Зато когда он бодрствует, что бы вам ни говорили его близкие, он зорок, как горный орел.
— Иной раз мне кажется, что он как хорошие старинные часы, — добавил ее муж Франческо. — Когда-нибудь они встанут, но до тех пор механизм работает четко.
— Хотел бы я, чтобы однажды и обо мне сказали то же самое, — усмехнулся Эйнсли и спросил:
— Как вы думаете, старик сможет мне что-нибудь рассказать о смерти в своем доме?
— Я бы нисколько не удивилась, — ответила Карина Васкезес. — Он прекрасно осведомлен о всех семейных делах, но держит язык за зубами, а мы с Франческо не привыкли задавать слишком много вопросов. Еще скажу вам: мистер Вильгельм часто просыпается по ночам, так что он вполне мог что-то слышать. С нами он ничего не обсуждает, так что придется вам самому у него спросить.
Эйнсли поблагодарил обоих и сказал, что придет еще раз.
Несмотря на нехватку времени, Фелиция не пожалела усилий, чтобы организовать для покойного мужа пышные похороны. Для отпевания была избрана епископальная (и более чем внушительных размеров) церковь святого Павла в Корал-Гейблз. О церемонии были оповещены все средства массовой информации; с этого сообщения начинались все выпуски новостей по WBEQ. Все универмаги Даваналей в Майами и окрестностях закрылись в тот день на три часа, чтобы их служащие смогли присутствовать на отпевании, причем негласно всех предупредили, что уклонившихся занесут в черный список. Реквием прозвучал в исполнении многочисленного хора во главе с епископом, дьяконом и каноником. В числе тех, кто подставили под гроб плечо, были мэр города два сенатора штата и конгрессмен из Вашингтона, которых, как магнит металлическую стружку, притянуло к себе могущество дома Даваналей. Церковь была переполнена, хотя не могло не бросаться в глаза отсутствие Теодора и Юджинии Даваналей, так и не выбравшихся из Милана.
Малколм Эйнсли, Хорхе Родригес и Хосе Гарсия пришли на похороны, но не оплакивать покойного, а внимательнейшим образом вглядеться в лица присутствовавших. Конечно, имелись веские основания подозревать самоубийство, но и того, что Байрона Мэддокс-Даваналя убили, тоже пока нельзя было полностью исключить, а, как известно, некая мистическая сила нередко приводит убийц на похороны своих жертв.
Помимо сыщиков здесь работала и группа из трех криминалистов, которые с помощью скрытой камеры снимали церемонию и фиксировали номера автомашин тех, кто приехал проводить Байрона в последний путь.
Ближе к вечеру того же дня, когда детективы уже вернулись к себе в отдел, к ним на этаж привели офицера в форме иммиграционной службы, которому нужен был Хосе Гарсия.
Они были знакомы и обменялись дружескими рукопожатиями.
— Я подумал, что лучше передать тебе это лично, — сказал гость и протянул детективу конверт. — Здесь те отпечатки, что ты запрашивал. Только что переданы электронной почтой из Лондона.
— Даже не знаю, как тебя благодарить! — просиял добродушный Гарсия.
Поболтав немного с посетителем, он проводил его до выхода. Когда Гарсия вернулся, Эйнсли был занят телефонным разговором. Потоптавшись немного рядом с ним, Гарсия не выдержал и сам отправился в соседний отдел к Хулио Вероне.
Через десять минут Гарсия вернулся. При этом он с порога возвестил:
— Эй, сержант! Важные новости! Эйнсли резко развернул свое кресло.
— Этот сукин сын Холдсворт! Дворецкий… Я же говорил, что он лжет! Его отпечатки пальцев криминалисты нашли на будильнике. Никаких сомнений, совпадение полное. К тому же, Верона уже получил результаты анализа крови. На часах была кровь покойного.
— Отличная работа, Хосе… — начал Эйнсли, но был прерван возгласом от другого стола:
— Сержанта Эйнсли к телефону по седьмой линии! Сделав жест остальным помолчать, Эйнсли снял трубку и назвался. В ответ он услышал женский голос:
— Сержант, это Карина Васкезес. Мистер Вильгельм сейчас бодрствует и говорит, что был бы рад вас видеть. Мне кажется, он что-то знает. Но только приезжайте скорее, пожалуйста. А то он опять заснет…
Положив трубку, Эйнсли со вздохом сказал:
— У тебя в самом деле важные новости, Хосе, и они дают нам крепкую ниточку. Но есть еще кое-что, чем я вынужден заняться прежде всего.
Поднявшись вместе с Эйнсли на четвертый этаж особняка Даваналей, миссис Васкезес провела его в огромную спальню, отделанную панелями светлого дуба и широкими окнами, выходившими на залив. В центре комнаты стояла необъятных размеров кровать под балдахином, в которой, откинувшись на подушку, сидел хрупкий крошечный человечек — Вильгельм Даваналь.
— К вам мистер Эйнсли, — объявила Карина Васкезес. — Тот самый полицейский, которого вы изволили согласиться принять.
Между делом она придвинула к изголовью кровати стул.
Сидевший в постели кивнул и негромко произнес, сделав жест в сторону стула:
— Соблаговолите присесть.
— Спасибо, сэр.
Усаживаясь, Эйнсли услышал из-за спины шепот миссис Васкезес:
— Не будете возражать, если я останусь здесь?
— Нисколько. Даже буду рад. — Если ему предстоит услышать нечто важное, свидетельница может оказаться полезной.
Эйнсли вгляделся в сидевшего перед ним старика. Несмотря на более чем почтенный возраст и старческую немощь, Вильгельм Даваналь сохранил патрицианский облик и ястребиные черты лица. Совершенно седые волосы сильно поредели, но были аккуратно расчесаны. Голову он держал прямо и горделиво. Только мешки отвисшей кожи на лице и шее, слезящиеся глаза и дрожь в пальцах напоминали, что это тело пережило почти столетие треволнений и тягот земных.
— Жаль Байрона… — голос старика был так слаб, что Эйнсли пришлось напрячь слух. — Мужик он был бесхребетный и бесполезный для бизнеса, но мне он все равно нравился. Часто заходил проведать меня, не то что остальные. Те вечно слишком заняты. Иногда он мне что-нибудь читал. Вы уже знаете, кто убил его? Эйнсли решил говорить начистоту:
— Мы не думаем, что его убили, сэр. Рассматривается версия самоубийства.
На лице старика не отразилось никаких эмоций; Он немного помолчал и вымолвил:
— Я догадывался. Он как-то мне признался, что жизнь его пуста.
Эйнсли поспешно делал записи. А миссис Васкезес шепнула:
— Не теряйте даром времени. Если у вас есть вопросы, поторопитесь их задать. Эйнсли кивнул.
— Мистер Даваналь, в ночь с понедельника на вторник вы не слышали какого-нибудь звука, похожего на выстрел?
Когда старик ответил, голос его словно окреп.
— Конечно, слышал. Совершенно отчетливо. Я сразу понял, что это было. И время заметил.
— И в котором часу это произошло, сэр?
— Вскоре после половины шестого. У меня часы со светящимся циферблатом. — Нетвердой рукой Вильгельм Даваналь указал на небольшой столик слева от кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Иной раз мне кажется, что он как хорошие старинные часы, — добавил ее муж Франческо. — Когда-нибудь они встанут, но до тех пор механизм работает четко.
— Хотел бы я, чтобы однажды и обо мне сказали то же самое, — усмехнулся Эйнсли и спросил:
— Как вы думаете, старик сможет мне что-нибудь рассказать о смерти в своем доме?
— Я бы нисколько не удивилась, — ответила Карина Васкезес. — Он прекрасно осведомлен о всех семейных делах, но держит язык за зубами, а мы с Франческо не привыкли задавать слишком много вопросов. Еще скажу вам: мистер Вильгельм часто просыпается по ночам, так что он вполне мог что-то слышать. С нами он ничего не обсуждает, так что придется вам самому у него спросить.
Эйнсли поблагодарил обоих и сказал, что придет еще раз.
Несмотря на нехватку времени, Фелиция не пожалела усилий, чтобы организовать для покойного мужа пышные похороны. Для отпевания была избрана епископальная (и более чем внушительных размеров) церковь святого Павла в Корал-Гейблз. О церемонии были оповещены все средства массовой информации; с этого сообщения начинались все выпуски новостей по WBEQ. Все универмаги Даваналей в Майами и окрестностях закрылись в тот день на три часа, чтобы их служащие смогли присутствовать на отпевании, причем негласно всех предупредили, что уклонившихся занесут в черный список. Реквием прозвучал в исполнении многочисленного хора во главе с епископом, дьяконом и каноником. В числе тех, кто подставили под гроб плечо, были мэр города два сенатора штата и конгрессмен из Вашингтона, которых, как магнит металлическую стружку, притянуло к себе могущество дома Даваналей. Церковь была переполнена, хотя не могло не бросаться в глаза отсутствие Теодора и Юджинии Даваналей, так и не выбравшихся из Милана.
Малколм Эйнсли, Хорхе Родригес и Хосе Гарсия пришли на похороны, но не оплакивать покойного, а внимательнейшим образом вглядеться в лица присутствовавших. Конечно, имелись веские основания подозревать самоубийство, но и того, что Байрона Мэддокс-Даваналя убили, тоже пока нельзя было полностью исключить, а, как известно, некая мистическая сила нередко приводит убийц на похороны своих жертв.
Помимо сыщиков здесь работала и группа из трех криминалистов, которые с помощью скрытой камеры снимали церемонию и фиксировали номера автомашин тех, кто приехал проводить Байрона в последний путь.
Ближе к вечеру того же дня, когда детективы уже вернулись к себе в отдел, к ним на этаж привели офицера в форме иммиграционной службы, которому нужен был Хосе Гарсия.
Они были знакомы и обменялись дружескими рукопожатиями.
— Я подумал, что лучше передать тебе это лично, — сказал гость и протянул детективу конверт. — Здесь те отпечатки, что ты запрашивал. Только что переданы электронной почтой из Лондона.
— Даже не знаю, как тебя благодарить! — просиял добродушный Гарсия.
Поболтав немного с посетителем, он проводил его до выхода. Когда Гарсия вернулся, Эйнсли был занят телефонным разговором. Потоптавшись немного рядом с ним, Гарсия не выдержал и сам отправился в соседний отдел к Хулио Вероне.
Через десять минут Гарсия вернулся. При этом он с порога возвестил:
— Эй, сержант! Важные новости! Эйнсли резко развернул свое кресло.
— Этот сукин сын Холдсворт! Дворецкий… Я же говорил, что он лжет! Его отпечатки пальцев криминалисты нашли на будильнике. Никаких сомнений, совпадение полное. К тому же, Верона уже получил результаты анализа крови. На часах была кровь покойного.
— Отличная работа, Хосе… — начал Эйнсли, но был прерван возгласом от другого стола:
— Сержанта Эйнсли к телефону по седьмой линии! Сделав жест остальным помолчать, Эйнсли снял трубку и назвался. В ответ он услышал женский голос:
— Сержант, это Карина Васкезес. Мистер Вильгельм сейчас бодрствует и говорит, что был бы рад вас видеть. Мне кажется, он что-то знает. Но только приезжайте скорее, пожалуйста. А то он опять заснет…
Положив трубку, Эйнсли со вздохом сказал:
— У тебя в самом деле важные новости, Хосе, и они дают нам крепкую ниточку. Но есть еще кое-что, чем я вынужден заняться прежде всего.
Поднявшись вместе с Эйнсли на четвертый этаж особняка Даваналей, миссис Васкезес провела его в огромную спальню, отделанную панелями светлого дуба и широкими окнами, выходившими на залив. В центре комнаты стояла необъятных размеров кровать под балдахином, в которой, откинувшись на подушку, сидел хрупкий крошечный человечек — Вильгельм Даваналь.
— К вам мистер Эйнсли, — объявила Карина Васкезес. — Тот самый полицейский, которого вы изволили согласиться принять.
Между делом она придвинула к изголовью кровати стул.
Сидевший в постели кивнул и негромко произнес, сделав жест в сторону стула:
— Соблаговолите присесть.
— Спасибо, сэр.
Усаживаясь, Эйнсли услышал из-за спины шепот миссис Васкезес:
— Не будете возражать, если я останусь здесь?
— Нисколько. Даже буду рад. — Если ему предстоит услышать нечто важное, свидетельница может оказаться полезной.
Эйнсли вгляделся в сидевшего перед ним старика. Несмотря на более чем почтенный возраст и старческую немощь, Вильгельм Даваналь сохранил патрицианский облик и ястребиные черты лица. Совершенно седые волосы сильно поредели, но были аккуратно расчесаны. Голову он держал прямо и горделиво. Только мешки отвисшей кожи на лице и шее, слезящиеся глаза и дрожь в пальцах напоминали, что это тело пережило почти столетие треволнений и тягот земных.
— Жаль Байрона… — голос старика был так слаб, что Эйнсли пришлось напрячь слух. — Мужик он был бесхребетный и бесполезный для бизнеса, но мне он все равно нравился. Часто заходил проведать меня, не то что остальные. Те вечно слишком заняты. Иногда он мне что-нибудь читал. Вы уже знаете, кто убил его? Эйнсли решил говорить начистоту:
— Мы не думаем, что его убили, сэр. Рассматривается версия самоубийства.
На лице старика не отразилось никаких эмоций; Он немного помолчал и вымолвил:
— Я догадывался. Он как-то мне признался, что жизнь его пуста.
Эйнсли поспешно делал записи. А миссис Васкезес шепнула:
— Не теряйте даром времени. Если у вас есть вопросы, поторопитесь их задать. Эйнсли кивнул.
— Мистер Даваналь, в ночь с понедельника на вторник вы не слышали какого-нибудь звука, похожего на выстрел?
Когда старик ответил, голос его словно окреп.
— Конечно, слышал. Совершенно отчетливо. Я сразу понял, что это было. И время заметил.
— И в котором часу это произошло, сэр?
— Вскоре после половины шестого. У меня часы со светящимся циферблатом. — Нетвердой рукой Вильгельм Даваналь указал на небольшой столик слева от кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140