Старуха скрылась в дверях хижины, а оттуда показался Курбан. Он стоял встрепанный, протирая глаза, и со страхом вглядывался в нарядного лихого всадника на сером в яблоках коне.
– Салям тебе, бек-джигит! Что надобно начальнику округа?
– Сам хорезм-шах тебя требует к себе с конем, мечом и пикой воевать с неведомыми яджуджами и маджуджами.
Сутулый, с длинной шеей, Курбан почесывал пятерней спину.
– Перестань смеяться надо мной, бек-джигит! Какой же я воин? Я ничего не умею держать в руке, кроме кетменя и суповой ложки.
– Это уж не твое и не мое дело рассуждать. Меня послал хаким объехать всех деревенских старшин и передать его приказ: чтобы все поселяне собирались немедленно, — у кого есть конь — на коне, у кого верблюд — на верблюде. Смотри же, завтра ты должен явиться к твоему беку, а он поведет вас, воинов, таких лихих, как ты, на войну. А кто не явится — тому голову долой. Понял?
– Постой, бек-джигит, объясни, в чем дело, какие яджуджи-маджуджи?
Но джигит хлестнул плетью серого жеребца и ускакал. Только пыль облачком поднялась над дорогой и медленно поплыла в сторону, оседая на пашне.
– Курбан, сынок, что это придумали беки, что им от тебя нужно? — приставала старуха, опустившись на землю у порога.
– Взбесились, верно. И почему до сих пор не подохла наша Рыжуха! Тогда бы меня не вызвали к хакиму. — Курбан направился к рыжей кобыле, которая щипала траву на меже. Конец ее недоуздка держал маленький сын Курбана, полуголый, в одних засученных выше колен шароварах.
– Эй, Курбан-Кызык, что случилось? — кричали, подбегая, работавшие на соседних участках поселяне.
Курбан не отвечал. Еще ныло все тело от побоев. Он погладил кобылу, расправил редкую гривку и провел рукой по тощей спине с выдающимися ребрами.
– Не сердись на нас, Курбан! Сам знаешь: собаки сперва из-за кости раздерутся, а там, глядишь, опять рядком греются на солнце, — говорили соседи. — Из-за воды родной брат делается зверем. Так скажи, Курбан, зачем приезжал джигит окружного начальника?
– Война... — сказал глухо Курбан.
– Война?! — повторили все четверо и застыли.
– Какая может быть война? — очнулся один. — Хорезм-шах самый сильный владыка мира, его тень покрывает вселенную. Кто осмелится воевать с ним?
– А чего они от нас хотят? Ведь мы не воины! Мы сеем хлеб, затем беки у нас его отбирают, ну и пусть нас больше не трогают.
– Что же говорил джигит?
– Все, — сказал он, — пойдут воевать, защищать нашу землю. У кого есть конь или верблюд, должны с ними явиться к беку.
– А я заберу жену и ребят и убегу с ними в горы или в болота. Что мне защищать? Эти земли? Так они же не наши, а бека! Пусть беки со своими джигитами за них и дерутся!
– У хорезм-шаха есть войско из наемных кипчаков. Это их дело воевать, До сих пор они больше воевали с нами, пахарями, и нам от них житья не было.
– А вот пришла нужда, так и обратились к нам.
– Эй, смотрите! Еще новая беда!
По дороге, вздымая пыль, быстро приближались всадники, за ними громыхали высокими колесами четыре повозки. Они остановились около мазанки Курбана. С телег соскочили несколько служителей с длинными белыми палками.
– Подойдите сюда! — сказал один всадник. Курбан и другие поселяне приблизились, согнувшись и сложив руки ка животе.
– Вы меня должны знать. Я окружной хасиб, сборщик податей. Главный казначей Мустафи разослал приказ всем хасибам. Стране грозит война, на нас идут из степи язычники-татары. Если они ворвутся на наши земли, то всех перережут, скот и хлеб заберут, и мы останемся голые.
– А мы и так голые! — сказала старая мать Курбака.
– А придут враги, — продолжал хасиб-сборщик, — так и головы потеряем. Значит, нужно много и денег и хлеба, чтобы вооружить пятьсот тысяч воинов и всех их накормить. А для этого шах приказал собрать налоги.
– Мы все налоги только что уплатили.
– Вы уплатили за этот год, а теперь платите за будущий. Платить надо сейчас. Начнем с первого. Чей это дом?
– Мой, великий начальник! — сказал Курбан-Кызык. — Мне платить нечем! Ничего у меня нет! Есть только курица, да и та яиц не несет.
– Знаю наперед твои речи! Все вы так говорите. Эй, молодцы, осмотрите хорошенько дом и особенно сарай.
Четыре джигита прошли по двору, осмотрели сарай и огород и вернулись ни с чем. Один держал курицу.
– Я даю тебе сроку два дня. Сегодня тебе всыплют пятьдесят палок и будут бить каждый день, пока ты не привезешь мне мешок пшеницы. А затем твой участок земли отдадут другому, более усердному пахарю, который не станет отказываться помочь храброму войску.
Курбан-Кызык упал на землю.
– Я все сделаю, что захочет шах!.. Я поеду на моей кобыле воевать с яджуджами и маджуджами. Я буду работать, чинить мосты и дороги, но не бей меня на глазах моих детей и не требуй хлеба, когда его нет! У меня четверо ребят, маленьких, как тараканы, и старая мать. Мне их надо прокормить, а чем — не знаю. Пощади, великий хасиб! — и он обнимал копыта коня сборщика и сам дивился смелости своей речи и казался себе таким ничтожным, как жук, а его рыжая кобыла казалась ему несчастной, как голодная собачонка.
– Ты, я вижу, шутник, Курбан-Кызык, — сказал сборщик. — Ты же знаешь, что великий аллах создал на вечные времена ступени для людей: выше всего поставил шаха, затем беков, затем купцов и, наконец, простых пахарей. Каждый должен делать, что ему подобает, — шах приказывает, а все остальные должны повиноваться. А что должен делать пахарь-батрак? Работать для бека и для шаха и давать им хлеб, сколько тем потребуется. Так приготовь мешок пшеницы. Ладно, сегодня я тебя бить не буду, некогда. А завтра сдеру шкуру.
Хасиб хлестнул коня и направился дальше.
Когда улеглась пыль от уехавших сборщиков и разошлись приунывшие соседи, Курбан-Кызык стал готовиться к отъезду.
Он сходил в мечеть к мулле и к купцу, имевшему лавочку на повороте большой дороги. Он слушал разговоры проходивших и убедился, что бек прав: всюду говорили о войне и о неведомом народе. Он идет с востока: вероятно, это обычные кочевники-киргизы, кара-китаи или уйгуры, или другое племя татар, разросшееся после нескольких урожайных лет, когда скот плодился и не было буранов и падежей.
Всюду ходили слухи, что воины этого племени ростом в полтора человека, они неуязвимы для мечей и стрел и им бесполезно сопротивляться. Единственное от них спасение — запереться за высокими, прочными стенами городов или убежать в болота.
Курбан вернулся задумчивый. Нарубил мелко соломы и стеблей джугары для корма кобылы. Достал заржавленный обломок косы и прикрепил его к жерди — получилось копье. Он побывал еще у кузнеца, помог ему в работе, потому что в кузнице собралось много поселян, отправлявшихся по вызову шаха в Бухару. Курбан, помогая кузнецу, заработал девять медных дирхемов, так что мог купить у лавочника несколько мелких обрезков баранины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95