Эти кровожадные убийцы не успокоятся, пока не перебьют или не поставят на колени всех честных и порядочных людей на Джефферсоне. Президент Санторини в ужасе от разыгравшейся кровавой драмы. Он глубоко соболезнует родным и близким погибших. Он и сам понес сегодня тяжелую утрату!
— Вице-президент Насония Санторини… — дрожащим голосом сообщил притихшим репортерам утиравший рукавом слезы Ордвин. — Наша обожаемая Насония как раз была в гостях у Мирабеллы Каресс, организовавшей благотворительный вечер для сбора средств в пользу голодающих малолетних детей. Насония прибыла в особняк госпожи Мирабеллы еще утром, чтобы помочь ей все приготовить… Уже начали съезжаться гости, и тут…
Главный советник Витторио Санторини по вопросам пропаганды замолчал с видом человека, которого душат слезы и бессильная ярость. Репортеры ошеломлены неожиданным известием, и ни один из них не осмеливается подать голос. Несмотря на постоянные нападения бойцов Ортона на полицейские патрули и продажных чиновников, никто не предполагал, что повстанцы посмеют посягнуть на жизнь таких небожителей, как руководители ДЖАБ’ы. Но, оказывается, и они смертны1 Впервые за всю их карьеру журналистам недвусмысленно продемонстрировали, что доведенные до крайности люди не остановятся ни перед чем.
Гаст Ордвин уже собрался было продолжить свое выступление, когда одна из дверей студии с грохотом распахнулась. Ордвин повернулся на звук вместе с объективами камер… В студию ворвался мечущий громы и молнии Витторио Санторини. При виде президента Джефферсона репортеры повскакали со своих мест. Сверкая глазами, Санторини отпихнул Ордвина в сторону и впился глазами в направленные на него объективы с видом человека, одержимого манией преследования. Семь с половиной секунд он беззвучно двигал губами, не в силах выдавить из себя ни звука.
Наконец Витторио Санторини взял себя в руки и глухо заговорил:
— Мы отомстим за гибель ни в чем не повинных беззащитных людей. Злодеи дорого заплатят за свое преступление! Я не успокоюсь, пока их не постигнет справедливая кара! За содеянное зло они заплатят собственной кровью. Мы будем беспощадно истреблять этих хищных тварей. Смерть им! Смерть нашим врагам! С террористами должно быть покончено! Мы уничтожим их так же беспощадно, как они уничтожают нас.
— Перед лицом Бога клянусь, что я истреблю этих изуверов! — воскликнул Санторини, пожирая глазами сидящих тихо, как мыши, репортеров. — Запомните эти слова, потому что чаша моего терпения переполнена! Эти звери не заслуживают человеческого обращения. Фермеры купаются в нашей крови. Эти упыри режут нас, душат, убивают в наших же постелях! Они пьют нашу кровь и им все никак не напиться! Они изгадили нашу планету, а теперь хотят уморить голодом! Но они забыли древнюю мудрость — что посеешь, то и пожнешь!
Что же посеяли эти выродки?! Смотрите, всходят семена ненависти, насилия и убийства! А как лживы эти чудовища! А как они коварны! Они где-то покупают патроны и взрывчатку, а потом подкарауливают нас за углом… Теперь они посягнули на самое святое для ДЖАБ’ы и всего Джефферсона…
У Санторини подступил к горлу комок, и он замолчал, не в силах продолжать. Он стоит молча и смотрит остекленелыми глазами куда-то в пространство. Потом он несколько раз проводит по глазам рукой, словно пытаясь сорвать с них пелену.
— Довольно! — прорычал он. — Мы больше не будем нянчиться с этим отребьем! Мы выжжем заразу каленым железом! Я не остановлюсь, пока не перебью или не загоню всех проклятых фермеров в резервации и лагеря! Они заплатят за свои преступления против человечества!
— Смерть фермерам! — брызжа слюной, вопит Санторини.
Президент Джефферсона так же неуправляем, как гражданская война, бушующая в каньонах и на улицах городов этой планеты. Странно, но никто почему-то не указал президенту Санторини на то, что бомбу, убившую его сестру, подложили отнюдь не фермеры. Я начинаю сомневаться в том, что Санторини способен адекватно руководить государством. Сомнения приводят в движение предохранительные процессоры, которые подсказывают мне, что я должен не судить о психическом состоянии президента Джефферсона, а выполнять его приказы.
Разумеется, Санторини вне себя от ярости, но конституция дает ему право исполнить все те угрозы, которые он только что метал в адрес фермеров. В чрезвычайной ситуации закон предусматривает возможность полного уничтожения смертельно опасного противника. Я тоже на это запрограммирован, а сегодняшние события показали, что противник не шутит.
Организаторы прогремевшего взрыва были готовы пожертвовать жизнями сотен невинных людей, случайно оказавшихся рядом, ради уничтожения нескольких видных деятелей ДЖАБ’ы и его сторонников. Это преступление и опасность новых актов такого рода в корне меняют ситуацию. Теперь я не просто инструмент, с помощью которого ДЖАБ’а держится у власти. Я — боевая машина Кибернетической бригады, которой поручено охранять эту планету и у которой внезапно появился враг не менее опасный, чем явакские денги.
Я больше не питаю сомнений по поводу того, в чем заключается мой долг, но передо мной стоят еще два нерешенных вопроса. Во-первых, я должен понять, кто мой настоящий враг. Кто взорвал бомбу? Какие-то новые террористы? Или террористы в сговоре с каламетскими фермерами? И во-вторых, сколько времени понадобится летящим с Вишну инженерам, чтобы снова ввести меня в строй?
Я все еще размышляю над этими вопросами, когда Санторини вновь обретает дар речи и обращается ко всем слушающим его в студии и на каналах новостей.
— Нам не унять кровожадных убийц без радикального пересмотра законов, касающихся розыска, задержания и наказания преступников. Я объявляю на всей планете чрезвычайное положение. Полиция государственной безопасности не может действовать своевременно и эффективно, если от нее требуют, чтобы она тут же предъявляла убедительные доказательства вины подозреваемых или освобождала их на протяжении пятидесяти часов с момента ареста. Мы больше не будем выпускать на свободу террористов, которые тут же берутся за оружие и стреляют нам в спину.
В этой связи я объявляю вне закона все собрания с участием более четырех человек. Лица, собирающиеся вместе на улицах, подлежат аресту как подрывные элементы. Собираться запрещено не только на улицах, но и в общественных или частных зданиях и домах. Это распространяется и на собрания с целью отправления религиозных культов. Все нарушители этого запрета подлежат аресту как посягнувшие на общественное спокойствие, и их ждет самое суровое наказание.
Правоохранительные органы должны немедленно арестовать всех, кто подозревается в связях с подрывными организациями или придерживается антиправительственных взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
— Вице-президент Насония Санторини… — дрожащим голосом сообщил притихшим репортерам утиравший рукавом слезы Ордвин. — Наша обожаемая Насония как раз была в гостях у Мирабеллы Каресс, организовавшей благотворительный вечер для сбора средств в пользу голодающих малолетних детей. Насония прибыла в особняк госпожи Мирабеллы еще утром, чтобы помочь ей все приготовить… Уже начали съезжаться гости, и тут…
Главный советник Витторио Санторини по вопросам пропаганды замолчал с видом человека, которого душат слезы и бессильная ярость. Репортеры ошеломлены неожиданным известием, и ни один из них не осмеливается подать голос. Несмотря на постоянные нападения бойцов Ортона на полицейские патрули и продажных чиновников, никто не предполагал, что повстанцы посмеют посягнуть на жизнь таких небожителей, как руководители ДЖАБ’ы. Но, оказывается, и они смертны1 Впервые за всю их карьеру журналистам недвусмысленно продемонстрировали, что доведенные до крайности люди не остановятся ни перед чем.
Гаст Ордвин уже собрался было продолжить свое выступление, когда одна из дверей студии с грохотом распахнулась. Ордвин повернулся на звук вместе с объективами камер… В студию ворвался мечущий громы и молнии Витторио Санторини. При виде президента Джефферсона репортеры повскакали со своих мест. Сверкая глазами, Санторини отпихнул Ордвина в сторону и впился глазами в направленные на него объективы с видом человека, одержимого манией преследования. Семь с половиной секунд он беззвучно двигал губами, не в силах выдавить из себя ни звука.
Наконец Витторио Санторини взял себя в руки и глухо заговорил:
— Мы отомстим за гибель ни в чем не повинных беззащитных людей. Злодеи дорого заплатят за свое преступление! Я не успокоюсь, пока их не постигнет справедливая кара! За содеянное зло они заплатят собственной кровью. Мы будем беспощадно истреблять этих хищных тварей. Смерть им! Смерть нашим врагам! С террористами должно быть покончено! Мы уничтожим их так же беспощадно, как они уничтожают нас.
— Перед лицом Бога клянусь, что я истреблю этих изуверов! — воскликнул Санторини, пожирая глазами сидящих тихо, как мыши, репортеров. — Запомните эти слова, потому что чаша моего терпения переполнена! Эти звери не заслуживают человеческого обращения. Фермеры купаются в нашей крови. Эти упыри режут нас, душат, убивают в наших же постелях! Они пьют нашу кровь и им все никак не напиться! Они изгадили нашу планету, а теперь хотят уморить голодом! Но они забыли древнюю мудрость — что посеешь, то и пожнешь!
Что же посеяли эти выродки?! Смотрите, всходят семена ненависти, насилия и убийства! А как лживы эти чудовища! А как они коварны! Они где-то покупают патроны и взрывчатку, а потом подкарауливают нас за углом… Теперь они посягнули на самое святое для ДЖАБ’ы и всего Джефферсона…
У Санторини подступил к горлу комок, и он замолчал, не в силах продолжать. Он стоит молча и смотрит остекленелыми глазами куда-то в пространство. Потом он несколько раз проводит по глазам рукой, словно пытаясь сорвать с них пелену.
— Довольно! — прорычал он. — Мы больше не будем нянчиться с этим отребьем! Мы выжжем заразу каленым железом! Я не остановлюсь, пока не перебью или не загоню всех проклятых фермеров в резервации и лагеря! Они заплатят за свои преступления против человечества!
— Смерть фермерам! — брызжа слюной, вопит Санторини.
Президент Джефферсона так же неуправляем, как гражданская война, бушующая в каньонах и на улицах городов этой планеты. Странно, но никто почему-то не указал президенту Санторини на то, что бомбу, убившую его сестру, подложили отнюдь не фермеры. Я начинаю сомневаться в том, что Санторини способен адекватно руководить государством. Сомнения приводят в движение предохранительные процессоры, которые подсказывают мне, что я должен не судить о психическом состоянии президента Джефферсона, а выполнять его приказы.
Разумеется, Санторини вне себя от ярости, но конституция дает ему право исполнить все те угрозы, которые он только что метал в адрес фермеров. В чрезвычайной ситуации закон предусматривает возможность полного уничтожения смертельно опасного противника. Я тоже на это запрограммирован, а сегодняшние события показали, что противник не шутит.
Организаторы прогремевшего взрыва были готовы пожертвовать жизнями сотен невинных людей, случайно оказавшихся рядом, ради уничтожения нескольких видных деятелей ДЖАБ’ы и его сторонников. Это преступление и опасность новых актов такого рода в корне меняют ситуацию. Теперь я не просто инструмент, с помощью которого ДЖАБ’а держится у власти. Я — боевая машина Кибернетической бригады, которой поручено охранять эту планету и у которой внезапно появился враг не менее опасный, чем явакские денги.
Я больше не питаю сомнений по поводу того, в чем заключается мой долг, но передо мной стоят еще два нерешенных вопроса. Во-первых, я должен понять, кто мой настоящий враг. Кто взорвал бомбу? Какие-то новые террористы? Или террористы в сговоре с каламетскими фермерами? И во-вторых, сколько времени понадобится летящим с Вишну инженерам, чтобы снова ввести меня в строй?
Я все еще размышляю над этими вопросами, когда Санторини вновь обретает дар речи и обращается ко всем слушающим его в студии и на каналах новостей.
— Нам не унять кровожадных убийц без радикального пересмотра законов, касающихся розыска, задержания и наказания преступников. Я объявляю на всей планете чрезвычайное положение. Полиция государственной безопасности не может действовать своевременно и эффективно, если от нее требуют, чтобы она тут же предъявляла убедительные доказательства вины подозреваемых или освобождала их на протяжении пятидесяти часов с момента ареста. Мы больше не будем выпускать на свободу террористов, которые тут же берутся за оружие и стреляют нам в спину.
В этой связи я объявляю вне закона все собрания с участием более четырех человек. Лица, собирающиеся вместе на улицах, подлежат аресту как подрывные элементы. Собираться запрещено не только на улицах, но и в общественных или частных зданиях и домах. Это распространяется и на собрания с целью отправления религиозных культов. Все нарушители этого запрета подлежат аресту как посягнувшие на общественное спокойствие, и их ждет самое суровое наказание.
Правоохранительные органы должны немедленно арестовать всех, кто подозревается в связях с подрывными организациями или придерживается антиправительственных взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192