А дверь пока не открывай! Я оденусь, и тогда ты дверь откроешь чтоб не испуга…
И тут Ник дверь все-таки распахивает. Я и забыл, что она у него не как у всех, а на лестницу распахивается. И шлеп — на спину. И на все четыре встал.
— Ой, господи, — говорит Ник. — Кто здесь? Лекса?
— Лекса, — говорю, — Лекса. Одежду мне одолжи, хоть человеческий вид себя приведу.
— Забегай быстрей в квартиру, — говорит Ник, — а та разберемся. Обо мне и так соседи невесть что думают, а ту еще говорящие псы в гости по ночам ходят. Позвонят в милицию, скажут, что я галлюциногены употребляю…
Я быстро забегаю в квартиру, и Ник мне указывает Я ванную. Забегаю в ванную. Он мне халат с крючка снимает, протягивает и дверь закрывает. И я начинаю превращаться. Ох нелегкое это дело оказалось! Я столько часов в собачьей шкуре пробыл, уже привык организм. Больше всего с шерстью пришлось повозиться, чтобы загнать ее обратно под кожу. Ну и осанка тоже сутулая оставалась поначалу. Но потом организм вспомнил, все стало нормально. Я еще перед зеркалом постоял, себя повыравнивал, ну там челюсть, зубы и все такое. Принял душ заодно — ох как классно оказалось прохладный душ принять после всех этих пробежек и волнений! Надел халат и вышел из ванной. Ник сидит на кухне, нервно кофе варит. Поглядел на меня внимательно, видимо, остался доволен.
— Садись, — говорит, — дружище оборотень. Мне Ариша еще тогда сказала, что ты оборотень, да я не поверил. Садись, рассказывай, раз пришел.
А у меня уже голова начинает кружиться. И я знаю, чем это кончается.
— Ник, — говорю, — дай мне пожрать чего-нибудь. Я голодный как собака, вот-вот в обморок грохнусь. Бутербродов каких-нибудь, сахара побольше, а лучше посерьезнее что-нибудь.
Ник кивает, открывает холодильник и начинает доставать еду. А я тут же начинаю ее хомячить за обе щеки. И попутно начинаю рассказ. Про канатную дорогу ему рассказываю, про когти, про следователя, про то, как по врачам ходил, про передачу вкратце, про бандитов, спецназ и как в город добирался. Ник слушал, не перебивал. То посидит на табуретке, то по кухне пройдется, то очередную тарелку борща из микроволновки вытащит и передо мной поставит. Полхолодильника я у него тогда сожрал, кажется… И рассказывал, рассказывал. А он только поглядывал мне в глаза изредка. Поднимет взгляд, а глаза у него белые такие, странные, зыркнет словно в самую душу и опять куда-нибудь вдаль уставится. Я рассказ закончил, а он все сидит, вдаль смотрит. Минута проходит, другая. Я нервно батон хлеба ломаю и ем куски.
— Ну! — говорю. — Не молчи! Хватит молчать. Скажи уже что-нибудь?
— А чего тут сказать? — говорит Ник. — Все ясно. Мне Ариша уже давно говорила. Может, ты этого сам еще не понял. И сам еще не переродился до конца. По крайней мере я надеюсь, что не переродился до конца.
— В оборотня? — говорю.
— Да нет, — говорит Ник задумчиво, и тон у него нехороший такой. — Не в оборотня. В беду ты попал, Лекса. Не знаю, почему это случилось именно с тобой. И как это случилось — тоже не знаю. Это уж тебе виднее, чем ты небеса прогневал.
— Ты давай это, не пугай меня. Что ты хочешь сказать?
— Видишь ли, какое дело, Лекса… В твоем теле в наш мир пытается войти Сатана.
— Опа, — говорю. — С чего это такие выводы?
— Это не выводы, — пожимает плечами Ник, — это правда. И всем уже понятно, только ты сам пока не хочешь себе признаться. А ты сам посуди.
— Ну а я при чем? А как же мне? А чего мне-то делать? Что ж мне теперь? Что теперь мне остается? Сто таблеток суицида?
— Тихо, тихо! Только вот без истерик! Ты пока это можешь контролировать. Можешь?
— Ну, могу. Типа…
— Вот и контролируй. А мы подумаем вместе с Аришей, как тебе помочь.
— Может, мне в церковь сходить?
— Главное — не суетись, — говорит Ник. — Обдумать надо. Может, не надо пока в церковь идти, может, как раз Сатана испугается церкви и сила его возрастет. Что ж ты мне сразу про это все не рассказал? Я ж говорил тебе — если что странное и необычное почувствуешь, сразу звони!
— Не до этого было.
— Ну вот видишь, как ты все запустил…
— Слушай, а это вообще как? Лечится?
— Все лечится, — говорит Ник. — Только думать надо.
— Ну, думай, — говорю. — Придумай что-нибудь! Ты друг мне или как?
— Я и думаю, — говорит Ник. — Давай я тебе вопросы буду задавать, а ты на них ответишь. Только честно! Идет!
— Ну давай… — говорю, а сам смущаюсь и чувствую, что краснею: кто его знает, какие вопросы он задавать будет?
— Вопрос первый и, пожалуй, самый главный, — говорит Ник. — Кто ты по знаку зодиака?
— Ой, — говорю. — Кажется, Рак или соседний, забыл кто. Там на стыке получается, одни девчонки одно говорят, другие — другое. Почему-то только девчонки такими глупостями интересуются.
— Это не глупости, — строго говорит Ник. — Просто ты ничего не понимаешь в этом. Когда у тебя день рождения? А в прочем, не важно, я и так вижу, что Рак. Да иначе и быть не могло.
— Почему быть не могло?
— Потому что. Не можешь ты быть, например, Козерогом. Иначе с тобой такого не случилось бы.
— Почему?
— Потому что Сатана не может вселяться в Козерога, неужели не понятно?
— Почему Сатана не может вселиться в Козерога? — удивляюсь я.
— Ты идиот или прикидываешься? — спрашивает Ник.
— А в чем дело-то?
— Потому что Козерог — это Иисус Христос!
— С какой это стати Иисус вдруг Козерог?
— А когда, по-твоему, у него день рождения?
— Ты спятил? Откуда, я знаю, когда у Христа день рождения? Этого никто не знает!
— Дурак или прикидываешься? А Рождество, Христово мы когда празднуем?
— А… — говорю. — Ну да. Извини, не сообразил. Седьмое января по новому календарю. Козерог, да?
— Однозначно Козерог. Поэтому Сатана и не может вселяться в Козерогов. И в тех, кто пришел в этот мир в год Обезьяны.
— А что, Иисус Христос родился в год Обезьяны? — удивляюсь я.
— А ты посчитай, посчитай, — говорит Ник. — Подели на двенадцать. Нулевой год — год Обезьяны.
— Я-то не в год Обезьяны родился, — говорю.
— А кто б сомневался! — отвечает Ник. — Тут все очень сложно. Я в молодости мистику изучал серьезно и магию. Там все как в программировании — очень логично и продуманно. Чуть какой сбой — и уже не срабатывает.
— Погоди, — говорю, — Христос-то не в нулевой год родился, а в первый. Вечно у программистов с нулем путаница.
— Погоди, погоди, погоди… — задумывается Ник. — Чего ты меня путаешь? Как это не в нулевой? Если считать, что…
— Короче, — говорю, — чего мне-то делать?
— Погоди делать. Тут понять надо, — говорит Ник. — Делать что-нибудь начнем, когда Ариша проснется. Она спец по этим делам, а я так, изучал немного. Пока надо суть понять. Давай я продолжу вопросы?
— Валяй.
— Вспомни тот момент, когда ты впервые почувствовал грань между собой и другими людьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
И тут Ник дверь все-таки распахивает. Я и забыл, что она у него не как у всех, а на лестницу распахивается. И шлеп — на спину. И на все четыре встал.
— Ой, господи, — говорит Ник. — Кто здесь? Лекса?
— Лекса, — говорю, — Лекса. Одежду мне одолжи, хоть человеческий вид себя приведу.
— Забегай быстрей в квартиру, — говорит Ник, — а та разберемся. Обо мне и так соседи невесть что думают, а ту еще говорящие псы в гости по ночам ходят. Позвонят в милицию, скажут, что я галлюциногены употребляю…
Я быстро забегаю в квартиру, и Ник мне указывает Я ванную. Забегаю в ванную. Он мне халат с крючка снимает, протягивает и дверь закрывает. И я начинаю превращаться. Ох нелегкое это дело оказалось! Я столько часов в собачьей шкуре пробыл, уже привык организм. Больше всего с шерстью пришлось повозиться, чтобы загнать ее обратно под кожу. Ну и осанка тоже сутулая оставалась поначалу. Но потом организм вспомнил, все стало нормально. Я еще перед зеркалом постоял, себя повыравнивал, ну там челюсть, зубы и все такое. Принял душ заодно — ох как классно оказалось прохладный душ принять после всех этих пробежек и волнений! Надел халат и вышел из ванной. Ник сидит на кухне, нервно кофе варит. Поглядел на меня внимательно, видимо, остался доволен.
— Садись, — говорит, — дружище оборотень. Мне Ариша еще тогда сказала, что ты оборотень, да я не поверил. Садись, рассказывай, раз пришел.
А у меня уже голова начинает кружиться. И я знаю, чем это кончается.
— Ник, — говорю, — дай мне пожрать чего-нибудь. Я голодный как собака, вот-вот в обморок грохнусь. Бутербродов каких-нибудь, сахара побольше, а лучше посерьезнее что-нибудь.
Ник кивает, открывает холодильник и начинает доставать еду. А я тут же начинаю ее хомячить за обе щеки. И попутно начинаю рассказ. Про канатную дорогу ему рассказываю, про когти, про следователя, про то, как по врачам ходил, про передачу вкратце, про бандитов, спецназ и как в город добирался. Ник слушал, не перебивал. То посидит на табуретке, то по кухне пройдется, то очередную тарелку борща из микроволновки вытащит и передо мной поставит. Полхолодильника я у него тогда сожрал, кажется… И рассказывал, рассказывал. А он только поглядывал мне в глаза изредка. Поднимет взгляд, а глаза у него белые такие, странные, зыркнет словно в самую душу и опять куда-нибудь вдаль уставится. Я рассказ закончил, а он все сидит, вдаль смотрит. Минута проходит, другая. Я нервно батон хлеба ломаю и ем куски.
— Ну! — говорю. — Не молчи! Хватит молчать. Скажи уже что-нибудь?
— А чего тут сказать? — говорит Ник. — Все ясно. Мне Ариша уже давно говорила. Может, ты этого сам еще не понял. И сам еще не переродился до конца. По крайней мере я надеюсь, что не переродился до конца.
— В оборотня? — говорю.
— Да нет, — говорит Ник задумчиво, и тон у него нехороший такой. — Не в оборотня. В беду ты попал, Лекса. Не знаю, почему это случилось именно с тобой. И как это случилось — тоже не знаю. Это уж тебе виднее, чем ты небеса прогневал.
— Ты давай это, не пугай меня. Что ты хочешь сказать?
— Видишь ли, какое дело, Лекса… В твоем теле в наш мир пытается войти Сатана.
— Опа, — говорю. — С чего это такие выводы?
— Это не выводы, — пожимает плечами Ник, — это правда. И всем уже понятно, только ты сам пока не хочешь себе признаться. А ты сам посуди.
— Ну а я при чем? А как же мне? А чего мне-то делать? Что ж мне теперь? Что теперь мне остается? Сто таблеток суицида?
— Тихо, тихо! Только вот без истерик! Ты пока это можешь контролировать. Можешь?
— Ну, могу. Типа…
— Вот и контролируй. А мы подумаем вместе с Аришей, как тебе помочь.
— Может, мне в церковь сходить?
— Главное — не суетись, — говорит Ник. — Обдумать надо. Может, не надо пока в церковь идти, может, как раз Сатана испугается церкви и сила его возрастет. Что ж ты мне сразу про это все не рассказал? Я ж говорил тебе — если что странное и необычное почувствуешь, сразу звони!
— Не до этого было.
— Ну вот видишь, как ты все запустил…
— Слушай, а это вообще как? Лечится?
— Все лечится, — говорит Ник. — Только думать надо.
— Ну, думай, — говорю. — Придумай что-нибудь! Ты друг мне или как?
— Я и думаю, — говорит Ник. — Давай я тебе вопросы буду задавать, а ты на них ответишь. Только честно! Идет!
— Ну давай… — говорю, а сам смущаюсь и чувствую, что краснею: кто его знает, какие вопросы он задавать будет?
— Вопрос первый и, пожалуй, самый главный, — говорит Ник. — Кто ты по знаку зодиака?
— Ой, — говорю. — Кажется, Рак или соседний, забыл кто. Там на стыке получается, одни девчонки одно говорят, другие — другое. Почему-то только девчонки такими глупостями интересуются.
— Это не глупости, — строго говорит Ник. — Просто ты ничего не понимаешь в этом. Когда у тебя день рождения? А в прочем, не важно, я и так вижу, что Рак. Да иначе и быть не могло.
— Почему быть не могло?
— Потому что. Не можешь ты быть, например, Козерогом. Иначе с тобой такого не случилось бы.
— Почему?
— Потому что Сатана не может вселяться в Козерога, неужели не понятно?
— Почему Сатана не может вселиться в Козерога? — удивляюсь я.
— Ты идиот или прикидываешься? — спрашивает Ник.
— А в чем дело-то?
— Потому что Козерог — это Иисус Христос!
— С какой это стати Иисус вдруг Козерог?
— А когда, по-твоему, у него день рождения?
— Ты спятил? Откуда, я знаю, когда у Христа день рождения? Этого никто не знает!
— Дурак или прикидываешься? А Рождество, Христово мы когда празднуем?
— А… — говорю. — Ну да. Извини, не сообразил. Седьмое января по новому календарю. Козерог, да?
— Однозначно Козерог. Поэтому Сатана и не может вселяться в Козерогов. И в тех, кто пришел в этот мир в год Обезьяны.
— А что, Иисус Христос родился в год Обезьяны? — удивляюсь я.
— А ты посчитай, посчитай, — говорит Ник. — Подели на двенадцать. Нулевой год — год Обезьяны.
— Я-то не в год Обезьяны родился, — говорю.
— А кто б сомневался! — отвечает Ник. — Тут все очень сложно. Я в молодости мистику изучал серьезно и магию. Там все как в программировании — очень логично и продуманно. Чуть какой сбой — и уже не срабатывает.
— Погоди, — говорю, — Христос-то не в нулевой год родился, а в первый. Вечно у программистов с нулем путаница.
— Погоди, погоди, погоди… — задумывается Ник. — Чего ты меня путаешь? Как это не в нулевой? Если считать, что…
— Короче, — говорю, — чего мне-то делать?
— Погоди делать. Тут понять надо, — говорит Ник. — Делать что-нибудь начнем, когда Ариша проснется. Она спец по этим делам, а я так, изучал немного. Пока надо суть понять. Давай я продолжу вопросы?
— Валяй.
— Вспомни тот момент, когда ты впервые почувствовал грань между собой и другими людьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97