Выходит, и вообще ничего не понял!
— Позвольте! — говорю. — При чем тут доступ лиц в классы? Речь идет о защите информации от внешнего проникновения. Где у вас журналы работы сервера? Были ли попытки взлома защиты из Интернета? Атаки хакеров? Сколько раз? Когда? С чьих серверов?
— Ну-у-у… У нас не велось раньше такой статистики, но теперь конечно…
— Как это не велось? — удивляюсь я. — Конечно, велось. Если подождете минут десять, я спущусь в класс и распечатаю системные журналы за последние два месяца.
Окуленко уже не пытается сопротивляться. Он раздавлен полностью. И поделом! Руководишь вычислительным центром и не знаешь, где у тебя что?
— Я все понял, — говорит Кузаров и опять смотрит на меня. — Скажи, Матвеев, кто мог бы заняться безопасностью нашей системы?
— В принципе тут нужен штат из нескольких профессионалов… — говорю я.
Ага, станет Кузаров вводить новые штатные единицы. Он же понимает, сколько стоит профессионал. Кузаров продолжает сверлить меня глазами.
— Матвеев, а ты бы мог этим заняться?
— Я еще не профессионал, Федор Евгеньевич, — говорю спокойно. — Все, что я могу на сегодняшний день, — это составить письменный отчет об обнаруженных ошибках и план поэтапного перехода на профессиональную систему.
— Так, — кивает Кузаров.
— А чтобы заниматься этим вплотную, мне придется много поработать — изучить проблему, прочитать специальную литературу.
Господи, что я такое говорю? Как я смогу это осилить?
— Сколько тебе времени нужно? — спрашивает Кузаров, вальяжно достает трубку и начинает ее набивать табаком.
Черт побери, он, оказывается, и впрямь “курит табак”! Я задумываюсь.
— Недели, четыре-пять напряженной работы.
— Что тебе для этого нужно?
— Для начала — немного. Статус лаборанта и индивидуальный учебный план…
Вот и все. Я сам не понял, как это произошло, но вышел я оттуда уже в должности старшего лаборанта — мне даже трудовую книжку завели. А индивидуальный учебный план — такое только у иностранных студентов бывает. Это значит — составь себе график и ходи на какие хочешь занятия, а на остальные — плюй с высокого дерева. На физкультуру, например. И на английский. И ни одна секретарша в учебной части не посмеет гавкать за прогулы. И вообще не посмеет гавкать — студент на особом положении. По приказу самого ректора! А ведь не сотри я эту глупость “ректор-дурак, курит табак”…
Прихожу обратно в аудиторию к Макаровне. Там уже перерыв был, идет второй час. И нет чтобы постоять под дверью — аккуратно стучу: “Можно?”
— Матвеев явился не запылился! — скрипит Макаровна, но беззлобно. — Садись, садись.
Я прохожу к себе на дальний ряд. А все замерли и на меня смотрят почему-то. И Макаровна тоже смотрит.
— И где был? Что ректор? — спрашивает она. Вот ведь любопытная!
— Приватный разговор, Антонина Макаровна. О компьютерной технике.
— Сломал что-то, нагадил?
Я смотрю ей в глаза, молчу. Сколько себя помню, не такое простое это дело — смотреть в глаза людям. А сегодня — смотрю. Спокойно и прохладно. С дальнего ряда расстояние большое, а у Макаровны со зрением неважно, но она чувствует — что-то не то.
— Ну извини, извини, Матвеев. — И поворачивается к доске.
Чтобы Макаровна перед кем-то извинилась, даже в шутку?! Странно это, ой странно. Что ж сегодня такое? Ведь я же ничего не делаю! Не хамлю, не самоутверждаюсь. И наши глядят недоуменно то на меня, то на Макаровну. Ваджай тоже смотрит. Я ему в глаза посмотрел — у него сразу недоуменная улыбка сползла, потух и отвернулся. Испугался?
Но я тогда не обратил на это внимания. Я сидел и вполуха слушал, что Макаровна рассказывает, иногда в тетрадку пару строчек дописывал. А на другом листке рисовал план на ближайший месяц. Зачем я только на это дело подписался — ставить новую систему? Выходило, что надо мне прочесть пару толстенных книжек — я выписал темы, по которым надо найти книжки. Кроме того, набраться опыта, побеседовать с друзьями — я выписал список инетовских приятелей, которые могут оказаться мне полезны. Затем вытащил из кармана проездной билет — в нем лежал листок с нашим расписанием — и стал думать, какие предметы мне нужны, а какие — нет. Вышло, что в институт можно ходить теперь не каждый день. А если некоторые лекции слушать в другие дни на параллельных курсах — то еще реже. Я выписал список предметов, которые мне мешали жить, чтобы посмотреть по общему расписанию, нельзя ли на них ходить в другие дни. Ну не ехать же в пятницу в институт из-за одной Макаровны, в самом деле?
Звенит звонок. Макаровна оборачивается, поджимает губы и как обычно:
— Звонок дается для преподавателя!
Шуршание сумок слегка утихает.
— На следующем занятии я снова дам летучку, — произносит Макаровна угрожающе и трясет кипой листков. — Половина вообще не написала! А остальные списали у Тимченко или у Матвеева!
Вернувшись домой, бренча ключами у двери, я мысленно перечислил список дел на сегодня — сварить чего-нибудь пожрать, например, картошку с сосисками, затем вымыть пол в квартире, как обещал матери, а затем завалиться на диван и послушать альбом “Nightwish”, который на днях скачал из инета. Но вдруг я поймал себя на мысли, что такая перспектива мне не нравится. Это меня немного озадачило — чего не нравится-то? Но пока расшнуровывал ботинки, уже понял, в чем дело. Не оптимально.
Поэтому первым делом я включил погромче “Nightwish” и слушал из кухни, начищая картошку. Пока картошка варилась, я взял швабру и быстренько вымыл кухню, а также свою и мамину комнату, прервавшись на середине, чтобы поставить сосиски — они варятся быстрее. Затем я поел, и все дела на сегодня были сделаны, только музыка продолжала играть — альбом был явно длиннее сорока минут. Вот такой пустячок — распланировал бытовые мелочи.
И с чистой совестью залез в инет. Писем мне прислали немного — штук пять. Из них четыре, как всегда, оказались поганой рекламной рассылкой. Причем одно письмо просто здоровенное — картинки своих пылесосов они туда понавставляли, что ли? Подонки! Хорошо, что инет у меня халявный, ведь другие люди тратят свои кровные деньги, вытаскивая вместе с почтой такие рекламные письма. Я уже было потер руки и кинулся смотреть адреса провайдеров, чтобы накатать жалобу, но тут меня что-то остановило. Да, конечно, они подонки — и знают об этом сами. Да, всегда приятно их наказать. Более того — правила сетевого этикета требуют сообщать провайдерам, что их абонент пользуется инетом для рекламных рассылок. Но почему на это должен тратить минуты своей драгоценной жизни именно я? Чтобы наказать поганцев и почувствовать удовлетворение? А надо ли мне это? И без меня накажут. Поэтому всю рекламу я удалил не читая и сразу вылез в один знакомый чат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Позвольте! — говорю. — При чем тут доступ лиц в классы? Речь идет о защите информации от внешнего проникновения. Где у вас журналы работы сервера? Были ли попытки взлома защиты из Интернета? Атаки хакеров? Сколько раз? Когда? С чьих серверов?
— Ну-у-у… У нас не велось раньше такой статистики, но теперь конечно…
— Как это не велось? — удивляюсь я. — Конечно, велось. Если подождете минут десять, я спущусь в класс и распечатаю системные журналы за последние два месяца.
Окуленко уже не пытается сопротивляться. Он раздавлен полностью. И поделом! Руководишь вычислительным центром и не знаешь, где у тебя что?
— Я все понял, — говорит Кузаров и опять смотрит на меня. — Скажи, Матвеев, кто мог бы заняться безопасностью нашей системы?
— В принципе тут нужен штат из нескольких профессионалов… — говорю я.
Ага, станет Кузаров вводить новые штатные единицы. Он же понимает, сколько стоит профессионал. Кузаров продолжает сверлить меня глазами.
— Матвеев, а ты бы мог этим заняться?
— Я еще не профессионал, Федор Евгеньевич, — говорю спокойно. — Все, что я могу на сегодняшний день, — это составить письменный отчет об обнаруженных ошибках и план поэтапного перехода на профессиональную систему.
— Так, — кивает Кузаров.
— А чтобы заниматься этим вплотную, мне придется много поработать — изучить проблему, прочитать специальную литературу.
Господи, что я такое говорю? Как я смогу это осилить?
— Сколько тебе времени нужно? — спрашивает Кузаров, вальяжно достает трубку и начинает ее набивать табаком.
Черт побери, он, оказывается, и впрямь “курит табак”! Я задумываюсь.
— Недели, четыре-пять напряженной работы.
— Что тебе для этого нужно?
— Для начала — немного. Статус лаборанта и индивидуальный учебный план…
Вот и все. Я сам не понял, как это произошло, но вышел я оттуда уже в должности старшего лаборанта — мне даже трудовую книжку завели. А индивидуальный учебный план — такое только у иностранных студентов бывает. Это значит — составь себе график и ходи на какие хочешь занятия, а на остальные — плюй с высокого дерева. На физкультуру, например. И на английский. И ни одна секретарша в учебной части не посмеет гавкать за прогулы. И вообще не посмеет гавкать — студент на особом положении. По приказу самого ректора! А ведь не сотри я эту глупость “ректор-дурак, курит табак”…
Прихожу обратно в аудиторию к Макаровне. Там уже перерыв был, идет второй час. И нет чтобы постоять под дверью — аккуратно стучу: “Можно?”
— Матвеев явился не запылился! — скрипит Макаровна, но беззлобно. — Садись, садись.
Я прохожу к себе на дальний ряд. А все замерли и на меня смотрят почему-то. И Макаровна тоже смотрит.
— И где был? Что ректор? — спрашивает она. Вот ведь любопытная!
— Приватный разговор, Антонина Макаровна. О компьютерной технике.
— Сломал что-то, нагадил?
Я смотрю ей в глаза, молчу. Сколько себя помню, не такое простое это дело — смотреть в глаза людям. А сегодня — смотрю. Спокойно и прохладно. С дальнего ряда расстояние большое, а у Макаровны со зрением неважно, но она чувствует — что-то не то.
— Ну извини, извини, Матвеев. — И поворачивается к доске.
Чтобы Макаровна перед кем-то извинилась, даже в шутку?! Странно это, ой странно. Что ж сегодня такое? Ведь я же ничего не делаю! Не хамлю, не самоутверждаюсь. И наши глядят недоуменно то на меня, то на Макаровну. Ваджай тоже смотрит. Я ему в глаза посмотрел — у него сразу недоуменная улыбка сползла, потух и отвернулся. Испугался?
Но я тогда не обратил на это внимания. Я сидел и вполуха слушал, что Макаровна рассказывает, иногда в тетрадку пару строчек дописывал. А на другом листке рисовал план на ближайший месяц. Зачем я только на это дело подписался — ставить новую систему? Выходило, что надо мне прочесть пару толстенных книжек — я выписал темы, по которым надо найти книжки. Кроме того, набраться опыта, побеседовать с друзьями — я выписал список инетовских приятелей, которые могут оказаться мне полезны. Затем вытащил из кармана проездной билет — в нем лежал листок с нашим расписанием — и стал думать, какие предметы мне нужны, а какие — нет. Вышло, что в институт можно ходить теперь не каждый день. А если некоторые лекции слушать в другие дни на параллельных курсах — то еще реже. Я выписал список предметов, которые мне мешали жить, чтобы посмотреть по общему расписанию, нельзя ли на них ходить в другие дни. Ну не ехать же в пятницу в институт из-за одной Макаровны, в самом деле?
Звенит звонок. Макаровна оборачивается, поджимает губы и как обычно:
— Звонок дается для преподавателя!
Шуршание сумок слегка утихает.
— На следующем занятии я снова дам летучку, — произносит Макаровна угрожающе и трясет кипой листков. — Половина вообще не написала! А остальные списали у Тимченко или у Матвеева!
Вернувшись домой, бренча ключами у двери, я мысленно перечислил список дел на сегодня — сварить чего-нибудь пожрать, например, картошку с сосисками, затем вымыть пол в квартире, как обещал матери, а затем завалиться на диван и послушать альбом “Nightwish”, который на днях скачал из инета. Но вдруг я поймал себя на мысли, что такая перспектива мне не нравится. Это меня немного озадачило — чего не нравится-то? Но пока расшнуровывал ботинки, уже понял, в чем дело. Не оптимально.
Поэтому первым делом я включил погромче “Nightwish” и слушал из кухни, начищая картошку. Пока картошка варилась, я взял швабру и быстренько вымыл кухню, а также свою и мамину комнату, прервавшись на середине, чтобы поставить сосиски — они варятся быстрее. Затем я поел, и все дела на сегодня были сделаны, только музыка продолжала играть — альбом был явно длиннее сорока минут. Вот такой пустячок — распланировал бытовые мелочи.
И с чистой совестью залез в инет. Писем мне прислали немного — штук пять. Из них четыре, как всегда, оказались поганой рекламной рассылкой. Причем одно письмо просто здоровенное — картинки своих пылесосов они туда понавставляли, что ли? Подонки! Хорошо, что инет у меня халявный, ведь другие люди тратят свои кровные деньги, вытаскивая вместе с почтой такие рекламные письма. Я уже было потер руки и кинулся смотреть адреса провайдеров, чтобы накатать жалобу, но тут меня что-то остановило. Да, конечно, они подонки — и знают об этом сами. Да, всегда приятно их наказать. Более того — правила сетевого этикета требуют сообщать провайдерам, что их абонент пользуется инетом для рекламных рассылок. Но почему на это должен тратить минуты своей драгоценной жизни именно я? Чтобы наказать поганцев и почувствовать удовлетворение? А надо ли мне это? И без меня накажут. Поэтому всю рекламу я удалил не читая и сразу вылез в один знакомый чат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97