Тетка нестарая и мрачная.
— Вот, протекло тут… — с нажимом заговорил сосед.
— Погоди, Михал Сергеич, — отстранил его Сигизмунд. И — сурово — к тетке: — Ну что, сразу будем акт составлять или поглядим?
— Адрес, — холодно сказала тетка.
Сигизмунд назвал.
Тетка полистала журнал. Нашла там что-то. Снова подняла глаза. Тухлый, скучный взор.
— Я вас слушаю.
— Ну так вот, — опять заговорил сосед, — с потолка натекло, штукатурка вся к е… дреням феням обсыпалась, значит, трубу прорвало — не помыться… ни, извините…
— Адрес, — снова произнесла тетка.
Сигизмунд, кипя, повторил. Тетка что-то нашкрябала в журнале.
— Ваш адрес, — обратилась она к соседу.
— То же самое, только этажом выше.
Она спокойно записала что-то.
— Квартира?
Сосед назвал.
Тут из смежной комнаты вывалился вчерашний дедок, дядя Коля. Поглядел на Сигизмунда с Михал Сергеичем, дружески им ухмыльнулся и обратился к тетке:
— Так это, Томочка, те, кого вчерась залило… Мы с Лешкой залили…
Томочка перевела тухлый взгляд на дядю Колю.
— Ты не сомневайся, мы это… ну, починим…
— Акт, — сказал Сигизмунд деревянным голосом.
— Так это… — обратился к нему дедок.
— Завтра в двенадцать придет техник-смотритель. Составит акт, — брезгливо сказала Томочка.
— Люди, между прочим, работают, — заметил Михал Сергеич. — А не груши околачивают.
— В девять утра вас устроит? — с растяжкой спросила Томочка.
— В девять. Плюс акт, — назойливо сказал Сигизмунд. — Иначе иск.
Они с Томочкой ненавидяще посмотрели друг на друга, оба одинаково кислые.
— Да, — подтвердил сосед, — иначе иск.
— Итого, два иска, — с наслаждением отрезюмировал Сигизмунд. — Пошли, Михал Сергеич. На работу пора.
Уходя, они слышали, как дедок что-то с жаром объясняет тухлоокой Томочке.
* * *
На встречу с Натальей Сигизмунд, конечно, опоздал. Опоздал по-глупому. Зашел в магазинчик канцтоваров — купить разного барахла по мелочи, Светка просила. Заодно приобрести для девки альбом — пусть рисует на приличной бумаге. И хороший мягкий карандаш.
И очереди-то не было, не бывает сейчас в таких магазинах очередей. Просто сперва кассирша сонно копошилась, потом девушку за прилавком было не докричаться…
Увидел Наталью издалека. Стояла в белой куртке, с откинутым капюшоном, с копной светлых волос, разметанных по плечам. В мертвенном свете метро лицо выглядело бледным, будто обсыпанное мукой, а губы, накрашенные помадой «Револьюшн», — очень красными. Вообще она выглядела уставшей. Что усугублялось выражением недовольства. Наталья была недовольна всем: правительством, метрополитеном, погодой, зарплатой. Но больше всего, разумеется, Сигизмундом.
— Сколько тебя можно ждать? Знаешь же, что за Ярополком опаздываю… Вечно последним из садика забираю.
— Они обязаны сидеть до семи.
— Ты не понимаешь! — взъярилась Наталья. — Всех детей разбирают в пять. А потом в полутемном садике до семи сидит одна воспиталка и двое детей: Ярополк и девочка из неблагополучной семьи. У нее вечно простуда на губе и сопли из носа висят. Потом я полседьмого забираю Ярополка, а воспиталка отводит эту девочку к родителям-алкашам…
— В пробке стоял, — пробормотал Сигизмунд, пересчитывая заранее отложенные деньги.
— Хватит мне рассказывать про пробки. У тебя всегда пробки.
— Автомат обязан выдать тысячу стаканов газированной воды, — деревянно сказал Сигизмунд. Он не глядел на Наталью.
Та взъелась.
— При чем тут автомат?
— При том, что садик обязан работать до семи. Вот пусть и…
— Ты что, не понимаешь, что твой ребенок, маленький человек, беззащитный, сидит там один, с этой воспиталкой, в большом полутемном помещении, рисует что-то на листочке и ждет, пока мать придет и заберет его… А я тут стою и жду неизвестно чего…
— Не неизвестно чего, а денег. На вот.
Она взяла, пересчитала. Чуть подобрела. Губы перестала сжимать.
— Ладно. До воскресенья. Кстати, ты, надеюсь, помнишь? Твои звали.
— Помню.
— И веди себя прилично. Ярополк уже забыл, как ты выглядишь. Постарайся обойтись без юродства.
— Без какого еще…
— Сам знаешь.
— Что я знаю?
— Ладно, я пошла.
Она повернулась и резко зашагала сквозь толпу. Сигизмунд сразу потерял ее из виду.
* * *
«Наталью послушать — вечно получается так, что я полное говно. Сынишку своего не люблю. Он действительно сидит там один, маленький, а я груши околачиваю, в пробках стою. С РЭУ судиться время есть, а с Яриком погулять времени нет…
Почему так получается? Что я, действительно его не люблю? Он ведь хороший. Он маленький. Он на меня похож. Может быть. Давно его не видел. Дети быстро меняются.
А подрастет — водку с ним пить будем вместе, на рыбалку поедем…
Да ну ее, Наталью, совсем. Достала!»
Устав давить из себя покаянные мысли, Сигизмунд затормозил у светофора. Стоял, смотрел, как идут люди. Разные.
Город подморозило. Намело предновогодних сугробов. Было холодно и празднично. Некоторые рестораны вывесили на дверях рождественские венки, похожие на те, что в советские времена торжественно возлагали к могиле Неизвестного Солдата. Что-то в них все-таки было гробовое.
Сегодня особенно бросалось в глаза, как много стало в городе чисто вымытых, ярко освещенных, нарядных витрин.
Приметил впереди голосующего мужика. Остановился.
— Слышь, хозяин, до Желябова?..
— Садись.
Мужик сел. Приятный мужик, особенно после Натальи. Здоровенный, с круглой закопченной рожей, кучерявый. Сигизмунду сразу стало легко и просто.
— Слышь, хозяин… Слыхал, вроде, с апреля — все, подвозки тю-тю.
— А чего? — спросил Сигизмунд.
— Да я тут в исполкоме был, два хмыря толковали. Теперь если подвозить — лицензию брать. Ну, чтоб больше денег содрать с нашего брата.
— Да пошли они!.. — от души сказал Сигизмунд.
— Во, а я и говорю! — Мужик оживился. Устроился поудобнее, принялся рассказывать. Весь так и кипел впечатлениями, еще свеженькими. Кулаком себя по колену стучал. Хороший кулак, рабоче-крестьянский. В семидесятые годы таким кулаком грозили разлагающемуся капитализму из журнала «Крокодил».
— Я к чему, бля, хозяин. Я сам-то таксист, во… Ну да неважно. Прицепчик взял к легковухе.
— Какой прицепчик? — полюбопытствовал Сигизмунд.
— «Бизона». Ну, взял, пошел регистрировать. Прихожу в исполком, в свой, Приморский, а там — уй, мать!.. — кабинетов, бля, как купе в поезде. Двери, двери, двери…
«Хордс, хордс, хордс…» — мысленно переводил Сигизмунд на девкину мову.
— …Сует мне, значит, облом форму: заполняй, мол. Там с одной стороны исполкомовская, ну — форма-то, а с другой — налоговая должна эту самую…
— Визу…
— Во, визу ставить. А я знаю, что прицепчик от легковушки налогом не облагается. Иду в налоговую. Прихожу. Там, бля, такой молотобоец сидит — пахать на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Вот, протекло тут… — с нажимом заговорил сосед.
— Погоди, Михал Сергеич, — отстранил его Сигизмунд. И — сурово — к тетке: — Ну что, сразу будем акт составлять или поглядим?
— Адрес, — холодно сказала тетка.
Сигизмунд назвал.
Тетка полистала журнал. Нашла там что-то. Снова подняла глаза. Тухлый, скучный взор.
— Я вас слушаю.
— Ну так вот, — опять заговорил сосед, — с потолка натекло, штукатурка вся к е… дреням феням обсыпалась, значит, трубу прорвало — не помыться… ни, извините…
— Адрес, — снова произнесла тетка.
Сигизмунд, кипя, повторил. Тетка что-то нашкрябала в журнале.
— Ваш адрес, — обратилась она к соседу.
— То же самое, только этажом выше.
Она спокойно записала что-то.
— Квартира?
Сосед назвал.
Тут из смежной комнаты вывалился вчерашний дедок, дядя Коля. Поглядел на Сигизмунда с Михал Сергеичем, дружески им ухмыльнулся и обратился к тетке:
— Так это, Томочка, те, кого вчерась залило… Мы с Лешкой залили…
Томочка перевела тухлый взгляд на дядю Колю.
— Ты не сомневайся, мы это… ну, починим…
— Акт, — сказал Сигизмунд деревянным голосом.
— Так это… — обратился к нему дедок.
— Завтра в двенадцать придет техник-смотритель. Составит акт, — брезгливо сказала Томочка.
— Люди, между прочим, работают, — заметил Михал Сергеич. — А не груши околачивают.
— В девять утра вас устроит? — с растяжкой спросила Томочка.
— В девять. Плюс акт, — назойливо сказал Сигизмунд. — Иначе иск.
Они с Томочкой ненавидяще посмотрели друг на друга, оба одинаково кислые.
— Да, — подтвердил сосед, — иначе иск.
— Итого, два иска, — с наслаждением отрезюмировал Сигизмунд. — Пошли, Михал Сергеич. На работу пора.
Уходя, они слышали, как дедок что-то с жаром объясняет тухлоокой Томочке.
* * *
На встречу с Натальей Сигизмунд, конечно, опоздал. Опоздал по-глупому. Зашел в магазинчик канцтоваров — купить разного барахла по мелочи, Светка просила. Заодно приобрести для девки альбом — пусть рисует на приличной бумаге. И хороший мягкий карандаш.
И очереди-то не было, не бывает сейчас в таких магазинах очередей. Просто сперва кассирша сонно копошилась, потом девушку за прилавком было не докричаться…
Увидел Наталью издалека. Стояла в белой куртке, с откинутым капюшоном, с копной светлых волос, разметанных по плечам. В мертвенном свете метро лицо выглядело бледным, будто обсыпанное мукой, а губы, накрашенные помадой «Револьюшн», — очень красными. Вообще она выглядела уставшей. Что усугублялось выражением недовольства. Наталья была недовольна всем: правительством, метрополитеном, погодой, зарплатой. Но больше всего, разумеется, Сигизмундом.
— Сколько тебя можно ждать? Знаешь же, что за Ярополком опаздываю… Вечно последним из садика забираю.
— Они обязаны сидеть до семи.
— Ты не понимаешь! — взъярилась Наталья. — Всех детей разбирают в пять. А потом в полутемном садике до семи сидит одна воспиталка и двое детей: Ярополк и девочка из неблагополучной семьи. У нее вечно простуда на губе и сопли из носа висят. Потом я полседьмого забираю Ярополка, а воспиталка отводит эту девочку к родителям-алкашам…
— В пробке стоял, — пробормотал Сигизмунд, пересчитывая заранее отложенные деньги.
— Хватит мне рассказывать про пробки. У тебя всегда пробки.
— Автомат обязан выдать тысячу стаканов газированной воды, — деревянно сказал Сигизмунд. Он не глядел на Наталью.
Та взъелась.
— При чем тут автомат?
— При том, что садик обязан работать до семи. Вот пусть и…
— Ты что, не понимаешь, что твой ребенок, маленький человек, беззащитный, сидит там один, с этой воспиталкой, в большом полутемном помещении, рисует что-то на листочке и ждет, пока мать придет и заберет его… А я тут стою и жду неизвестно чего…
— Не неизвестно чего, а денег. На вот.
Она взяла, пересчитала. Чуть подобрела. Губы перестала сжимать.
— Ладно. До воскресенья. Кстати, ты, надеюсь, помнишь? Твои звали.
— Помню.
— И веди себя прилично. Ярополк уже забыл, как ты выглядишь. Постарайся обойтись без юродства.
— Без какого еще…
— Сам знаешь.
— Что я знаю?
— Ладно, я пошла.
Она повернулась и резко зашагала сквозь толпу. Сигизмунд сразу потерял ее из виду.
* * *
«Наталью послушать — вечно получается так, что я полное говно. Сынишку своего не люблю. Он действительно сидит там один, маленький, а я груши околачиваю, в пробках стою. С РЭУ судиться время есть, а с Яриком погулять времени нет…
Почему так получается? Что я, действительно его не люблю? Он ведь хороший. Он маленький. Он на меня похож. Может быть. Давно его не видел. Дети быстро меняются.
А подрастет — водку с ним пить будем вместе, на рыбалку поедем…
Да ну ее, Наталью, совсем. Достала!»
Устав давить из себя покаянные мысли, Сигизмунд затормозил у светофора. Стоял, смотрел, как идут люди. Разные.
Город подморозило. Намело предновогодних сугробов. Было холодно и празднично. Некоторые рестораны вывесили на дверях рождественские венки, похожие на те, что в советские времена торжественно возлагали к могиле Неизвестного Солдата. Что-то в них все-таки было гробовое.
Сегодня особенно бросалось в глаза, как много стало в городе чисто вымытых, ярко освещенных, нарядных витрин.
Приметил впереди голосующего мужика. Остановился.
— Слышь, хозяин, до Желябова?..
— Садись.
Мужик сел. Приятный мужик, особенно после Натальи. Здоровенный, с круглой закопченной рожей, кучерявый. Сигизмунду сразу стало легко и просто.
— Слышь, хозяин… Слыхал, вроде, с апреля — все, подвозки тю-тю.
— А чего? — спросил Сигизмунд.
— Да я тут в исполкоме был, два хмыря толковали. Теперь если подвозить — лицензию брать. Ну, чтоб больше денег содрать с нашего брата.
— Да пошли они!.. — от души сказал Сигизмунд.
— Во, а я и говорю! — Мужик оживился. Устроился поудобнее, принялся рассказывать. Весь так и кипел впечатлениями, еще свеженькими. Кулаком себя по колену стучал. Хороший кулак, рабоче-крестьянский. В семидесятые годы таким кулаком грозили разлагающемуся капитализму из журнала «Крокодил».
— Я к чему, бля, хозяин. Я сам-то таксист, во… Ну да неважно. Прицепчик взял к легковухе.
— Какой прицепчик? — полюбопытствовал Сигизмунд.
— «Бизона». Ну, взял, пошел регистрировать. Прихожу в исполком, в свой, Приморский, а там — уй, мать!.. — кабинетов, бля, как купе в поезде. Двери, двери, двери…
«Хордс, хордс, хордс…» — мысленно переводил Сигизмунд на девкину мову.
— …Сует мне, значит, облом форму: заполняй, мол. Там с одной стороны исполкомовская, ну — форма-то, а с другой — налоговая должна эту самую…
— Визу…
— Во, визу ставить. А я знаю, что прицепчик от легковушки налогом не облагается. Иду в налоговую. Прихожу. Там, бля, такой молотобоец сидит — пахать на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127