Янко играл, кутил. Так проходило время. Порой он находил удовольствие в том, что весьма метко характеризовал самого себя и положение своих дел. Были недели, когда он называл себя «человеком над бездной». Он твердил эти слова до тех пор, пока «человек над бездной» не становился несколько смешным и «бездна» уже никому не казалась страшной. Сейчас он был очень недоволен собой. Что за жизнь он ведет? Он ненавидел и презирал себя. И когда, разбитый, усталый, с опухшими веками, он брился утром перед зеркалом, то нередко говорил вслух: «Полюбуйтесь, господа, перед вами Янко-свинья».
А сегодня ночью он до тех пор ходил вокруг дома Сони, пока не залаяли собаки и в окнах не появился свет. Но никто не должен об этом знать, никто!
Да, ему действительно не нужно было никаких свидетелей для того, чтобы установить, что «Янко — свинья». Так, например, днем «Янко-свинья» сидит у Сони, восторгается ею, благоговеет. А в семь часов он идет мимо лавки Розы, делает ей условный знак, и в десять часов она шмыгает к нему. И он просто берет ее и представляет себе, что это Соня!
А после — ну не свинья ли этот Янко? — он гонит прочь маленькую влюбленную Розу. Ведь с ней можно делать всё что угодно! Она — как собачонка. Когда он разрешает ей прийти к нему, она целует ему руки и ноги, становится перед ним на колени. И в благодарность за это он говорит ей, что она ему осточертела, что у нее, наверно, есть еще другие кроме него, и Роза плачет от отчаяния. Вот какая свинья этот Янко! Эх, двинуть бы ему сапогом в физиономию!
«О чем вы думаете по целым дням, Янко?» О, он мог бы рассказать Соне, о чем он думает! Если б она узнала, каким потоком грязи были его мысли! Иногда он подсчитывал, сколько женщин перебывало в его руках, и представлял их себе в то мгновение, когда они отдавались ему. Иногда, идя по улице, он рассматривал девушек и думал, как они вели бы себя в минуты страсти: вот эта маленькая брюнетка, верно, смеялась бы от наслаждения, а та, хрупкая блондинка, чуточку стонала бы…
Вот о чем думает Янко. Надо будет когда-нибудь рассказать ей всё о себе, всю правду.
А как он лжет! Чего только не выдумывает каждый божий день! Лжет для того лишь, чтобы что-нибудь сказать, чтобы придать себе важности. А за минуту перед этим и сам не знает, что скажет. Идет он, например, со своим товарищем и вдруг рассказывает ему, что его лошадь вместе с ним перепрыгнула через забор. Забор был почти в полтора метра высоты. И вдруг он очутился в розарии Савоша. «Что ты на это скажешь? Верно, лошадь хотела роз нарвать?»
И разве не странно, что за минуту перед этим он не думал ни о лошади, ни о розах. Или он пьет с Жаком вино и вдруг, чтобы только как-нибудь убить время, начинает рассказывать ему невероятную историю:
«О, я еще тебе не рассказывал о даме с перчаткой. Это случилось со мной, когда я ездил в Будапешт. В купе против меня сидела дама, хорошенькая, свеженькая, понимаешь, точно яблочко, так и хочется укусить! Изумительно красивая женщина! Когда я хотел заговорить с ней, она отвернулась и сделала вид, что спит. Но послушай, Жак, что было дальше! Когда она вышла, на ее месте осталась перчатка. Я взял перчатку, спрятал ее в бумажник, иногда вынимал, нюхал и говорил себе: „Ну подожди же, недотрога, я найду тебя, хотя бы мне пришлось весь Будапешт просеять сквозь сито!“ Но она точно сквозь землю провалилась, и тогда я поместил объявление в газете: „Даму, потерявшую перчатку в четверг, по дороге из Вены в Будапешт, покорнейше просят…“ — ну и так далее. Но она не отозвалась. Тогда я заказал плакат с перчаткой, расклеил огромные плакаты по всему Будапешту и на них написал полностью свое имя: барон Иоганн Стирбей — и адрес отеля. И тогда она пришла ко мне. „Я не могу больше прятаться!“ — сказала она. И что же ты думаешь? Мы с ней отправились на остров Маргариты, и в первый же вечер она позволила поцеловать себя, а на второй ужинала со мной и затем поехала ко мне. Вот каковы женщины!»
И вдруг Янко ужаснулся, так как в этой истории не было ни одного правдивого слова. И с чего это ему вздумалось так лгать? Только для того, чтобы показаться интересным, чтобы поддержать беседу, не так ли? Он боится, что все люди скучают так же, как и он. Вся его жизнь не что иное, как бесконечная томительная скука!
Соня, конечно, его высмеет и оттолкнет; это будет справедливо. Нет, вы только посмотрите на этого Янко и представьте себе его рядом с Соней! Ведь по правде сказать, он ей глубоко безразличен. И нет ничего легче, чем доказать себе это. Он решил больше не бывать у Сони и посмотреть, что из этого выйдет. Но ничего не вышло, решительно ничего. Ее мать, правда, часто говорила ему: «Куда это вы так надолго запропастились? Соня уже хотела вам написать письмецо». Но всё это были одни разговоры!
На этот раз он хотел выдержать характер до тех пор, пока не придет знаменитое «письмецо». «Ну что, ты всё еще ждешь письмеца, Янко? — издевался он над самим собой. — Ах, ты состаришься, а письмецо так и не придет!»
XXI
Однако настал день, когда «письмецо» пришло. Янко не верил своим глазам. Сомнения нет — почерк Сони! Увидеть почерк Сони значит увидеть самоё Соню; буквы были такими же прямыми, ясными и по-настоящему красивыми, как и она сама. Что же сделал «Янко-свинья»? Он вдруг превратился в мальчика, весь притих, а затем прижал письмо к сердцу. Вот видишь! А ты считал, что этого никогда не будет!..
Соня была убеждена, что Жак говорил с Янко и что поэтому Янко и перестал бывать у них. Через неделю она почувствовала тревогу. Она вовсе не хотела оскорбить Янко. И вот она написала ему несколько строк.
Янко прочел «письмецо» и даже взял его с собой в ванну, чтобы перечесть еще раз. «Может быть, твои дела еще не так плохи, Янко? — думал он во время бритья. — В тебе еще осталось что-то человеческое, несмотря ни на что. Если б этого не было, разве написала бы тебе письмо такая девушка, как Соня? Иногда ты немного привираешь, признаем это. Ты должен от этого отвыкнуть!» Впрочем, в присутствии Сони он ведь никогда не лгал. «Почему вы не рассказываете дальше, Янко?»— спрашивала она иногда. «Ах, все это одни глупости», — отвечал он, весь красный от стыда. В ее присутствии ему никогда не приходили на ум грязные мысли. Это нужно признать. Да, конечно, его страстно тянуло к ней. Это было вполне естественно. Но однажды, когда у него была Роза, он осквернил Соню своими грязными мыслями, один только раз. Он раскаялся в этом. И она должна простить ему этот грех. В тот день он был как безумный. И тогда он сказал Розе, что она ему осточертела, и так тяжко оскорбил ее, как только можно оскорбить человека. Да, это верно. Но это было только один раз. И он сейчас же попросил у нее прощения. Она простила его.
Может быть, «Янко-свинья», если приглядеться к нему поближе, вовсе не такой уж пропащий человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
А сегодня ночью он до тех пор ходил вокруг дома Сони, пока не залаяли собаки и в окнах не появился свет. Но никто не должен об этом знать, никто!
Да, ему действительно не нужно было никаких свидетелей для того, чтобы установить, что «Янко — свинья». Так, например, днем «Янко-свинья» сидит у Сони, восторгается ею, благоговеет. А в семь часов он идет мимо лавки Розы, делает ей условный знак, и в десять часов она шмыгает к нему. И он просто берет ее и представляет себе, что это Соня!
А после — ну не свинья ли этот Янко? — он гонит прочь маленькую влюбленную Розу. Ведь с ней можно делать всё что угодно! Она — как собачонка. Когда он разрешает ей прийти к нему, она целует ему руки и ноги, становится перед ним на колени. И в благодарность за это он говорит ей, что она ему осточертела, что у нее, наверно, есть еще другие кроме него, и Роза плачет от отчаяния. Вот какая свинья этот Янко! Эх, двинуть бы ему сапогом в физиономию!
«О чем вы думаете по целым дням, Янко?» О, он мог бы рассказать Соне, о чем он думает! Если б она узнала, каким потоком грязи были его мысли! Иногда он подсчитывал, сколько женщин перебывало в его руках, и представлял их себе в то мгновение, когда они отдавались ему. Иногда, идя по улице, он рассматривал девушек и думал, как они вели бы себя в минуты страсти: вот эта маленькая брюнетка, верно, смеялась бы от наслаждения, а та, хрупкая блондинка, чуточку стонала бы…
Вот о чем думает Янко. Надо будет когда-нибудь рассказать ей всё о себе, всю правду.
А как он лжет! Чего только не выдумывает каждый божий день! Лжет для того лишь, чтобы что-нибудь сказать, чтобы придать себе важности. А за минуту перед этим и сам не знает, что скажет. Идет он, например, со своим товарищем и вдруг рассказывает ему, что его лошадь вместе с ним перепрыгнула через забор. Забор был почти в полтора метра высоты. И вдруг он очутился в розарии Савоша. «Что ты на это скажешь? Верно, лошадь хотела роз нарвать?»
И разве не странно, что за минуту перед этим он не думал ни о лошади, ни о розах. Или он пьет с Жаком вино и вдруг, чтобы только как-нибудь убить время, начинает рассказывать ему невероятную историю:
«О, я еще тебе не рассказывал о даме с перчаткой. Это случилось со мной, когда я ездил в Будапешт. В купе против меня сидела дама, хорошенькая, свеженькая, понимаешь, точно яблочко, так и хочется укусить! Изумительно красивая женщина! Когда я хотел заговорить с ней, она отвернулась и сделала вид, что спит. Но послушай, Жак, что было дальше! Когда она вышла, на ее месте осталась перчатка. Я взял перчатку, спрятал ее в бумажник, иногда вынимал, нюхал и говорил себе: „Ну подожди же, недотрога, я найду тебя, хотя бы мне пришлось весь Будапешт просеять сквозь сито!“ Но она точно сквозь землю провалилась, и тогда я поместил объявление в газете: „Даму, потерявшую перчатку в четверг, по дороге из Вены в Будапешт, покорнейше просят…“ — ну и так далее. Но она не отозвалась. Тогда я заказал плакат с перчаткой, расклеил огромные плакаты по всему Будапешту и на них написал полностью свое имя: барон Иоганн Стирбей — и адрес отеля. И тогда она пришла ко мне. „Я не могу больше прятаться!“ — сказала она. И что же ты думаешь? Мы с ней отправились на остров Маргариты, и в первый же вечер она позволила поцеловать себя, а на второй ужинала со мной и затем поехала ко мне. Вот каковы женщины!»
И вдруг Янко ужаснулся, так как в этой истории не было ни одного правдивого слова. И с чего это ему вздумалось так лгать? Только для того, чтобы показаться интересным, чтобы поддержать беседу, не так ли? Он боится, что все люди скучают так же, как и он. Вся его жизнь не что иное, как бесконечная томительная скука!
Соня, конечно, его высмеет и оттолкнет; это будет справедливо. Нет, вы только посмотрите на этого Янко и представьте себе его рядом с Соней! Ведь по правде сказать, он ей глубоко безразличен. И нет ничего легче, чем доказать себе это. Он решил больше не бывать у Сони и посмотреть, что из этого выйдет. Но ничего не вышло, решительно ничего. Ее мать, правда, часто говорила ему: «Куда это вы так надолго запропастились? Соня уже хотела вам написать письмецо». Но всё это были одни разговоры!
На этот раз он хотел выдержать характер до тех пор, пока не придет знаменитое «письмецо». «Ну что, ты всё еще ждешь письмеца, Янко? — издевался он над самим собой. — Ах, ты состаришься, а письмецо так и не придет!»
XXI
Однако настал день, когда «письмецо» пришло. Янко не верил своим глазам. Сомнения нет — почерк Сони! Увидеть почерк Сони значит увидеть самоё Соню; буквы были такими же прямыми, ясными и по-настоящему красивыми, как и она сама. Что же сделал «Янко-свинья»? Он вдруг превратился в мальчика, весь притих, а затем прижал письмо к сердцу. Вот видишь! А ты считал, что этого никогда не будет!..
Соня была убеждена, что Жак говорил с Янко и что поэтому Янко и перестал бывать у них. Через неделю она почувствовала тревогу. Она вовсе не хотела оскорбить Янко. И вот она написала ему несколько строк.
Янко прочел «письмецо» и даже взял его с собой в ванну, чтобы перечесть еще раз. «Может быть, твои дела еще не так плохи, Янко? — думал он во время бритья. — В тебе еще осталось что-то человеческое, несмотря ни на что. Если б этого не было, разве написала бы тебе письмо такая девушка, как Соня? Иногда ты немного привираешь, признаем это. Ты должен от этого отвыкнуть!» Впрочем, в присутствии Сони он ведь никогда не лгал. «Почему вы не рассказываете дальше, Янко?»— спрашивала она иногда. «Ах, все это одни глупости», — отвечал он, весь красный от стыда. В ее присутствии ему никогда не приходили на ум грязные мысли. Это нужно признать. Да, конечно, его страстно тянуло к ней. Это было вполне естественно. Но однажды, когда у него была Роза, он осквернил Соню своими грязными мыслями, один только раз. Он раскаялся в этом. И она должна простить ему этот грех. В тот день он был как безумный. И тогда он сказал Розе, что она ему осточертела, и так тяжко оскорбил ее, как только можно оскорбить человека. Да, это верно. Но это было только один раз. И он сейчас же попросил у нее прощения. Она простила его.
Может быть, «Янко-свинья», если приглядеться к нему поближе, вовсе не такой уж пропащий человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119