Ты должен знать. Тебе следует знать. Должно же быть где-то место, в котором обитают духи. Место, где они живут. Подумай хорошенько. Ты знаешь».
Наступила долгая пауза, но я чувствовал, что Гоблин рядом.
Тут он вновь взял меня за руку. «Не покидай свое тело, – опять написал он. – Я буду плакать не переставая».
«Но где же дом духов? – настаивал я. – Где то место, где живут духи так, как я живу в этом доме?»
Все казалось бесполезным. Я формулировал один и тот же вопрос в двух десятках вариантов, но Гоблин не понимал. А потом спросил: «Почему дух Линелль покинул ее тело?»
Я описал катастрофу.
Молчание.
И наконец, исчерпав последние силы и не сумев их пополнить в ясную погоду, он исчез.
Оставшись один, испуганный и замерзший, я свернулся калачиком в кресле и задремал.
Между мной и Гоблином образовалась пропасть.
Она расширялась все эти годы, что я знал Линелль, и теперь стала неизмеримой. Мой двойник любил меня, был навечно ко мне привязан, но он больше не понимал мою душу. А самое страшное для меня было то, что он ровным счетом ничего не понимал про самого себя. Он не считал себя духом. Он бы говорил о себе как о духе, если бы мог. Но это было для него непостижимо.
Шли дни, тетушка Куин собралась вернуться в Санкт-Петербург, где в «Гранд-отеле» ее ждали два кузена. Она убеждала меня отправиться вместе с ней.
Я поразился. Санкт-Петербург, Россия.
Тетушка же заявила своим милым голоском, что у меня только две возможности: отправиться в колледж или посмотреть мир.
Я ответил ей, что пока не готов ни к тому, ни к другому, ибо все еще не пришел в себя после смерти Линелль. Но добавил, что хочу поехать, что в будущем обязательно присоединюсь к ней, если она позовет, но пока не могу оставить дом. Мне нужен год. Мне необходимо многое прочесть и лучше понять те уроки, которые преподала мне Линелль (этот последний аргумент решил все дело в мою пользу!), а еще просто побыть дома и помочь Папашке и Милочке в обслуживании постояльцев. Не за горами Марди Гра. Я поеду с Милочкой в Новый Орлеан, чтобы полюбоваться парадом из дома ее сестры. А после, как всегда, к нам на ферму Блэквуд приедет целая толпа гостей. Потом наступит черед Фестиваля азалий, затем пасхальных праздников с очередным наплывом постояльцев. И мне обязательно нужно быть дома, чтобы организовать рождественский банкет. Так что пока не время для путешествия по свету.
Теперь, вспоминая, я понимаю, что находился в состоянии глубочайшей тревоги, и простые радости жизни казались мне совершенно недостижимыми. К веселью постояльцев я относился как к чему-то чужеродному. Я начал опасаться сумерек. На меня наводили страх большие вазы с цветами. Гоблин появлялся редко, без прежнего ореола таинственности – призрак-невежда, который не мог подарить мне ни утешения, ни дружеского тепла. В непогожие дни, когда солнце скрыто за облаками, у меня появлялось какое-то гнетущее чувство.
Возможно, я предвидел, что скоро наступят ужасные времена.
9
Тяжелые времена наступили со смертью Линелль и поминальной мессой без гроба, что отзывалось в душе особо острой болью. То, что я не выступил на мессе, стало для меня навязчивой идеей, глубоко засевшей в подсознании. Линелль превосходно владела речью и научила этому искусству меня. Мне следовало бы сказать хоть несколько слов, но я промолчал и теперь думал об этом почти каждый день.
Какие бы мрачные перспективы мне ни грезились, я даже понятия не имел о грядущей трагедии.
Не прошло и полугода, как однажды ночью в моей кровати умерла Маленькая Ида. Ее обнаружила Жасмин, когда пришла будить меня к завтраку, удивляясь, почему ее мама до сих пор не спустилась вниз. Гоблин с застывшей, ничего не выражающей физиономией гнал меня из кровати безумными жестами. Наконец Папашка выволок меня из спальни, а я, избалованный негодник, которого только что разбудили, пришел в ярость.
Только через час, когда явились врач и распорядитель похорон, домашние рассказали мне, что случилось. Маленькая Ида, в не меньшей степени, чем Милочка, была моим ангелом-хранителем в юности – она и умерла тихо, как ангел.
В гробу она казалась совсем маленькой, словно ребенок.
Похороны проходили в Новом Орлеане, где Маленькую Иду похоронили на кладбище Святого Людовика, в склепе, которым ее семья владела более ста пятидесяти лет. На церемонию собрался целый сонм цветных и черных родственников. К моему облегчению, здесь можно было плакать, даже рыдать в полный голос.
Разумеется, все белые – а их собралось довольно много с нашей стороны – вели себя сдержаннее черных, но присоединились к общим рыданиям.
Что касается моего матраца, то Жасмин и Лолли просто перевернули его на другую сторону. Только и всего.
Я выбрал лучшую фотографию Маленькой Иды, сделанную во время Марди Гра в доме тетушки Рути, поместил ее в рамку и повесил на стену.
На кухне теперь почти все время стоял плач, Жасмин и Лолли лили слезы по своей матери, как только вспоминали о ней, а Большая Рамона, мать Маленькой Иды, перестала разговаривать, ушла из большого дома и в течение нескольких недель не покидала своего кресла-качалки.
Я регулярно ходил к Большой Рамоне – приносил ей суп, пытался с ней разговаривать. В ответ слышал только одно: «Женщина не должна хоронить своего ребенка».
Я тоже то и дело плакал.
В последнее время я постоянно думал о Линелль, а теперь еще прибавилась и печаль о Маленькой Иде.
Гоблин понял, что Маленькая Ида мертва, но он никогда особенно не сходил по ней с ума – разумеется, Линелль он любил больше – поэтому воспринял эту смерть довольно легко.
Однажды, листая в кухне каталог товаров по почте, я увидел в нем фланелевые ночные рубашки для мужчин и женщин.
Я заказал целую гору, а когда пришла посылка, влез вечером в мужскую рубашку и с одной из женских в руках отправился к Большой Рамоне.
Позволь мне здесь уточнить, что Большую Рамону называли так вовсе не из-за роста, а оттого, что она была старшей в семье. Точно так Милочку могли бы звать Большой Мамой, если бы она только позволила.
Итак, продолжаю свою историю.
Я пришел к этой миниатюрной женщине, заплетавшей на ночь свои длинные седые волосы, и сказал:
«Идем, будешь спать со мной. Ты мне нужна. Теперь, когда Маленькая Ида ушла после стольких лет, нам с Гоблином одиноко».
Большая Рамона долго смотрела на меня своими круглыми глазками. А затем в них зажегся огонек, она взяла из моих рук рубашку, осмотрела ее, одобрительно кивнула и пошла в дом.
С той поры мы спали на большой кровати, прижавшись друг к другу укутанными во фланель боками. Она заменила мне Маленькую Иду.
У Большой Рамоны была самая гладкая кожа на всей планете и роскошные волосы, которые она никогда не стригла, а по утрам заплетала в косу, сидя на краю кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
Наступила долгая пауза, но я чувствовал, что Гоблин рядом.
Тут он вновь взял меня за руку. «Не покидай свое тело, – опять написал он. – Я буду плакать не переставая».
«Но где же дом духов? – настаивал я. – Где то место, где живут духи так, как я живу в этом доме?»
Все казалось бесполезным. Я формулировал один и тот же вопрос в двух десятках вариантов, но Гоблин не понимал. А потом спросил: «Почему дух Линелль покинул ее тело?»
Я описал катастрофу.
Молчание.
И наконец, исчерпав последние силы и не сумев их пополнить в ясную погоду, он исчез.
Оставшись один, испуганный и замерзший, я свернулся калачиком в кресле и задремал.
Между мной и Гоблином образовалась пропасть.
Она расширялась все эти годы, что я знал Линелль, и теперь стала неизмеримой. Мой двойник любил меня, был навечно ко мне привязан, но он больше не понимал мою душу. А самое страшное для меня было то, что он ровным счетом ничего не понимал про самого себя. Он не считал себя духом. Он бы говорил о себе как о духе, если бы мог. Но это было для него непостижимо.
Шли дни, тетушка Куин собралась вернуться в Санкт-Петербург, где в «Гранд-отеле» ее ждали два кузена. Она убеждала меня отправиться вместе с ней.
Я поразился. Санкт-Петербург, Россия.
Тетушка же заявила своим милым голоском, что у меня только две возможности: отправиться в колледж или посмотреть мир.
Я ответил ей, что пока не готов ни к тому, ни к другому, ибо все еще не пришел в себя после смерти Линелль. Но добавил, что хочу поехать, что в будущем обязательно присоединюсь к ней, если она позовет, но пока не могу оставить дом. Мне нужен год. Мне необходимо многое прочесть и лучше понять те уроки, которые преподала мне Линелль (этот последний аргумент решил все дело в мою пользу!), а еще просто побыть дома и помочь Папашке и Милочке в обслуживании постояльцев. Не за горами Марди Гра. Я поеду с Милочкой в Новый Орлеан, чтобы полюбоваться парадом из дома ее сестры. А после, как всегда, к нам на ферму Блэквуд приедет целая толпа гостей. Потом наступит черед Фестиваля азалий, затем пасхальных праздников с очередным наплывом постояльцев. И мне обязательно нужно быть дома, чтобы организовать рождественский банкет. Так что пока не время для путешествия по свету.
Теперь, вспоминая, я понимаю, что находился в состоянии глубочайшей тревоги, и простые радости жизни казались мне совершенно недостижимыми. К веселью постояльцев я относился как к чему-то чужеродному. Я начал опасаться сумерек. На меня наводили страх большие вазы с цветами. Гоблин появлялся редко, без прежнего ореола таинственности – призрак-невежда, который не мог подарить мне ни утешения, ни дружеского тепла. В непогожие дни, когда солнце скрыто за облаками, у меня появлялось какое-то гнетущее чувство.
Возможно, я предвидел, что скоро наступят ужасные времена.
9
Тяжелые времена наступили со смертью Линелль и поминальной мессой без гроба, что отзывалось в душе особо острой болью. То, что я не выступил на мессе, стало для меня навязчивой идеей, глубоко засевшей в подсознании. Линелль превосходно владела речью и научила этому искусству меня. Мне следовало бы сказать хоть несколько слов, но я промолчал и теперь думал об этом почти каждый день.
Какие бы мрачные перспективы мне ни грезились, я даже понятия не имел о грядущей трагедии.
Не прошло и полугода, как однажды ночью в моей кровати умерла Маленькая Ида. Ее обнаружила Жасмин, когда пришла будить меня к завтраку, удивляясь, почему ее мама до сих пор не спустилась вниз. Гоблин с застывшей, ничего не выражающей физиономией гнал меня из кровати безумными жестами. Наконец Папашка выволок меня из спальни, а я, избалованный негодник, которого только что разбудили, пришел в ярость.
Только через час, когда явились врач и распорядитель похорон, домашние рассказали мне, что случилось. Маленькая Ида, в не меньшей степени, чем Милочка, была моим ангелом-хранителем в юности – она и умерла тихо, как ангел.
В гробу она казалась совсем маленькой, словно ребенок.
Похороны проходили в Новом Орлеане, где Маленькую Иду похоронили на кладбище Святого Людовика, в склепе, которым ее семья владела более ста пятидесяти лет. На церемонию собрался целый сонм цветных и черных родственников. К моему облегчению, здесь можно было плакать, даже рыдать в полный голос.
Разумеется, все белые – а их собралось довольно много с нашей стороны – вели себя сдержаннее черных, но присоединились к общим рыданиям.
Что касается моего матраца, то Жасмин и Лолли просто перевернули его на другую сторону. Только и всего.
Я выбрал лучшую фотографию Маленькой Иды, сделанную во время Марди Гра в доме тетушки Рути, поместил ее в рамку и повесил на стену.
На кухне теперь почти все время стоял плач, Жасмин и Лолли лили слезы по своей матери, как только вспоминали о ней, а Большая Рамона, мать Маленькой Иды, перестала разговаривать, ушла из большого дома и в течение нескольких недель не покидала своего кресла-качалки.
Я регулярно ходил к Большой Рамоне – приносил ей суп, пытался с ней разговаривать. В ответ слышал только одно: «Женщина не должна хоронить своего ребенка».
Я тоже то и дело плакал.
В последнее время я постоянно думал о Линелль, а теперь еще прибавилась и печаль о Маленькой Иде.
Гоблин понял, что Маленькая Ида мертва, но он никогда особенно не сходил по ней с ума – разумеется, Линелль он любил больше – поэтому воспринял эту смерть довольно легко.
Однажды, листая в кухне каталог товаров по почте, я увидел в нем фланелевые ночные рубашки для мужчин и женщин.
Я заказал целую гору, а когда пришла посылка, влез вечером в мужскую рубашку и с одной из женских в руках отправился к Большой Рамоне.
Позволь мне здесь уточнить, что Большую Рамону называли так вовсе не из-за роста, а оттого, что она была старшей в семье. Точно так Милочку могли бы звать Большой Мамой, если бы она только позволила.
Итак, продолжаю свою историю.
Я пришел к этой миниатюрной женщине, заплетавшей на ночь свои длинные седые волосы, и сказал:
«Идем, будешь спать со мной. Ты мне нужна. Теперь, когда Маленькая Ида ушла после стольких лет, нам с Гоблином одиноко».
Большая Рамона долго смотрела на меня своими круглыми глазками. А затем в них зажегся огонек, она взяла из моих рук рубашку, осмотрела ее, одобрительно кивнула и пошла в дом.
С той поры мы спали на большой кровати, прижавшись друг к другу укутанными во фланель боками. Она заменила мне Маленькую Иду.
У Большой Рамоны была самая гладкая кожа на всей планете и роскошные волосы, которые она никогда не стригла, а по утрам заплетала в косу, сидя на краю кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184