ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Солнце клонилось к горизонту. Особняк, несмотря на все свое тщеславное величие, выглядел заброшенным.
У меня стало скверно на душе, очень скверно.
Я по-прежнему стоял на том же месте, в нескольких шагах от прекрасных клумб Папашки, и смотрел не отрываясь на большие колонны дома. Наконец на крыльце появилась тетушка Куин и сказала, что повсюду меня ищет. Я знал, что надо бы ей ответить, но мне трудно было нарушить окружавшую меня тишину.
Где-то в глубине я понимал, что именно ее доброе милое личико сейчас и нужно моей ничтожной эгоистичной душонке, но все равно никак не мог заговорить. Я думал о таинственном незнакомце, я думал о трупах, скользнувших в болотную жижу. Я видел лунный свет, словно тот лился на меня в эту секунду. Я видел смутные очертания человека возле камина в моей спальне. Отблески света на руке, лбу, щеке. Я ощутил ужас. Я понимал, что здесь кроется тайна, но меня охватила холодная паника.
Тетушка Куин подошла и остановилась рядом. Она что-то говорила, но я не слышал слов. Наконец сквозь тишину ко мне пробился ее голос... что-то насчет людей, приехавших охранять поместье. Профессиональные надежные охранники из агентства Нового Орлеана.
Умом я понимал, что эти слова что-то означают. Они означали что-то хорошее, и я тут же мысленно представил себе этих людей – то, как они охраняют двери, сидят в гостиной, в кухне, в столовой. Когда я не способен думать или воспринимать информацию, я рисую в воображении картины. Я прислушался к самому себе.
Ничто не могло прогнать холодную панику, охватившую меня. Мне казалось, что мое единственное спасение – оставаться неподвижным.
«Квинн!» – воскликнула тетушка и коснулась рукой моей шеи, а я посмотрел на нее и подумал: «Сколько она еще проживет?» И горло так сильно сжало, что я не смог выдавить ни слова.
Наконец я вынырнул на поверхность. Взял ее руку, поцеловал и сказал: «Позволь, я помогу тебе подняться по лестнице. Ты всегда ходишь на этих невозможных каблуках. Как только ты на них удерживаешься? А что, если упадешь и сломаешь бедро, – что тогда, моя любимая тетушка? Ты не сможешь отправиться ни в Катманду, ни в Тимбукту, ни в Исландию».
Она оперлась на мою руку, и мы прошли в дом. Проводив тетушку до ее спальни и кивнув охраннику, сидевшему в столовой, я поднялся наверх.
Почему-то это врезалось в память. Интересно, а что не врезалось?
Паника по-прежнему не отступала. Что, если ее смыть? Я зашел в ванную, скинул с себя грязную после болота одежду и шагнул под душ.
Стоя под теплыми струями, я молился, если вообще был способен молиться, чтобы это невыносимое отчаяние наконец покинуло меня. Я попытался вернуть то радостное волнение, которое испытал, впервые ступив на остров, попытался почувствовать хоть что-нибудь, лишь бы прогнать отвратительную тоску. Но радостное волнение превратилось в страх, а уж в чем-чем, а в страхах я разбирался. Мой страх успел пустить новые корни, ему было чем подпитаться.
Должно быть, я закрыл глаза. Потому что вдруг осознал, что Гоблин рядом. И тогда я открыл глаза и увидел его прямо перед собой.
Он был абсолютно не похож на призрака. Обычный человек из плоти и крови. Вода стекала струями по его волосам, лицу, плечам. Он смотрел на меня не мигая своими большими глазами – абсолютная моя копия, только лицо маловыразительное.
«Прочь, Гоблин», – приказал я, как всегда, когда он не вовремя появлялся в ванной.
Но он не собирался исчезать. Взглянув ему в глаза, я понял, что он упрямо не сдает своих позиций и что вода наделяет его необыкновенной силой. А еще я понял, что впервые вижу, как вода струится по его телу. Прежде она проходила насквозь. Сейчас Гоблин обрел плоть и новую силу.
Неожиданно я почувствовал, что боюсь его. Как тогда, в церкви, во время мессы в память Линелль, когда он опустился на колени очень близко от меня, после причащения.
Он был возбужден. Я тоже.
Не сводя с меня взгляда, он потянулся к мылу на небольшой фарфоровой полочке, взял его в руки и густо их намылил.
«Как такое возможно?» – подумал я. Но он это делал, удерживая в руках кусок мыла, а потом он положил его на место и, протянув ко мне руки, левой рукой взял меня за мошонку, а пальцы правой сомкнул вокруг члена.
«Перестань, что ты делаешь», – возмутился я, но не очень убедительно. Движения его правой руки стали ритмичными, я все больше и больше возбуждался, теряя волю.
Когда все было кончено, он обнял меня левой рукой и придержал, и я опирался о его шею, чувствуя, что ноги стали как ватные.
Немного погодя я прислонился к теплому кафелю, все еще смакуя удовольствие, чувствуя слабость после наслаждения. Вода продолжала тихо журчать, и я вопросительно уставился на него. Его образ – если, конечно, можно считать это образом – проявился явственнее, чем прежде.
Я закрыл глаза. Меня переполняли и любовь и ненависть. Но сильнее всего я ощущал стыд. Я представил, как все скажут, будто я сам это сделал с собой, а потом выдумал историю про Гоблина; но я-то знал, что это сделал он, и сделает еще раз, как только мне захочется или как только ему захочется. А потом еще раз. Да, еще раз, и так будет всегда. Я и Гоблин – вместе навсегда.
Когда я открыл глаза, он по-прежнему стоял рядом. Глаза его блестели, губы были растянуты в улыбке. Неужели я настолько красив? – мелькнула у меня мысль. Нет. Мои глаза сияют по-другому.
«Убирайся!» – в ярости прошептал я.
Он приблизил губы к моему уху, и тут же у меня в голове зазвучал его голос, потянулась тоненькая цепочка слов под шум душа: «Папашка делает это. Клем, Феликс, мужчины делают это. Люби меня. Не люби Ревекку. Только не Ревекку».
И снова я почувствовал его объятие, и когда он откинулся назад, я поцеловал его жадно и пылко, впервые испытав такую близость, которую не испытывал ни с одним живым существом, и от этого сознания меня передернуло.
Я оттолкнул его что было сил и мысленно сделал то же самое. Только тогда он исчез, и, к моему ужасу, на том месте, где он только что стоял, поднялся парок, словно в полу открылась трещина и выпустила пар, а затем, к счастью, все закончилось.
В дверь громко застучали. Я услышал голос Рамоны:
«Тарквиний Блэквуд, выходи оттуда!»
Она знает, подумал я, весь мир знает. Разозлившись, я вытерся насухо и открыл дверь, потому что она так и не перестала в нее ломиться.
«Святые небеса! – воскликнул я. – У нас что, опять пожар?»
И тут я увидел, что она плачет.
«Папашка, – выдохнула Большая Рамона. – Он поссорился с Пэтси, там, у ворот. Опять эта несносная Пэтси! Пойдем, сынок! Пойдем, ты теперь мужчина в доме, ты им нужен!»
16
У фермы Блэквуд два въезда – одни ворота открываются на ореховую аллею, ведущую к парадному крыльцу, а через вторые, побольше, на восточной окраине поместья, въезжают грузовики и тракторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184