Но только не для Синтии, заметил Эйнсли. Их с Патриком Дженсеном пальцы переплелись так крепко, что у Синтии костяшки побелели. “Как же глубока ее ненависть к Дойлу!” — подумал Эйнсли. Это отчасти объясняло, почему она пожелала присутствовать при казни, хотя едва ли зрелище смерти Дойла принесет ей хоть какое-то облегчение в ее горе. Может, сказать ей, размышлял Эйнсли, что Дойл, сознавшись в убийстве четырнадцати человек, отрицал свою причастность к смерти Густава и Эленор Эрнст? Кстати, сам Эйнсли был склонен этому верить. Вероятно, он обязан ей сообщить эту информацию хотя бы потому, что она сама в прошлом была офицером полиции, его коллегой. Как поступить?
Оставалось подсоединить два толстенных кабеля: один к шлему на голове Дойла, другой — к контакту на правой ноге. Клеммы быстро поставили на место, прочно закрепив массивными винтами-барашками.
Как только это было сделано, надзиратели и электрик разом проворно отступили от электрического стула на почтительную дистанцию, словно боясь заслонить обзор начальнику тюрьмы.
Некоторые из находившихся в помещении для свидетелей журналистов принялись что-то быстро писать в своих блокнотах. Какая-то свидетельница совершенно побледнела и прижимала ладонь к губам, словно ее могло в любой момент стошнить. Еще один свидетель то и дело покачивал головой, откровенно потрясенный увиденным. Зная, какая борьба шла за места, Эйнсли изумлялся, почему все эти люди так хотели попасть сюда?! Вероятно, ими двигал свойственный многим подсознательный интерес ко всему, что связано со смертью, думал он.
Затем внимание Эйнсли вновь переключилось на начальника тюрьмы. Свернув текст приговора в трубочку, он держал его в правой руке, как жезл уличного регулировщика. Сквозь прорезь в кабинке палача за ним следила пара глаз. Начальник опустил свиток и чуть заметно кивнул.
Глаза пропали из прорези. Мгновение спустя зал казней словно дрогнул: включили рубильник и ток чудовищного напряжения пронизал все соединения цепи. Даже в помещении для свидетелей, где репродукторы теперь молчали, можно было расслышать глухой стук. Резко потускнело освещение.
Тело Дойла конвульсивно дернулось, хотя общий эффект первоначального удара током был подавлен, потому что, как написал об этом один из репортеров в газете на следующий день, “Дойл был пристегнут плотнее, чем пилот сверхзвукового истребителя”. Однако конвульсии продолжались и потом, когда в течение двух минут автоматика ритмично отрабатывала убийственный цикл, снижая напряжение до пятисот вольт, а потом вновь поднимая до двух тысяч, и так восемь раз. Бывали случаи, когда начальник тюрьмы подавал палачу сигнал отключить ток до окончания полного цикла, если был уверен, что дело уже сделано. Но сегодня он не вмешался, и Эйнсли ощутил вдруг мерзкий запах паленого мяса, который проникал из зала казней через систему кондиционирования воздуха. Все, кто был рядом с ним, скорчили гримасы отвращения.
Когда доктору сделали знак, что электричество отключено, он подошел к Дойлу, расстегнул рубашку и стал прослушивать сердце. Менее чем через минуту он обернулся и кивнул начальнику тюрьмы. Дойл был мертв.
Остальное выглядело совершенно обыденно. Кабели, ремни и застежки быстро убрали. Ничем больше не удерживаемый труп Дойла качнулся вперед и упал на руки стоявшим наготове надзирателям, которые сноровисто упаковали его в черный мешок. На нем так ловко застегнули молнию, что никто из свидетелей не успел разглядеть, остались ли на теле ожоги. Затем на больничной каталке останки Элроя Дойла вывезли в ту же дверь, куда он совсем недавно вошел еще живой.
Большинство из присутствовавших в комнате свидетелей поспешно поднялись со своих мест. Отбросив все колебания, Эйнсли наклонился к Синтии Эрнст и тихо сказал:
— Комиссар, я должен сообщить вам, что непосредственно перед казнью я говорил с Дойлом о ваших родителях. Он заявил, что…
Она резко повернулась к нему и посмотрела невидящим взглядом.
— Я не желаю ничего слушать, — сказала она. — Я пришла посмотреть на его муки. Надеюсь, они были велики.
— В этом не приходится сомневаться, — заметил Эйнсли.
— В таком случае, сержант, я полностью удовлетворена.
— Я понял вас, комиссар.
Но понял ли он? Вслед за другими Эйнсли вышел из комнаты, погруженный в раздумья.
Сразу за дверью, где публика ожидала, когда всех проводят к выходу из тюрьмы, к Эйнсли подошел Дженсен.
— Хотел познакомиться с вами, — сказал он. — Я — …
— Мне известно, кто вы такой, — холодно оборвал, его Эйнсли. — Но почему вы здесь?
Писатель улыбнулся:
— В моем новом романе описывается смертная казнь. Вот я и решил, что называется, увидеть воочию. Комиссар Эрнст помогла мне попасть сюда.
В этот момент появился лейтенант Хэмбрик.
— Вам нет нужды дожидаться всех, — обратился он к Эйнсли. — Следуйте за мной. Я прослежу, чтобы вам вернули оружие и проводили к машине.
Коротко кивнув Дженсену, Эйнсли удалился.
Глава 3
— Я заметил, как огни во всех окнах словно бы притухли, — сообщил Хорхе, — и понял, что это на гриль для Дойла все электричество уходит.
— Правильно понял, — кратко подтвердил Эйнсли.
Это были первые слова, которыми они обменялись с тех пор, как десять минут назад выехали за ворота тюрьмы. По пути они миновали демонстрантов, ряды которых заметно поубавились, хотя многие все еще держали горящие свечи. Эйнсли молчал.
На него сильно подействовала мрачная церемония умерщвления Дойла. В то же время он не мог не сознавать, что Дойл получил по заслугам. И в этой мысли его окончательно утверждала непоколебимая теперь уверенность, что на совести Дойла были не только две загубленные жизни, за которые его казнили, но по меньшей мере еще двенадцать.
Он опять тронул внутренний карман пиджака, где лежала драгоценная кассета с записью признания Дойла. Не ему решать, где и как обнародовать эту информацию, если ее вообще стоит делать достоянием гласности. Эйнсли вручит кассету лейтенанту Ньюболду, а там пусть ею занимается руководство управления полиции Майами и прокуратура штата.
— А что, Зверю пришлось-таки…
Эйнсли не дал Хорхе закончить.
— Не уверен, что мы можем и дальше называть его Зверем, — сказал он. — Животные убивают только по необходимости, а Дойл делал это потому… — на этом Эйнсли и сам осекся. В самом деле, почему совершал убийства Дойл? Удовольствия ради? Или на почве религиозного фанатизма? Или в состоянии аффекта? Вслух он подытожил:
— Почему это делал Дойл, мы уже никогда не узнаем.
— И все же, сержант, удалось вам вытащить из него что-нибудь? — Хорхе быстро посмотрел на своего пассажира. — Что-то, о чем можно мне рассказать?
— Нет, я сначала должен поговорить с лейтенантом, — покачал головой Эйнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140