Человеческий мозг может рождать смелые образы, создавать поэзию и радары, вынашивать идею Сикстинской капеллы и сверхзвукового самолета «конкорд». И в то же время мозг – из-за своей способности хранить воспоминания и осознавать происшедшее – может терзать человека, мучить его, не давая ни минуты покоя; только смерть кладет этому конец.
Смерть… стирающая воспоминания, несущая забвение и покой.
Это и побудило Кейза Бейкерсфелда принять решение сегодня ночью покончить с собой.
Пора уже было возвращаться в радарную. До конца смены оставалось еще несколько часов, а Кейз заключил с собой договор: довести до конца сегодняшнюю вахту в радарной. Он не мог бы сказать, почему он так решил, – просто считал это правильным и привык быть добросовестным во всем. Добросовестность была у них в крови – это, пожалуй, единственное, что роднило его с Мелом.
Так или иначе, когда смена окончится – и его последнее обязательство будет выполнено, – ничто уже не помешает ему пойти в гостиницу «О'Хейген», где он зарегистрировался сегодня днем, и, не теряя времени, принять сорок таблеток нембутала которые лежали у него в кармане. Он собирал их по две-три штуки на протяжении нескольких месяцев. Врач прописал ему это снотворное, и каждый раз, когда Натали покупала его в аптеке, Кейз незаметно откладывал и прятал половину. А на днях пошел в библиотеку и по учебнику клинической токсикологии выяснил, что количество нембутала, которым он располагал, значительно превышало роковую дозу.
Смена его закончится в полночь. Вскоре после этого он примет таблетки и быстро заснет последним сном.
Он посмотрел на свои ручные часы, повернув циферблат к свету, падавшему из окна. Было почти девять. Пора возвращаться в радарную? Нет, надо еще немного подождать. Ему хотелось прийти туда совершенно спокойным, чтобы нервы были готовы к любым случайностям, которые могут произойти в течение этих последних оставшихся ему часов.
Кейз Бейкерсфелд снова повертел в руках ключ от номера в гостинице. Комната 224.
Странное совпадение: номер комнаты, которую он снял, оканчивался на «двадцать четыре». Некоторые люди верят в нумерологию, в оккультное значение цифр. Кейз не верил, и тем не менее цифра «двадцать четыре» вторично врывалась в его жизнь.
Первый раз это была дата – 24-е число, и было это полтора года назад. Глаза Кейза увлажнились. День этот врезался в его память, вызывая угрызения совести и душевную тоску всякий раз, когда он вспоминал о нем. Отсюда и возник мрак, окутавший постепенно его сознание, отсюда возникло его отчаяние. Это же привело его к решению покончить сегодня с жизнью.
Летнее утро. Четверг. Двадцать четвертое июня.
Это был день, точно специально созданный для поэтов, влюбленных и фотографов, снимающих на цветную пленку, – один из тех дней, которые человек сохраняет в памяти и потом извлекает из нее, как листок старого календаря, когда много лет спустя хочет вспомнить что-то радостное и прекрасное. В Лисберге, штат Виргиния, при восходе солнца небо было таким ясным, что в сводке погоды стояло: «ПИВБ» – на языке авиаторов это значит: «Потолок и видимость безграничны», лишь после полудня то тут, то там стали появляться облачка, похожие на рваные клочки ваты. Солнце грело, но не пекло, легкий ветерок с гор Блу-Ридж приносил аромат клевера.
По пути на работу в то утро – а он ехал в Вашингтонский центр наблюдения за воздухом в Лисберге – Кейз видел дикие розы в цвету. Ему даже вспомнилась строка из Китса, которого он учил в школе: «И пышное цветенье лета…» Она как-то очень перекликалась с этим днем.
Он пересек границу Виргинии: ехал он из Адамстауна, штат Мэриленд, где они с Натали снимали для себя и двух своих сыновей славный небольшой домик. Крыша его «фольксвагена» была опущена; он вел машину не спеша, наслаждаясь мягким воздухом и нежарким солнцем; вот впереди показались знакомые низкие современные строения воздушной диспетчерской, он по-прежнему чувствовал себя в необычно размягченном состоянии духа. Впоследствии он не раз спрашивал себя, не явилось ли это причиной того, что произошло потом.
Даже в главном здании – доме с глухими толстыми стенами, куда не было доступа дневному свету, – Кейзу казалось тогда, что вокруг все еще сияет летний день. Среди семидесяти с лишним диспетчеров, сидевших в одних рубашках без пиджаков, царила какая-то атмосфера легкости и не чувствовалось напряжения, обычного при их работе. Одной из причин, очевидно, было то, что при такой удивительно ясной погоде им меньше приходилось следить за полетами. Многие некоммерческие самолеты – частные, военные и даже некоторые лайнеры – летели сегодня, пользуясь визуальным наблюдением, иными словами, по методу; «Ты меня видишь – я тебя вижу», когда пилот сам следит за своим местонахождением в воздухе и ему нет нужды связываться по радио с КДП и сообщать, где он находится.
Лисбергский центр играл в авиации важную роль. Отсюда велось наблюдение за движением по всем авиалиниям над шестью восточными прибрежными штатами и давались указания самолетам. Зона наблюдения превышала сто тысяч квадратных миль. Как только самолет, летящий по приборам, покидал аэропорт в этой зоне, он тут же попадал под наблюдение и контроль Лисберга. И находился под контролем до тех пор, пока не заканчивал полета или не покидал зоны. Если же какой-то самолет подлетал к зоне, сведения о нем тотчас поступали от одного из двадцати аналогичных центров, разбросанных по всем Соединенным Штатам. Лисбергский центр считался одним из самых загруженных в стране. В нем осуществлялось наблюдение за южным концом «Северо-Восточного коридора», занимающего первое место в мире по числу самолетов, пролетающих в течение дня.
Как ни странно, близ Лисбергского центра не было ни одного аэропорта; ближайший, по которому он и назывался, находился в Вашингтоне, то есть на расстоянии сорока миль. Центр – группа низких современных строении с площадкой для машин – был расположен среди виргинских полей; с трех сторон его окружала возделанная земля. А с четвертой протекала маленькая речушка под названием Бычий ручей, навеки прославившаяся благодаря двум сражениям Гражданской войны. Кейз Бейкерсфелд как-то раз после работы ходил к этому ручью, размышляя о превратностях судьбы – о прошлом Лисберга и таком непохожем на прошлое настоящем.
В это утро, несмотря на ясный, солнечный день за окном, в просторной и высокой, точно неф собора, главной диспетчерской люди работали как всегда. Диспетчерская – огромное помещение, больше футбольного поля – была, по обыкновению, слабо освещена, чтобы яснее видны были экраны двух-трех десятков радаров, установленных в несколько рядов и ярусов под нависающими сверху козырьками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149