сигизмунд выдохнул дым в сторону вытяжки. Похлопал Лантхильду по плечу.
— Ты, девка, это… нэй охта!
Он показал сигаретой на вытяжку.
— Йаа… — согласилась Лантхильда.
Кобель шумно выбрался из-под табуретки и разлегся посреди кухни. Молящий глаз на хозяина устремил — жрать хотел.
— Хири ут! — рявкнула на пса мстительная девка.
— Да ладно, ну его в задницу, — милостиво молвил Сигизмунд. — Пускай пожрет.
Лантхильда поджала губы. Мол, поступай, как знаешь.
Сигизмунд положил кобелю в миску гороха. Кобель, жлобясь и чавкая, принялся поглощать. Потом тоже рыгнул.
Выпили чаю. Побеседовали, как умели. Сигизмунд встал и тут же задел головой один из мешочков.
— Блин, понавесила!
Несколько секунд размышлял, не проявить ли деспотизм и не заставить ли девку все это снять. Потом просто отодвинул к стене.
…А готовить она умеет. Если учесть, что продуктов под рукой у нее почти и не было. Может, и не юродива вовсе, просто иностранка. Из иностранного таежного тупика.
* * *
Немного придя в себя от глинобитной гороховой сытости, Сигизмунд наконец вернул себе способность мыслить как оно и подобает человеку, честолюбиво метящему в мучительно нарождающийся «миддл-класс».
Во-первых, надо бы заставить Лантхильду все-таки вырубить ого. В экране бессмысленно и надрывно мололи языками одержимые страстью самцы и самки — шел сериал. Иногда его перебивала реклама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127