Теперь он был пуст, темен и выглядел покинутым. На лужайке перед фасадом стояла табличка: «Продается». Дом был единственным достоянием Роды. Выручка от его продажи должна была целиком перейти детям.
По просьбе Джинджер я выключил фары и заглушил двигатель. Идея оказалась не очень удачной, потому что соседи, ясное дело, вели себя настороженно. Кроме того, мой «спитфайр» был единственной машиной такого класса в округе, и, естественно, привлекал внимание.
Джинджер тихо накрыла мою ладонь своей и спросила:
— Как он проник в дом?
— На двери черного хода нашли отпечатки пальцев. Вероятно, она не была заперта.
Последовало долгое молчание, во время которого каждый из нас проигрывал в воображении сцену нападения и изнасилования: нож, дети, бегущие в темноте и умоляющие мистера Диси спасти их маму...
— Вы с ней дружили? — спросил я. Послышался звук приближающейся машины.
— В детстве — да, в последнее время — не очень. Она уехала из дома десять лет назад.
— Ты ее часто здесь навещала?
— Дважды. Я ведь тоже переехала — в Калифорнию. Мы, в сущности, потеряли связь друг с другом. После того как погиб ее муж, мы умоляли Роду вернуться в Спрингфилд, но она сказала, что ей здесь нравится. На самом деле они никогда не ладили с матерью.
За нами на дороге показался и сбавил скорость пикап. Я постарался принять беззаботный вид, хотя понимал, сколь опасно оказаться в темноте в этом районе. Джинджер, погруженная в кошмарные видения, не сводила глаз с дома и, похоже, ничего не слышала. Слава Богу, пикап не остановился.
— Поехали, — сказала она, сжав мою руку. — Мне страшно.
Когда мы отъезжали, я заметил мистера Диси, притаившегося в тени своего гаража с винтовкой. Ему предстояло выступать завтра, последним по очереди свидетелем обвинения.
Джинджер остановилась в мотеле, но возвращаться туда ей не хотелось. Было уже за полночь, выбор оставался невелик, так что мы направились к дому Хокутов, где, переступая через котов, поднялись в мою квартиру.
— И не думай, — сказала она, скидывая туфли и усаживаясь на диван. — У меня не то настроение.
— У меня тоже, — солгал я.
Тон у нее был почти легкомысленный, словно настроение могло вот-вот измениться и, когда это произойдет, можно будет сделать попытку. Я принес из кухни холодное пиво и с радостью предался ожиданию.
Мы уютно устроились на диване, будто собирались проболтать до рассвета.
— Расскажи мне о своей семье, — попросила Джинджер.
Это была не самая любимая моя тема, но для нее я готов был себя превозмочь.
— Ни братьев, ни сестер у меня нет. Мама умерла, когда мне было тринадцать. Отец живет в Мемфисе, в нашем старом доме, откуда никогда не выходит, поскольку у него, как и у дома, почти не осталось нерасшатанных досок. В мансарде у отца офис, и он торчит в нем дни и ночи напролет, играя на бирже. Не знаю, насколько успешно, но подозреваю, что проигрывает он больше, чем выигрывает. Раз в месяц мы перезваниваемся.
— Ты богат?
— Нет, бабка у меня богата. Мать моей матери, Би-Би. Это она одолжила мне денег на покупку газеты. — Она помолчала, потягивая пиво, потом сказала: — Нас было три сестры, теперь осталось две. Мы росли довольно дикими. Отец как-то вечером вышел купить молока и яиц, да так и не вернулся. Мама еще дважды пыталась устроить свою жизнь, но, похоже, что-то она делала не так. Я разведена. Моя старшая сестра тоже. Рода мертва. — Она протянула свою бутылку и чокнулась с моей. — Давай за две не слишком счастливые семьи.
Мы выпили.
Разведенная, бездетная, дикая и очень привлекательная. Мы могли поладить.
Она хотела узнать побольше об округе Форд и его обитателях — Люсьене Уилбенксе, Пэджитах, шерифе Коули, прочих. И я рассказывал все, что знал, ожидая перемены ее настроения.
Но оно так и не изменилось. Вскоре после двух она растянулась на диване, а я в одиночестве отправился в постель.
Глава 16
Когда несколькими часами позже мы с Джинджер выходили из квартиры, трое Хокутов — Макс, Вилма и Джилма — околачивались возле гаража, наверняка желая рассмотреть, кто у меня ночевал. Когда я бодро представлял им Джинджер, хозяева смотрели на нее презрительно. Я почти ожидал, что Макс ляпнет сейчас что-нибудь вроде: «Сдавая вам квартиру, мы не предполагали, что вы позволите себе заниматься в ней внебрачным сексом». Однако он не сказал ничего оскорбительного, и мы, поспешно запрыгнув в «спитфайр», уехали. Возле редакции Джинджер пересела в свою машину и исчезла. В вестибюле от пола до потолка громоздились стопки свежего номера газеты. Я схватил экземпляр и быстро просмотрел. Заголовок был весьма сдержанным: «СУД НАД ДЭННИ ПЭДЖИТОМ НАЧАЛСЯ: ЖЮРИ ИЗОЛИРОВАНО». Никаких фотографий обвиняемого. Мы и так напечатали их достаточно, я решил приберечь возможность опубликовать еще одну, большую, до следующего выпуска, когда, хотелось надеяться, удастся снять негодяя на выходе из здания суда после оглашения смертного приговора. Мы с Бэгги заполнили несколько колонок подробностями того, что видели и слышали в течение первых двух дней, и я остался весьма доволен нашим отчетом. Он основывался только на фактах. Откровенный, подробный, хорошо написанный и начисто лишенный дешевой сенсационности материал. Суд сам по себе был выдающимся событием, не нуждавшимся в приукрашивании. К восьми часам утра все здание суда и вся главная площадь пестрели свежим выпуском «Таймс».
* * *
В среду утром заседание началось без заминок. Ровно в девять присяжных ввели в зал, Эрни Гэддис вызвал следующего своего свидетеля. Его звали Чаб Брунер, он много лет работал следователем в ведомстве шерифа. По мнению как Бэгги, так и Гарри Рекса, Брунер славился своей некомпетентностью.
Чтобы разбудить присяжных и завладеть вниманием зрителей, Гэддис извлек на свет окровавленную рубашку Дэнни Пэджита, в которой того арестовали в ночь убийства. Пятна крови на ней стали ржаво-коричневыми. Ведя допрос свидетеля, Эрни взмахивал ею так, чтобы все в зале видели эти пятна. Рубашку обвиняемого приобщил к делу помощник шерифа по фамилии Грайс в присутствии Брунера и шерифа Коули. Исследования выявили на ней два типа крови: первую резус-положительную и вторую резус-положительную. Дальнейший анализ, произведенный в криминалистической лаборатории штата, подтвердил, что вторая резус-положительная совпадает с группой крови Роды Кассело.
Я увидел, с каким ужасом Джинджер смотрела на рубашку. Через несколько минут она отвернулась и стала что-то записывать. Меня не удивило, что на второй день она показалась мне еще более привлекательной. Я по-прежнему ждал перемены настроения.
Рубашка была разорвана на груди. Дэнни поранился, когда выбирался из своего искореженного автомобиля, на его теле насчитали двенадцать глубоких царапин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
По просьбе Джинджер я выключил фары и заглушил двигатель. Идея оказалась не очень удачной, потому что соседи, ясное дело, вели себя настороженно. Кроме того, мой «спитфайр» был единственной машиной такого класса в округе, и, естественно, привлекал внимание.
Джинджер тихо накрыла мою ладонь своей и спросила:
— Как он проник в дом?
— На двери черного хода нашли отпечатки пальцев. Вероятно, она не была заперта.
Последовало долгое молчание, во время которого каждый из нас проигрывал в воображении сцену нападения и изнасилования: нож, дети, бегущие в темноте и умоляющие мистера Диси спасти их маму...
— Вы с ней дружили? — спросил я. Послышался звук приближающейся машины.
— В детстве — да, в последнее время — не очень. Она уехала из дома десять лет назад.
— Ты ее часто здесь навещала?
— Дважды. Я ведь тоже переехала — в Калифорнию. Мы, в сущности, потеряли связь друг с другом. После того как погиб ее муж, мы умоляли Роду вернуться в Спрингфилд, но она сказала, что ей здесь нравится. На самом деле они никогда не ладили с матерью.
За нами на дороге показался и сбавил скорость пикап. Я постарался принять беззаботный вид, хотя понимал, сколь опасно оказаться в темноте в этом районе. Джинджер, погруженная в кошмарные видения, не сводила глаз с дома и, похоже, ничего не слышала. Слава Богу, пикап не остановился.
— Поехали, — сказала она, сжав мою руку. — Мне страшно.
Когда мы отъезжали, я заметил мистера Диси, притаившегося в тени своего гаража с винтовкой. Ему предстояло выступать завтра, последним по очереди свидетелем обвинения.
Джинджер остановилась в мотеле, но возвращаться туда ей не хотелось. Было уже за полночь, выбор оставался невелик, так что мы направились к дому Хокутов, где, переступая через котов, поднялись в мою квартиру.
— И не думай, — сказала она, скидывая туфли и усаживаясь на диван. — У меня не то настроение.
— У меня тоже, — солгал я.
Тон у нее был почти легкомысленный, словно настроение могло вот-вот измениться и, когда это произойдет, можно будет сделать попытку. Я принес из кухни холодное пиво и с радостью предался ожиданию.
Мы уютно устроились на диване, будто собирались проболтать до рассвета.
— Расскажи мне о своей семье, — попросила Джинджер.
Это была не самая любимая моя тема, но для нее я готов был себя превозмочь.
— Ни братьев, ни сестер у меня нет. Мама умерла, когда мне было тринадцать. Отец живет в Мемфисе, в нашем старом доме, откуда никогда не выходит, поскольку у него, как и у дома, почти не осталось нерасшатанных досок. В мансарде у отца офис, и он торчит в нем дни и ночи напролет, играя на бирже. Не знаю, насколько успешно, но подозреваю, что проигрывает он больше, чем выигрывает. Раз в месяц мы перезваниваемся.
— Ты богат?
— Нет, бабка у меня богата. Мать моей матери, Би-Би. Это она одолжила мне денег на покупку газеты. — Она помолчала, потягивая пиво, потом сказала: — Нас было три сестры, теперь осталось две. Мы росли довольно дикими. Отец как-то вечером вышел купить молока и яиц, да так и не вернулся. Мама еще дважды пыталась устроить свою жизнь, но, похоже, что-то она делала не так. Я разведена. Моя старшая сестра тоже. Рода мертва. — Она протянула свою бутылку и чокнулась с моей. — Давай за две не слишком счастливые семьи.
Мы выпили.
Разведенная, бездетная, дикая и очень привлекательная. Мы могли поладить.
Она хотела узнать побольше об округе Форд и его обитателях — Люсьене Уилбенксе, Пэджитах, шерифе Коули, прочих. И я рассказывал все, что знал, ожидая перемены ее настроения.
Но оно так и не изменилось. Вскоре после двух она растянулась на диване, а я в одиночестве отправился в постель.
Глава 16
Когда несколькими часами позже мы с Джинджер выходили из квартиры, трое Хокутов — Макс, Вилма и Джилма — околачивались возле гаража, наверняка желая рассмотреть, кто у меня ночевал. Когда я бодро представлял им Джинджер, хозяева смотрели на нее презрительно. Я почти ожидал, что Макс ляпнет сейчас что-нибудь вроде: «Сдавая вам квартиру, мы не предполагали, что вы позволите себе заниматься в ней внебрачным сексом». Однако он не сказал ничего оскорбительного, и мы, поспешно запрыгнув в «спитфайр», уехали. Возле редакции Джинджер пересела в свою машину и исчезла. В вестибюле от пола до потолка громоздились стопки свежего номера газеты. Я схватил экземпляр и быстро просмотрел. Заголовок был весьма сдержанным: «СУД НАД ДЭННИ ПЭДЖИТОМ НАЧАЛСЯ: ЖЮРИ ИЗОЛИРОВАНО». Никаких фотографий обвиняемого. Мы и так напечатали их достаточно, я решил приберечь возможность опубликовать еще одну, большую, до следующего выпуска, когда, хотелось надеяться, удастся снять негодяя на выходе из здания суда после оглашения смертного приговора. Мы с Бэгги заполнили несколько колонок подробностями того, что видели и слышали в течение первых двух дней, и я остался весьма доволен нашим отчетом. Он основывался только на фактах. Откровенный, подробный, хорошо написанный и начисто лишенный дешевой сенсационности материал. Суд сам по себе был выдающимся событием, не нуждавшимся в приукрашивании. К восьми часам утра все здание суда и вся главная площадь пестрели свежим выпуском «Таймс».
* * *
В среду утром заседание началось без заминок. Ровно в девять присяжных ввели в зал, Эрни Гэддис вызвал следующего своего свидетеля. Его звали Чаб Брунер, он много лет работал следователем в ведомстве шерифа. По мнению как Бэгги, так и Гарри Рекса, Брунер славился своей некомпетентностью.
Чтобы разбудить присяжных и завладеть вниманием зрителей, Гэддис извлек на свет окровавленную рубашку Дэнни Пэджита, в которой того арестовали в ночь убийства. Пятна крови на ней стали ржаво-коричневыми. Ведя допрос свидетеля, Эрни взмахивал ею так, чтобы все в зале видели эти пятна. Рубашку обвиняемого приобщил к делу помощник шерифа по фамилии Грайс в присутствии Брунера и шерифа Коули. Исследования выявили на ней два типа крови: первую резус-положительную и вторую резус-положительную. Дальнейший анализ, произведенный в криминалистической лаборатории штата, подтвердил, что вторая резус-положительная совпадает с группой крови Роды Кассело.
Я увидел, с каким ужасом Джинджер смотрела на рубашку. Через несколько минут она отвернулась и стала что-то записывать. Меня не удивило, что на второй день она показалась мне еще более привлекательной. Я по-прежнему ждал перемены настроения.
Рубашка была разорвана на груди. Дэнни поранился, когда выбирался из своего искореженного автомобиля, на его теле насчитали двенадцать глубоких царапин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106