Его пасть раскрылась еще шире, точно он собирался зевнуть. Затем он снисходительно улыбнулся:
— Как интересно, подумайте! Так ты, значит, хочешь что-то основать?
— Совершенно верно, — твердо повторил Жак, — основать новое предприятие.
Лицо Рауля светилось самодовольством и важностью.
— Вот как? Что же, собственно, ты хочешь затеять? — спросил он и нагнулся вперед.
— У меня есть причины пока об этом не говорить. — Жак вызывающе закинул ногу на ногу.
— Вот оно что! — Рауль громко засмеялся, словно ему было очень весело, в его смехе было что-то оскорбительное.
Но Жака, по-видимому, этот смех нисколько не задел. «Надо будет разок проучить этого тщеславного, самонадеянного субъекта, — думал он. — Всему бывают границы». И с самой любезной улыбкой он продолжал:
— Я очень тебе признателен, Рауль, за тот братский интерес, который ты проявляешь ко мне. Позволь мне спросить, не сможешь ли ты мне достать — ведь ты адвокат — около ста тысяч крон.
Рауль отпрянул. Его телескоп заблестел.
— При чем тут «адвокат»? Какое странное представление об адвокатах! Сто тысяч крон?.. — Он громко рассмеялся. — А куда тебе так много денег, смею спросить? — обратился он к Жаку, все еще смеясь, хотя видно было, что он крайне изумлен.
— Так много? Это совсем не много для моих планов. Мне, в сущности, нужно гораздо больше. Я спрашиваю тебя, можешь ли ты мне достать эти деньги или нет?
— А я спрашиваю, на что тебе так много денег?
— Сейчас нет никакого смысла подробно посвящать тебя в мои планы. В конце концов окажется, что денег у тебя нет. Я спрашиваю тебя еще раз, можешь ты их достать или не можешь?
— Нет! — крикнул Рауль, уже начиная нервничать. — Сто тысяч крон, — шутка сказать! — И он снова рассмеялся презрительно и сердито.
Жак встал и дружески протянул Раулю руку.
— Ну что ж, тогда извини за беспокойство, — сказал он, — прости, что я ухожу, мне еще нужно поработать. — Он взял желтую папку с документами и откланялся.
В таком примерно духе проходили все разговоры и споры между братьями. Оставшись один, Рауль все еще улыбался, но в глубине души негодовал на дерзость Жака: «Сто тысяч крон! Для этого нужна немалая наглость, а? Но, может быть, он просто позволил себе пошутить со мной? Это было бы прямо-таки неслыханно». Рауль вдруг почувствовал себя оскорбленным. Как смел Жак говорить с ним таким тоном, с ним, доктором Раулем Грегором, который изучал право в Вене и Будапеште и считается здесь, у себя на родине, одной из самых умных голов? Развязный, дерзкий, а по существу — ничтожество! И большинство молодых людей нынешнего поколения, которые учились за границей, такие же, как Жак. Корчат из себя Наполеонов, а в конце концов делаются агентами страховых обществ. Да, вот что надо было ему сказать, вместо того чтобы нервничать. Нет, Рауль решительно не может обрести утраченное равновесие. Его определенно оскорбили. Надо рассказать все это Ольге.
Он нашел ее в спальне перед туалетным столиком.
— Знаешь что, пичужка, — сказал Рауль со смехом, в котором все еще звучала досада, — не сможешь ли ты достать моему брату сто тысяч крон?
— Сто тысяч крон?
— Да, он хочет основать какое-то предприятие!
Ольга посмотрела на мужа пустыми голубыми глазами, в которых застыло изумление:
— Так ему надо сто тысяч крон? Ну, твой Жак всегда страдал манией величия. — И краска возмущения залила ее гладкое кукольное лицо.
XII
Вспоминая ошеломленное лицо Рауля, Жак всякий раз не мог удержаться от смеха. Вот потеха-то! Как его разбирало любопытство, как он старался навострить свои большие уши! Во всяком случае, теперь он надолго воздержится от всяких расспросов, и это очень хорошо! Жак быстро подписал расписку для Рауля и бросил мерзкую желтую папку со всем ее содержимым в мусорную корзинку.
— Прощайте, двадцать тысяч, вас уже не вернешь!
Затем он сел писать длинное письмо фирме «Альвенслебен и К"» в Берлин. Это была обещанная в телеграмме подробная докладная записка о его деятельности за последние три недели. Да, Жак сам удивлялся тому, что, прокутив три недели в Париже, ухитрился все же переделать столько дел в Анатоле. Он начал геологические изыскания, произвел обмер некоторых участков и в то же время завязал отношения с рядом лиц, пользующихся влиянием в министерствах, и в том числе с одним из самых видных граждан Анатоля — с бароном Янко Стирбеем (тут Жак громко рассмеялся). Его отец — министр в отставке, брат, барон Борис Стирбей, в настоящее время состоит коммерческим атташе при посольстве в Лондоне. И, разумеется, — это важнее всего, — он каждый день вел переговоры с довольно упрямым владельцем известной усадьбы, господином Маниу. К сожалению, судьба совершенно неожиданно спутала все его карты. Переговоры уже значительно продвинулись, но были прерваны внезапной смертью Маниу, погибшего от несчастного случая. Смотри приложение: вырезку из газеты «Вестник Анатоля». (С этими берлинскими деловыми людьми осторожность никогда не помешает, они ведь никому и ни в чем не верят.)
К письму, конечно, был приложен также и отчет о той сумме, которую господа Альвенслебены выдали Жаку в виде аванса на расходы. Когда он сложил все отдельные статьи, они точнехонько покрыли аванс: у него нет больше ни одной кроны, а для того чтобы продолжать работу, ему срочно нужны деньги. Смерть Маниу, конечно, несколько осложнила дело, но он все-таки надеется найти пути и средства, чтобы как можно скорее возобновить переговоры с наследниками. Вероятно, ему придется съездить в Варшаву или в Бухарест. Нельзя терять ни одного дня! Денег!
Жак нашел, что докладная записка написана превосходно. Он прочитал ее дважды и затем, довольный собой, улегся в постель.
Но не странно ли, что смерть этого полубезумного Маниу не выходит из головы у столь жизнерадостного молодого человека, как Жак Грегор, и так сильно занимает его, что он думает об этом даже во сне? Не Соня приснилась ему и не «загадочный город Симбабве» между Замбези и Лимпопо, — ему приснился этот старый, циничный и никому не нужный человек. Так же, как в то утро наяву, Жак и во сне пришел к усадьбе Маниу. Но она была освещена не солнцем, а каким-то призрачным зеленым светом, разлитым по всему опустевшему двору. Такой свет Жаку случалось видеть в Анатоле перед сильными песчаными бурями, налетавшими иной раз на город. По земле кружились осыпавшиеся листья и сломанные ветки, а ворота стучали на петлях.
— Маниу! — крикнул Жак. — Где вы, Маниу? — Он оглянулся кругом, и ему стало жутко от этого зеленоватого, призрачного света.
— Я здесь, — ответил наконец откуда-то голос Маниу.
— Где?
— Здесь, здесь, под землей. — И Жак подошел к колодцу, из которого торчала лестница.
— Вы там, внизу? — крикнул он в колодец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Как интересно, подумайте! Так ты, значит, хочешь что-то основать?
— Совершенно верно, — твердо повторил Жак, — основать новое предприятие.
Лицо Рауля светилось самодовольством и важностью.
— Вот как? Что же, собственно, ты хочешь затеять? — спросил он и нагнулся вперед.
— У меня есть причины пока об этом не говорить. — Жак вызывающе закинул ногу на ногу.
— Вот оно что! — Рауль громко засмеялся, словно ему было очень весело, в его смехе было что-то оскорбительное.
Но Жака, по-видимому, этот смех нисколько не задел. «Надо будет разок проучить этого тщеславного, самонадеянного субъекта, — думал он. — Всему бывают границы». И с самой любезной улыбкой он продолжал:
— Я очень тебе признателен, Рауль, за тот братский интерес, который ты проявляешь ко мне. Позволь мне спросить, не сможешь ли ты мне достать — ведь ты адвокат — около ста тысяч крон.
Рауль отпрянул. Его телескоп заблестел.
— При чем тут «адвокат»? Какое странное представление об адвокатах! Сто тысяч крон?.. — Он громко рассмеялся. — А куда тебе так много денег, смею спросить? — обратился он к Жаку, все еще смеясь, хотя видно было, что он крайне изумлен.
— Так много? Это совсем не много для моих планов. Мне, в сущности, нужно гораздо больше. Я спрашиваю тебя, можешь ли ты мне достать эти деньги или нет?
— А я спрашиваю, на что тебе так много денег?
— Сейчас нет никакого смысла подробно посвящать тебя в мои планы. В конце концов окажется, что денег у тебя нет. Я спрашиваю тебя еще раз, можешь ты их достать или не можешь?
— Нет! — крикнул Рауль, уже начиная нервничать. — Сто тысяч крон, — шутка сказать! — И он снова рассмеялся презрительно и сердито.
Жак встал и дружески протянул Раулю руку.
— Ну что ж, тогда извини за беспокойство, — сказал он, — прости, что я ухожу, мне еще нужно поработать. — Он взял желтую папку с документами и откланялся.
В таком примерно духе проходили все разговоры и споры между братьями. Оставшись один, Рауль все еще улыбался, но в глубине души негодовал на дерзость Жака: «Сто тысяч крон! Для этого нужна немалая наглость, а? Но, может быть, он просто позволил себе пошутить со мной? Это было бы прямо-таки неслыханно». Рауль вдруг почувствовал себя оскорбленным. Как смел Жак говорить с ним таким тоном, с ним, доктором Раулем Грегором, который изучал право в Вене и Будапеште и считается здесь, у себя на родине, одной из самых умных голов? Развязный, дерзкий, а по существу — ничтожество! И большинство молодых людей нынешнего поколения, которые учились за границей, такие же, как Жак. Корчат из себя Наполеонов, а в конце концов делаются агентами страховых обществ. Да, вот что надо было ему сказать, вместо того чтобы нервничать. Нет, Рауль решительно не может обрести утраченное равновесие. Его определенно оскорбили. Надо рассказать все это Ольге.
Он нашел ее в спальне перед туалетным столиком.
— Знаешь что, пичужка, — сказал Рауль со смехом, в котором все еще звучала досада, — не сможешь ли ты достать моему брату сто тысяч крон?
— Сто тысяч крон?
— Да, он хочет основать какое-то предприятие!
Ольга посмотрела на мужа пустыми голубыми глазами, в которых застыло изумление:
— Так ему надо сто тысяч крон? Ну, твой Жак всегда страдал манией величия. — И краска возмущения залила ее гладкое кукольное лицо.
XII
Вспоминая ошеломленное лицо Рауля, Жак всякий раз не мог удержаться от смеха. Вот потеха-то! Как его разбирало любопытство, как он старался навострить свои большие уши! Во всяком случае, теперь он надолго воздержится от всяких расспросов, и это очень хорошо! Жак быстро подписал расписку для Рауля и бросил мерзкую желтую папку со всем ее содержимым в мусорную корзинку.
— Прощайте, двадцать тысяч, вас уже не вернешь!
Затем он сел писать длинное письмо фирме «Альвенслебен и К"» в Берлин. Это была обещанная в телеграмме подробная докладная записка о его деятельности за последние три недели. Да, Жак сам удивлялся тому, что, прокутив три недели в Париже, ухитрился все же переделать столько дел в Анатоле. Он начал геологические изыскания, произвел обмер некоторых участков и в то же время завязал отношения с рядом лиц, пользующихся влиянием в министерствах, и в том числе с одним из самых видных граждан Анатоля — с бароном Янко Стирбеем (тут Жак громко рассмеялся). Его отец — министр в отставке, брат, барон Борис Стирбей, в настоящее время состоит коммерческим атташе при посольстве в Лондоне. И, разумеется, — это важнее всего, — он каждый день вел переговоры с довольно упрямым владельцем известной усадьбы, господином Маниу. К сожалению, судьба совершенно неожиданно спутала все его карты. Переговоры уже значительно продвинулись, но были прерваны внезапной смертью Маниу, погибшего от несчастного случая. Смотри приложение: вырезку из газеты «Вестник Анатоля». (С этими берлинскими деловыми людьми осторожность никогда не помешает, они ведь никому и ни в чем не верят.)
К письму, конечно, был приложен также и отчет о той сумме, которую господа Альвенслебены выдали Жаку в виде аванса на расходы. Когда он сложил все отдельные статьи, они точнехонько покрыли аванс: у него нет больше ни одной кроны, а для того чтобы продолжать работу, ему срочно нужны деньги. Смерть Маниу, конечно, несколько осложнила дело, но он все-таки надеется найти пути и средства, чтобы как можно скорее возобновить переговоры с наследниками. Вероятно, ему придется съездить в Варшаву или в Бухарест. Нельзя терять ни одного дня! Денег!
Жак нашел, что докладная записка написана превосходно. Он прочитал ее дважды и затем, довольный собой, улегся в постель.
Но не странно ли, что смерть этого полубезумного Маниу не выходит из головы у столь жизнерадостного молодого человека, как Жак Грегор, и так сильно занимает его, что он думает об этом даже во сне? Не Соня приснилась ему и не «загадочный город Симбабве» между Замбези и Лимпопо, — ему приснился этот старый, циничный и никому не нужный человек. Так же, как в то утро наяву, Жак и во сне пришел к усадьбе Маниу. Но она была освещена не солнцем, а каким-то призрачным зеленым светом, разлитым по всему опустевшему двору. Такой свет Жаку случалось видеть в Анатоле перед сильными песчаными бурями, налетавшими иной раз на город. По земле кружились осыпавшиеся листья и сломанные ветки, а ворота стучали на петлях.
— Маниу! — крикнул Жак. — Где вы, Маниу? — Он оглянулся кругом, и ему стало жутко от этого зеленоватого, призрачного света.
— Я здесь, — ответил наконец откуда-то голос Маниу.
— Где?
— Здесь, здесь, под землей. — И Жак подошел к колодцу, из которого торчала лестница.
— Вы там, внизу? — крикнул он в колодец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119