– Ну, не говорите! – отозвался Пардальян с таким видом, будто эти слова его не убедили.
Однако в душе он поразился: «Попробуйте теперь отрицать голос крови. Можно подумать, что этот юноша обладает даром ясновидения. Суровая школа горя сделала из него мужчину, а напор низкопробного честолюбия пытается сделать из него принца, монарха. Если он позволит себя завлечь, с теми качествами, которые я так люблю в нем, будет покончено. Поддастся ли он этому искушению? Мне кажется, его натура достаточно благородна, чтобы противостоять соблазну, хотя общеизвестно, что близость короны способна едва ли не любому вскружить голову».
А Тореро тем временем продолжал:
– Но даже если я и вправду сын короля, даже если госпожа Фауста предоставит мне самые убедительные доказательства (а она вроде бы располагает всеми необходимыми документами), так вот… сказать ли вам? Я откажусь признать короля своим отцом, я попытаюсь подавить в себе эту ненависть, я исчезну, я покину Испанию и останусь тем, что я есть: безвестным и безродным тореадором.
– Вот как! Почему же? – спросил Пардальян; глаза его блестели.
– Видите ли, шевалье, если бы король, мой отец, раскрыл мне свои объятия, если бы он признал меня, если бы он постарался искупить грехи прошлого, разве я не был бы вправе принять это новое положение, посланное мне судьбой?
– Если бы ваш отец раскрыл вам свои объятия, – проникновенно сказал Пардальян, – ваш долг заключался бы в том, чтобы прижать его к груди и позабыть то зло, что он, возможно, вам причинил.
– Ведь правда? – радостно воскликнул Тореро. – Именно так я и думал. Но ведь мне-то предлагают совсем другое.
– Черт! А что же вам предлагают?
– Мне сулят миллионы, чтобы я взбунтовал народ, мне предлагают помощь людей, которых я не знаю и которыми, как я имею основания полагать, движут честолюбивые замыслы, а вовсе не самоотверженность. В обмен на эти миллионы и на эту помощь мне предлагают восстать против моего так называемого отца. Моим первым сыновним поступком станет мятеж! Я начну с насилия, а то и со смерти!
Я впервые встречусь с отцом, стоя во главе армии, и обращусь к нему со своим первым словом, сжимая в руках оружие. А когда я одержу над ним победу, когда я унижу, повергну его, – вот тогда я велю ему признать меня официально своим наследником. Вот что мне предлагают, господин де Пардальян.
– И вы согласились?
– Шевалье, вы – тот человек, кого я уважаю больше всех на свете. Я почитаю вас за старшего брата, которого люблю и которым восхищаюсь. Я не хочу ничего скрывать от вас. Вы отнеслись ко мне с таким доверием, что вам следует познакомиться со мной получше, а потому знайте: я повел себя не лучшим образом и подумывал о том, чтобы согласиться.
– Ну, корона – такая вещь, что ее можно и принять, – проговорил Пардальян с понимающей улыбкой. – Ее можно поднять из лужи крови и из грязи, толпа все равно всегда готова пресмыкаться перед тем, кто ее носит.
– Я понимаю вас. Как бы то ни было, но беседу со мной провели так искусно, что разум, да простит меня Господь, по-видимому, покинул меня; я словно опьянел, опьянел от гордости и честолюбия. Я уже почти согласился. К моему счастью, в этот самый момент принцесса сделала мне последнее предложение, или, вернее, поставила мне последнее условие.
– Что же это за условие? – поинтересовался Пардальян, уже догадывавшийся, о чем пойдет речь.
– Принцесса предложила разделить со мной мое состояние, мою славу, мои победы (ибо она рассчитывает на все это), став моей женой.
– Ого! И вы хотите, чтобы я вам сочувствовал? – усмехнулся Пардальян. – Вам предлагают состояние, трон, славу, великие военные победы, быть может – кто знает? – восстановление империи Карла Великого, да вдобавок, словно всего этого недостаточно, сюда же прибавляют и руку, и сердце красивейшей из женщин, а вы еще жалуетесь! Надеюсь, вы не совершили неслыханного безумия, отказавшись от таких заманчивых предложений?
– Не смейтесь надо мной, шевалье, именно это последнее предложение и спасло меня. Я подумал о своей маленькой Жиральде, ведь она всем сердцем полюбила меня еще в то время, когда я был бедным тореадором. Я понял, что ее жизни может угрожать опасность. Я понял, что она непременно станет первой жертвой моей подлости и что для того, чтобы взойти по ступеням трона, мне придется переступить через мертвое тело невинной влюбленной, принесенной в жертву. И, клянусь вам, мне стало очень стыдно.
«Любовь, любовь! – подумал Пардальян. – Пусть теперь кто-нибудь попробует отрицать твое всемогущество!»
А вслух он насмешливо сказал:
– Стало быть, вы совершили это безумство, вы отказались от предложений Фаусты?
– Я не успел отказаться.
– Ну, тогда еще не все потеряно, – продолжал Пардальян еще более насмешливо.
– Принцесса не дала мне договорить. Она потребовала, чтобы я отложил свой ответ до послезавтра.
– Зачем такая отсрочка? – насторожился Пардальян.
– Она уверяет, что завтра произойдут события, которые повлияют на мое решение.
– Вот оно что! И какие же это события?
– Принцесса не захотела вдаваться в какие-либо подробности.
Заметим, что дон Сезар обошел молчанием все, что касалось обещанного ему Фаустой покушения на его жизнь. Означало ли это, что он ей не поверил? Напротив, все склоняло его к мысли, что она сказала правду. Однако Фауста говорила о целой снаряженной армии, она говорила о бунте, о настоящем сражении, а в этом Тореро очень сомневался, полагая, что принцесса изрядно преувеличила. Если бы он знал Фаусту получше, подобное предположение не пришло бы ему в голову и, возможно, он обо всем сообщил бы Пардальяну. Но нет, юноша решил, что речь идет о заурядной попытке убийства, и счел бы себя опозоренным, если бы из-за такой малости стал просить кого-то о помощи. Позже ему пришлось горько раскаяться в таком ложном понимании чести.
Шевалье, со своей стороны, пытался сам добраться до истины, чувствуя, что молодой человек чего-то недоговаривает. Ему оказалось несложно догадаться о сути дела – ведь он слышал, как принцесса призывала заговорщиков отправиться на корриду, чтобы спасти принца, которому угрожает гибель. Из этого он сделал про себя заключение: «Да, он по-настоящему храбр. Он знает, что подвергнется нападению, но ничего не говорит мне. Он из той породы храбрецов, что никогда не зовут на помощь и рассчитывают только на себя. По счастью, мне все известно, и я тоже буду на корриде».
Вслух же он только сказал:
– Вот я и говорю – не все еще потеряно. Послезавтра вы сможете сообщить принцессе, что согласны стать ее счастливым супругом.
– Ни послезавтра, ни вообще никогда этого не произойдет, – отрезал дон Сезар. – Надеюсь, я вообще ее больше не увижу. По крайней мере, я не предприму ничего, чтобы встретиться с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111