Перед ней в ряд стояли двенадцать жеребцов — шесть вороных и шесть золотисто-рыжих, с лоснящейся шелковистой шерстью, с расчесанными гривами, с заплетенными в них малиновыми лентами. Каждый жеребец был привязан цепью к низкому столбу. Два джигита с медными подносами обходили жеребцов и кормили их с рук ломтиками дыни.
Али-Джан был так поражен красотой коней, их огненными глазами и лебедиными шеями, что не сразу заметил группу людей, сидевших под огромным старым карагачом.
Площадка, покрытая персидским ковром, была уставлена серебряными блюдами и стеклянными иракскими вазами. На них пестрели разноцветными красками сахарные печенья , конфеты, свежие и сушеные фрукты и другие сладости. Несколько человек расположились полукругом. Отдельно сидел смуглый юноша в индийской чалме и черном чекмене: к нему все обращались почтительно, как к хозяину. Около площадки старались изо всех сил несколько музыкантов: одни водили смычками, другие играли на дудках, двое выбивали глухую дробь на бубнах, наполняя сад причудливыми звуками одурманивающей музыки.
– Гелюбсен, гелюбсен ! — сказал смуглый юноша и стремительно вскочил. За ним поднялись и все сидевшие. Он подошел к неподвижному пленному. Али-Джан понял, это сын шаха Джелаль эд-Дин.
– Ты поймал его? Где ты его нашел?
– Я его встретил в степи около Отрара. Ну и крепкий, ну и жилистый, едва скрутил!
– Кто он? Из какого племени? Что он говорил?
– Не хотел отвечать. Молчит.
– Однако жизнь убегает с его лица. Он умирает?
– Не знаю, светлейший хан. Я мчался из всех сил, чтобы живым доставить его перед очи хорезм-шаха.
– Ты уморил его скачкой. Надо его заставить говорить.
Джелаль эд-Дин похлопал в ладоши. Появился слуга.
– Позови лекаря Забана; пусть придет со всеми своими склянками и лекарствами. Скажи — человек умирает.
– Сейчас, мой хан!
Пленник начал оживать. Его глаза расширились, из раскрывшегося рта вырывались глухие звуки, и он закричал, пытаясь вырваться из веревок.
– Что он кричит? — спросил Джелаль эд-Дин.
Али-Джан объяснил:
– Он видит твоих коней и восторгается: "Хорошие кони! Красивые кони! Но здесь они не останутся. Все они попадут в табуны Чингиз-хана непобедимого. Он один будет ездить на твоих конях!"
– Почему ты понимаешь слова этого язычника?
– Я ходил раньше с караванами в Китай, я посещал татарские кочевья. Там я научился говорить на их языке.
– А кто такой Чингиз-хан непобедимый? Почему он непобедимый? Как этот язычник смеет так дерзко говорить? — сердился Тимур-Мелик. — Только хорезм-шах Мухаммед — непобедимый повелитель всех народов. Зарублю этого пленника, если он будет так говорить.
– Пускай себе говорит, что хочет, — прервал Джелаль эд-Дин, — а мы от него выпытаем все, что он знает об этом непобедимом вожде татар.
Из-за кустов сада послышался тонкий голос. Кто-то быстро приближался, выкрикивая скороговоркой слова:
– Да украсит аллах всех мусульман такими доблестями, какие имеются у сына повелителя правоверных пресветлейшего и храбрейшего Джелаль эд-Дина, обладателя светлого меча и прекраснейших в мире коней! И да обрушится его меч карающим громом на головы всех врагов ислама!..
Маленький человек с длинной бородой, в огромной чалме быстро шел по дорожке сада. В руках он держал кожаную сумку и большую глиняную бутыль. Разные медные приборы, ножички и склянки, привешенные на поясе, звенели при каждом его движении. Подойдя к Джелаль эд-Дину, он поклонился до земли.
– Твоя милость вырвала меня из пасти несчастий. Твои обильные щедроты привели меня к твоим дверям. Мне сейчас сказали, что я должен спасти умирающего...
Поток красноречия лекаря был прерван одним жестом руки Джелаль эд-Дина.
– Лекарь 3абан! Пусть твой голос отдохнет, а ты посмотри на этого больного человека и излей на него всю премудрость твоих знаний и все лекарства твоих склянок. Постарайся, чтобы он ожил.
– Я твой слуга, я твой раб. Что от моего хана слышу, то исполняю!..
Маленький лекарь стал распоряжаться. Слуги развязали пленного и сняли его с коня. Он едва стоял, раскорячив ноги, застыв в том положении, как находился в седле. Брезгливо дотрагиваясь до чужеземца и шепча молитвы, слуги, по указаниям лекаря, сняли с пленного одежду и положили его на разостланный войлок. Он лежал покорно, в забытьи, с закатившимися глазами.
Лекарь, говоря заклинания, стал поливать грудь больного прозрачным маслом и соскребывать костяной ложкой червей, как рисовые зерна усыпавших засохшие раны.
– Уже завелись черви... Но в священной книге сказано: "Сколько аллах создал болезней, столько премудрый создал и лекарств, чтобы излечивать эти болезни".
Когда из ран потекла кровь, лекарь положил на них промасленную вату и приказал обернуть все тело тряпками.
– О светлейший хан! О мой повелитель! — сказал он, обращаясь к Джелаль эд-Дину. — Я арабский ученейший врач — "каддах", специалист по глазным болезням и удалению бельма, изучивший книги румийца Гиппократа, выправляющий вывихи, отгоняющий смерть. Я твой раб и слуга и завишу от твоей милости. Прикажи подать кувшин старого вина, чтобы я мог приготовить лекарство. После моего лечения больной заговорит и будет говорить день или два, а потом умрет или выздоровеет, как на то будет воля аллаха...
Получив вино и смешав его с разными порошками, лекарь то сам пил снадобье, то поил им больного, который очнулся и стал говорить.
С лихорадочно разгоревшимся лицом пленный сначала пел и выкрикивал непонятные слова, потом стал говорить плавно, размеренной речью, точно произнося стихи. Али-Джан внимательно прислушивался и переводил.
– Прекрасная, радостная моя родина, и нет ее лучше, — говорил пленник, устремив горящие глаза вдаль. — Тридцать три песчаных равнины раскинулись от края и до края между розовыми хребтами. Прославленный в скачках конь не сможет проскакать вокруг них. В высокой тучной траве с ревом идут дикие звери, проносятся антилопы семидесяти мастей, поют звонкоголосые птицы. В бирюзовом небе пролетают белые лебеди и гуси... Всем есть место в степях моей родины, нет только места моему бедному кочевью. Сильные племена с их жадными ханами отобрали у нас зеленые пастбища, где теперь бродят чужие табуны жирных коней и стада быков и овец... А для моего бедного, слабого кочевья остались только щебнистые гоби и скалистые ущелья. Там стада зачахли, поредели, кони исхудали и шатаются от слабости. Во всем виноваты надменные ханы и их главный каган Чингиз-хан, краснобородый, непобедимый, уводящий народ монголов в другие страны для грабежа вселенной...
– Какого Чингиз-хана он вспоминает? — сказал Джелаль эд-Дин.
Али-Джан перевел вопрос. Пленный воскликнул:
– Кто не знает Темучина Чингиз-хана! Я ушел от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Али-Джан был так поражен красотой коней, их огненными глазами и лебедиными шеями, что не сразу заметил группу людей, сидевших под огромным старым карагачом.
Площадка, покрытая персидским ковром, была уставлена серебряными блюдами и стеклянными иракскими вазами. На них пестрели разноцветными красками сахарные печенья , конфеты, свежие и сушеные фрукты и другие сладости. Несколько человек расположились полукругом. Отдельно сидел смуглый юноша в индийской чалме и черном чекмене: к нему все обращались почтительно, как к хозяину. Около площадки старались изо всех сил несколько музыкантов: одни водили смычками, другие играли на дудках, двое выбивали глухую дробь на бубнах, наполняя сад причудливыми звуками одурманивающей музыки.
– Гелюбсен, гелюбсен ! — сказал смуглый юноша и стремительно вскочил. За ним поднялись и все сидевшие. Он подошел к неподвижному пленному. Али-Джан понял, это сын шаха Джелаль эд-Дин.
– Ты поймал его? Где ты его нашел?
– Я его встретил в степи около Отрара. Ну и крепкий, ну и жилистый, едва скрутил!
– Кто он? Из какого племени? Что он говорил?
– Не хотел отвечать. Молчит.
– Однако жизнь убегает с его лица. Он умирает?
– Не знаю, светлейший хан. Я мчался из всех сил, чтобы живым доставить его перед очи хорезм-шаха.
– Ты уморил его скачкой. Надо его заставить говорить.
Джелаль эд-Дин похлопал в ладоши. Появился слуга.
– Позови лекаря Забана; пусть придет со всеми своими склянками и лекарствами. Скажи — человек умирает.
– Сейчас, мой хан!
Пленник начал оживать. Его глаза расширились, из раскрывшегося рта вырывались глухие звуки, и он закричал, пытаясь вырваться из веревок.
– Что он кричит? — спросил Джелаль эд-Дин.
Али-Джан объяснил:
– Он видит твоих коней и восторгается: "Хорошие кони! Красивые кони! Но здесь они не останутся. Все они попадут в табуны Чингиз-хана непобедимого. Он один будет ездить на твоих конях!"
– Почему ты понимаешь слова этого язычника?
– Я ходил раньше с караванами в Китай, я посещал татарские кочевья. Там я научился говорить на их языке.
– А кто такой Чингиз-хан непобедимый? Почему он непобедимый? Как этот язычник смеет так дерзко говорить? — сердился Тимур-Мелик. — Только хорезм-шах Мухаммед — непобедимый повелитель всех народов. Зарублю этого пленника, если он будет так говорить.
– Пускай себе говорит, что хочет, — прервал Джелаль эд-Дин, — а мы от него выпытаем все, что он знает об этом непобедимом вожде татар.
Из-за кустов сада послышался тонкий голос. Кто-то быстро приближался, выкрикивая скороговоркой слова:
– Да украсит аллах всех мусульман такими доблестями, какие имеются у сына повелителя правоверных пресветлейшего и храбрейшего Джелаль эд-Дина, обладателя светлого меча и прекраснейших в мире коней! И да обрушится его меч карающим громом на головы всех врагов ислама!..
Маленький человек с длинной бородой, в огромной чалме быстро шел по дорожке сада. В руках он держал кожаную сумку и большую глиняную бутыль. Разные медные приборы, ножички и склянки, привешенные на поясе, звенели при каждом его движении. Подойдя к Джелаль эд-Дину, он поклонился до земли.
– Твоя милость вырвала меня из пасти несчастий. Твои обильные щедроты привели меня к твоим дверям. Мне сейчас сказали, что я должен спасти умирающего...
Поток красноречия лекаря был прерван одним жестом руки Джелаль эд-Дина.
– Лекарь 3абан! Пусть твой голос отдохнет, а ты посмотри на этого больного человека и излей на него всю премудрость твоих знаний и все лекарства твоих склянок. Постарайся, чтобы он ожил.
– Я твой слуга, я твой раб. Что от моего хана слышу, то исполняю!..
Маленький лекарь стал распоряжаться. Слуги развязали пленного и сняли его с коня. Он едва стоял, раскорячив ноги, застыв в том положении, как находился в седле. Брезгливо дотрагиваясь до чужеземца и шепча молитвы, слуги, по указаниям лекаря, сняли с пленного одежду и положили его на разостланный войлок. Он лежал покорно, в забытьи, с закатившимися глазами.
Лекарь, говоря заклинания, стал поливать грудь больного прозрачным маслом и соскребывать костяной ложкой червей, как рисовые зерна усыпавших засохшие раны.
– Уже завелись черви... Но в священной книге сказано: "Сколько аллах создал болезней, столько премудрый создал и лекарств, чтобы излечивать эти болезни".
Когда из ран потекла кровь, лекарь положил на них промасленную вату и приказал обернуть все тело тряпками.
– О светлейший хан! О мой повелитель! — сказал он, обращаясь к Джелаль эд-Дину. — Я арабский ученейший врач — "каддах", специалист по глазным болезням и удалению бельма, изучивший книги румийца Гиппократа, выправляющий вывихи, отгоняющий смерть. Я твой раб и слуга и завишу от твоей милости. Прикажи подать кувшин старого вина, чтобы я мог приготовить лекарство. После моего лечения больной заговорит и будет говорить день или два, а потом умрет или выздоровеет, как на то будет воля аллаха...
Получив вино и смешав его с разными порошками, лекарь то сам пил снадобье, то поил им больного, который очнулся и стал говорить.
С лихорадочно разгоревшимся лицом пленный сначала пел и выкрикивал непонятные слова, потом стал говорить плавно, размеренной речью, точно произнося стихи. Али-Джан внимательно прислушивался и переводил.
– Прекрасная, радостная моя родина, и нет ее лучше, — говорил пленник, устремив горящие глаза вдаль. — Тридцать три песчаных равнины раскинулись от края и до края между розовыми хребтами. Прославленный в скачках конь не сможет проскакать вокруг них. В высокой тучной траве с ревом идут дикие звери, проносятся антилопы семидесяти мастей, поют звонкоголосые птицы. В бирюзовом небе пролетают белые лебеди и гуси... Всем есть место в степях моей родины, нет только места моему бедному кочевью. Сильные племена с их жадными ханами отобрали у нас зеленые пастбища, где теперь бродят чужие табуны жирных коней и стада быков и овец... А для моего бедного, слабого кочевья остались только щебнистые гоби и скалистые ущелья. Там стада зачахли, поредели, кони исхудали и шатаются от слабости. Во всем виноваты надменные ханы и их главный каган Чингиз-хан, краснобородый, непобедимый, уводящий народ монголов в другие страны для грабежа вселенной...
– Какого Чингиз-хана он вспоминает? — сказал Джелаль эд-Дин.
Али-Джан перевел вопрос. Пленный воскликнул:
– Кто не знает Темучина Чингиз-хана! Я ушел от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95