– Слышали, как говорили пираты до того, как Рыбий Глаз их пострелял? – спрашивает Хиро Элиота, пока они работают.
– Вы имеете в виду туземный язык?
– Нет, в самом конце. Когда они стали нести полную околесицу.
– А, это. На Плоту все так говорят.
– Вот как?
– Ага. Один начинает, и остальные следом. Думаю, мода у них такая.
– Но на Плоту это распространено?
– Ага. Понимаете, там все говорят на разных языках, там столько разных этнических групп. Все равно что Вавилонское столпотворение. Наверное, когда они издают эти звуки, бормочут невесть что, то просто подражают незнакомой речи.
Филиппинец готовит им еду. Рыбий Глаз и Вик садятся есть в главной кабине в трюме, листают за едой китайские журналы, рассматривая азиатских цыпок, и временами поглядывают в навигационные карты. Когда Элиот снова врубает электричество, Хиро подключает в розетку свой личный компьютер, чтобы перезарядить батареи.
К тому времени, когда яхта снова на ходу, уже стемнело. На юго-востоке по низкому нависшему небу колыхается зарево.
– Это Плот там? – спрашивает, указывая на сноп, Рыбий Глаз, когда вся команда собирается в импровизированном центре управления Элиота.
– Да, – отвечает Элиот. – Они освещают его всю ночь, чтобы рыболовецкие суда смогли найти дорогу домой.
– Как, по-вашему, сколько до него? – спрашивает Рыбий Глаз.
Элиот пожимает плечами:
– Миль двадцать.
– А до земли сколько?
– Понятия не имею. Шкипер Брюса Ли, вероятно, знал, но был превращен в пюре вместе со всеми остальными.
– Вы правы, – отзывается Рыбий Глаз. – Следовало поставить пушку на «хлестать» или «рубить».
– Плот обычно держится милях в ста от берега, – вставляет Хиро, – чтобы ни на что случайно не наткнуться.
– Как у нас с топливом?
– Я замерил бак лотом, – отвечает Элиот, – по правде говоря, боюсь, не слишком хорошо.
– Что вы имеете ввиду: «не слишком хорошо»?
– Когда ты в море, уровень определить непросто, – снова пожимает плечами Элиот. – Я не знаю, сколько жрут эти моторы. Если до берега нам действительно сто или даже восемьдесят миль, мы можем и не дотянуть.
– Значит, плывем на Плот, – решает Рыбий Глаз. – А там уговорим кого-нибудь, что в его же интересах поделиться с нами топливом. А потом вернемся на материк.
Никто не верит, что все случится именно так, и меньше всех сам Рыбий Глаз.
– И, – продолжает он, – раз уж мы все равно двигаем на Плот, то после того, как обзаведемся топливом, но перед тем как поплывем назад, мало ли что еще может случиться, знаете ли. Жизнь – штука непредсказуемая.
– Если вы что-то задумали, – говорит Хиро, – почему бы вам не сказать нам об этом прямо?
– Ладно. Вернемся к стратегическим задачам. Тактика взятия заложников провалилась. Поэтому на повестке дня извлечение.
– Извлечение чего?
– Не чего, а кого. И.В.
– Я целиком за, – говорит Хиро, – но там есть еще один человек, которого я хотел бы извлечь, раз уж мы взялись за извлечение.
– Кого?
– Хуаниту. Помните, вы же сами сказали, что она милая женщина.
– Если она на Плоту, то, возможно, не такая уж милая, – говорит Рыбий Глаз.
– Я все равно хочу ее извлечь. Вы все тут заодно, верно? Мы все из команды Лагоса.
– У Брюса Ли есть на Плоту свои люди, – говорит Элиот.
– Поправка. Были.
– Я хочу сказать, что они будут вне себя.
– Это вы думаете, что они будут вне себя. А я думаю, они в штаны от страха наложат, – улыбается Рыбий Глаз. – А теперь, Элиот, к штурвалу. Давай, меня уже тошнит от этой треклятой воды.
50
Ворон заводит И.В. на плоскодонку под тентом. Это какое-то речное судно, превращенное во вьетнамское/американское/тайское/китайское заведение, одновременно бар, ресторан, публичный дом и казино. Тут несколько больших комнат наверху, в которых уйма народу просто спускает пар, и множество маленьких комнаток со стальными стенами внизу, где творится бог весть что.
Главный зал битком забит гуляющим отребьем. Дым связывает бронхи И.В. морскими узлами. Тут установлена оглушительная, в духе «третьего мира», звуковая система: чистейшее искажение эхом отдается от крашеных стальных стен на трехстах децибелах. Прикрученный к стене телевизор показывает иностранные мультики: выдержанные в двух цветах, поблекший пурпур и яркий лайм, в которых омерзительного волка, отчасти похожего на Уайла Э. Койота, но страдающего бешенством, казнят настолько жестокими казнями, что до них не додумались и «Уорнер Бразерс». Это черные мультфильмы. Саундтрек то ли выключен, то ли совершенно заглушен визгливой мелодией, льющейся из динамиков. В конце комнаты извивается несколько эротических танцовщиц.
Здесь невероятно людно, им ни за что не сесть. Но вскоре после того, как Ворон входит в зал, с полдюжины ребят в углу внезапно вскакивают на ноги и врассыпную бросаются от стола, с запозданием прихватив сигареты и напитки. Ворон толкает И.В. перед собой, будто она фигура на носу его каяка, и куда бы они ни шли, везде перед ними расчищает дорогу почти осязаемое силовое поле Ворона.
Нагнувшись, Ворон заглядывает под стол, перевернув стул, осматривает сиденье – никогда нельзя забывать о бомбах на стуле, – задвигает стул в самый угол, где сходятся две стены, и садится. Потом жестом предлагает И.В. сделать то же самое, и она садится – спиной к залу. Так ей видно лицо Ворона, освещаемое только случайными бликами света, пропущенными через толпу от зеркального шара над эротическими танцовщицами, и сочащейся из телевизора пурпурно-зеленой дымкой, которую прорезают случайные вспышки, когда волк по ошибке глотает очередную водородную бомбу или его – вот незадача! – снова поливают из огнемета.
Немедленно появляется официант. Ворон снисходит до того, чтобы прореветь ей что-то через стол. Она его не слышит, но он, наверное, спрашивает, что она будет есть.
– Чизбургер! – кричит она в ответ. Ворон со смехом качает головой:
– Ты что, видела тут коров?
– Что угодно, только не рыбу! – орет она.
Ворон что-то объясняет официантке на разновидности таксилингвы.
– Я заказал тебе кальмара, – ревет он. – Это такой моллюск.
Великолепно. Ворон – последний истинный джентльмен.
Дальше они с час перекрикиваются, поддерживая разговор. По большей части кричит Ворон. И.В. только слушает, улыбается и кивает. Хотелось бы надеяться, что он не говорит чего-то вроде: «Мне нравится по-настоящему бурный секс с насилием».
Впрочем, на ее взгляд, он говорит вообще не о сексе. Он говорит о политике. Она выслушивает отрывочную историю алеутского народа: кусочек тут, кусочек там, когда Ворон не заталкивает в рот кальмара и музыка не слишком громкая.
– Русские нам жизнь испоганили... смертность от оспы девяносто процентов... работали как рабы, охотясь на тюленей... глупость Сьюарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136