— Действительно жаль, учитывая, что устройство было настолько миниатюрным, что их грубая технология не может даже приблизиться к тому, чтобы повторить его, — согласился Атвар. — Они должны быть такими же подозрительными по отношению к нам, как мы к ним. — Его рот открылся в кривой ухмылке. — И еще у них плохое чувство юмора.
— Истинно так, благородный адмирал, — сказал Кирел. — То, что обнаруженное ими устройство привело непосредственно к крупнейшей британской базе в Палестине, было разочарованием.
После прихода на Тосев-3 самцы Расы говорили это же самое и о множестве других вещей.
* * * Когда Мордехай Анелевич покидал Лодзь — как некогда Варшаву, — он вспомнил, что евреи, прежде многочисленные, оставались в меньшинстве. Многие из них теперь были вооружены и могли создать свою милицию, которая располагала более мощным вооружением, но они были немногочисленны.
Поэтому перспектива сотрудничества с поляками — особенно в сельской местности — заставляла его нервничать. Большинство поляков либо бездействовали, либо аплодировали, когда нацисты загоняли евреев в гетто больших городов или уничтожали их в поселках и деревнях. Большинство поляков ненавидели ящеров не за то, что они изгнали немцев, а за то, что вооружили евреев, которые помогали им.
И теперь, когда в Лодзь пришло сообщение о том, что польскому крестьянину срочно требуется поговорить с ним, Мордехай боялся, не идет ли он прямо в ловушку. Затем он задумался: кто бы мог подготовить ее — если она вообще существовала. Его скальп могли захотеть получить поляки. А также ящеры. А также и немцы — если они хотели лишить евреев боевого лидера. И евреи, которые больше боялись нацистов, чем ящеров, могли пожелать отомстить тому, кто отправил Давида Нуссбойма к русским.
Когда пришло предложение встретиться, Берта Флейшман разложила по косточкам все эти возможности.
— Не ходи, — убеждала она. — Подумай, какими большими неприятностями это нам может грозить и как немного может быть хорошего.
Он рассмеялся. Легко было смеяться, находясь внутри бывшего еврейского гетто в Лодзи, среди своего народа.
— Мы не вырвались бы из-под власти нацистов, если бы боялись рисковать, — сказал он.
Он переубедил ее, и вот теперь он находился здесь, где-то севернее Лодзи, неподалеку от места, где ящеры пропустили немцев.
И глубоко раскаивается, что пошел. Здесь, где на полях работали исключительно поляки, каждый бросал на чужака подозрительный взгляд. Сам он не выглядел типичным евреем, но в предыдущих путешествиях он убедился, что сойти среди них за поляка не сможет.
— Четвертая грунтовая дорога на север от этого жалкого городишка, повернуть на запад, пятая ферма по левой стороне. Спросить Тадеуша, — сказал он сам себе Он надеялся, что правильно посчитал дороги. Вот эта узкая тропинка считается дорогой или нет? Непонятно. Его лошадь иноходью направилась к пятому крестьянскому дому по левой стороне.
Крупный здоровенный светловолосый мужик в комбинезоне накладывал вилами свекольную ботву в кормушку для коров. Он и бровью не повел, когда подъехал Мордехай с немецкой винтовкой за спиной. Винтовка «маузер», такая же как у Анелевича, лежала возле коровника. Парень в комбинезоне при необходимости мог бы тут же взять ее в руки. Он воткнул вилы в землю и оперся на них.
— Вам что-нибудь надо? — спросил он низким голосом, настороженным, но вежливым.
— Я ищу Тадеуша, — ответил Анелевич. — Я должен передать ему привет от Любомира.
— К черту приветы! — сказал поляк, скорее всего Тадеуш, с громким раскатистым смехом. — Где те пять сотен злотых, что он мне должен?
Анелевич соскочил с коня: это был пароль. Он потянулся. В спине что-то хрустнуло. Он потер поясницу со словами:
— Побаливает.
— Я не удивляюсь. Вы ехали, как увалень, — беззлобно сказал Тадеуш.
— Послушайте, еврей, у вас, должно быть, множество тайных связей. Во всяком случае я не слышал ни о каком другом обрезанном, которого мог искать немецкий офицер.
— Немецкий офицер? — на мгновение вытаращил глаза Мордехай. Затем его голова снова заработала. — Танкист? Полковник?
Он не настолько доверял этому большому поляку, чтобы называть имена.
Голова Тадеуша закачалась вверх и вниз, при этом его густая золотистая борода то открывала, то закрывала верхнюю латунную застежку комбинезона.
— Именно такой, — сказал он. — Он сам хотел встретиться с вами, но тогда он бы спалился.
— Спалился… Попался ящерам? — спросил Мордехай, по-прежнему стараясь понять, о чем идет речь.
Теперь голова Тадеуша стала качаться из стороны в сторону.
— Не думаю. О нем расспрашивал какой-то другой вонючий нацист. — Поляк плюнул на землю. — Черт с ними со всеми, так я скажу.
— Послать их всех к черту легко, но мы должны иметь дело с некоторыми из них, хотя — видит бог — я не желал бы этого, — сказал Анелевич. С севера и с востока донесся гул артиллерийской канонады. Мордехай показал в ту сторону. — Слышите? Это немцы, вероятно, бьют по железной дороге или по лодзинскому шоссе. У ящеров трудности с доставкой военных грузов, они уже черт знает сколько времени не могут вырваться с ними из города — и к этому приложили руку мы.
Тадеуш кивнул. Его поразительно яркие голубые глаза, затененные бесформенной шапкой из почти бесцветной ткани, были весьма проницательными. Мордехай подумал: был ли он крестьянином до войны? Нет, скорее кем-нибудь вроде армейского майора. Во время германской оккупации польские офицеры должны были проявлять недюжинную изобретательность, чтобы сделаться невидимыми.
Его подозрения усилились, когда Тадеуш сказал:
— Не только у ящеров будут трудности с доставкой военных грузов. Начнут голодать и ваши люди.
— Это так, — заметил Мордехай. — Приверженцы Румковского заметили это — он собирает все запасы, предвидя тяжелые времена. Ублюдок будет лизать сапоги любому, кто стоит над ним, но он умеет чуять опасность, надо отдать должное этому старому пачкуну.
Тадеуш без труда понял в польской речи пару слов на идиш.
— Не худшая для человека способность, — заметил он.
— Да уж, — неохотно ответил Анелевич. Он постарался повернуть разговор к прежней теме. — Как вы думаете, кто этот нацист? Если бы я знал больше, то попробовал бы сообразить, почему этот офицер-танкист пытается предупредить меня. Что вы знаете?
«Что вы согласитесь сказать мне?» Если Тадеуш был польским офицером и аристократом, который так низко пал, то вполне возможно, что он в полной мере чувствует презрение к евреям. С другой стороны, если он настоящий крестьянин, он может быть даже более склонным к простой, но более явной ненависти, струящейся в его жилах. И тем не менее, если это в самом деле так и было, прежде всего он не передал бы послание Ягера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191