Контраст был поразительным.
Бюсси-Леклерк вынул шпагу и в вызывающей позе встал перед Пардальяном; железное кольцо вокруг шевалье сомкнулось еще уже, так что свободы для маневра у него почти не оставалось.
Повсюду – впереди, сзади, справа и слева, насколько хватало глаз, – шевалье видел людей с обнаженными шпагами в руках; они бесстрастно ожидали приказа, чтобы броситься на него и мгновенно разорвать в клочья.
Бюсси-Леклерк уже открыл рот, дабы ответить на последнее оскорбление Пардальяна, но в этот момент на его плечо опустилась тонкая белая рука и прикосновением одновременно мягким и повелительным повелела ему молчать. Одновременно с этим голос, который Пардальян сразу же узнал, сурово произнес:
– Неужели ты считаешь, что тебе удастся бежать? Погляди же вокруг себя, Пардальян. Ты видишь – сотни вооруженных людей взяли тебя в кольцо. Все это – дело моих рук. На сей раз я поймала тебя и держу крепко. Никакая сила – ни человеческая, ни адская – не поможет тебе вырваться из моих тисков. Ты уверял, что неуязвим, и в конце концов я почти поверила тебе. «Мой час еще не пробил, – говорил ты, – потому что вы живы, а судьбе угодно, чтобы Пардальян убил Фаусту». Я еще жива, Пардальян, ты же всецело в моей власти. И твой час наконец пробил!
– Клянусь Господом Богом, сударыня, – прорычал Пардальян, – я увидел вот этого, – и убийственно-презрительным жестом он указал на Бюсси, бледного от ярости, – я увидел вот этого; когда-то давно он был тюремщиком, затем он сделался убийцей, но, вероятно, счел, что пал недостаточно низко, и стал поставщиком жертв для палача; я увидел вот этих, – он показал на офицеров и солдат, содрогнувшихся от подобного оскорбления, – и понял, что они не солдаты. Солдаты не собрались бы тысячной толпой, чтобы убить или арестовать одного-единственного человека. Я видел, как устраивается западня, как организуется убийство, я видел пресмыкающихся, шакалов, видел множество зловонных и мерзких тварей – они приближались ползком, готовые к дележу добычи, и я сказал себе: чтобы дополнить сию коллекцию, не хватает только гиены. Стоило мне это подумать, как передо мной появились вы! Верно, сударыня: сегодняшний праздник не мог обойтись без Фаусты, ибо несравненная устроительница не должна оставаться в тени.
Принцесса выслушала эту страстную, язвительную речь, не шелохнувшись. Она не снизошла до спора. К чему? Казалось, она даже согласилась с тем, что говорил шевалье, и, словно подтверждая сказанное им, произнесла, одобрительно кивнув:
– Да, ты прав, я непременно должна была присутствовать на празднике, организованном мной, ибо, да будет тебе известно, именно по моему приказу эти солдаты пришли сюда и именно по моему приказу господин де Бюсси-Леклерк появился перед тобой. Я знала, Пардальян, – ты не сумеешь устоять перед безумным желанием показать свою удаль и тем самым дашь мне возможность и время совершенно спокойно расставить свои сети. Все свершилось так, как я и предвидела. А теперь ты попался в силки, из которых ничто не поможет тебе выпутаться. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать тебе это.
Она повернулась к офицеру, закусившему седой ус от ярости и от стыда за навязанную ему роль, и, указав на Пардальяна, произнесла высокомерно-властным тоном:
– Арестуйте этого человека!
Офицер уже шагнул было к Пардальяну, когда Бюсси-Леклерк вдруг воскликнул:
– Подождите, смерть всем чертям!
Это внезапное вмешательство Бюсси-Леклерка не было заранее оговорено с Фаустой, и потому она поспешно обернулась к нему, не скрывая недовольства:
– Вы, кажется, совсем потеряли голову, сударь! Что это означает?
– Послушайте, сударыня, – заявил Бюсси с наигранной грубостью, – господин де Пардальян, хвастающий, будто он обезоружил меня и обратил в бегство, задолжал мне поединок, черт возьми! Только за этим я и явился сюда!
Фауста взглянула на него с искренним удивлением. Раз за разом Бюсси-Леклерк позволял выбивать оружие у себя из рук во всех своих предыдущих дуэлях с Пардальяном, и вот теперь, когда шевалье, наконец, загнали в угол, точно дикого зверя, он явился бросить ему вызов. Принцесса немедленно решила, что бретера внезапно поразило безумие, и инстинктивно понизила голос, спросив его почти что жалостливо:
– Неужто вы хотите, чтобы вас убили? Или вы думаете, что в том положении, в каком он находится, он окажется настолько сумасшедшим, что в очередной раз подарит вам жизнь?
Бюсси-Леклерк тряхнул головой с диким упрямством и с поразившей Фаусту уверенностью ответил:
– Успокойтесь, сударыня. Я понимаю, что вы имеете в виду… и благодарю вас за то, что вы говорите далеко не все, опасаясь огорчить меня. Но господин де Пардальян не убьет меня. Я убежден в этом, совершенно убежден!
Фауста подумала, что бретер купил у кого-нибудь или изобрел сам какой-то тайный удар шпагой (таких в те времена существовало немало) и, уверенный в своем триумфе, хочет во что бы то ни стало продемонстрировать его на глазах у всех этих солдат, которые стали бы свидетелями его победы и воскрешения его поколебленной было репутации непобедимого фехтовальщика. Бюсси имел вид человека, настолько уверенного в своем успехе, что у нее возникло другое опасение, высказанное ею в следующих угрожающих словах:
– Надеюсь, вы не собираетесь его убивать?
– Разрази меня гром, сударыня, ни в коем случае! Ни за какие богатства мира я не хотел бы избавить Пардальяна от пытки, что ожидает его. Вы можете быть спокойны, я не убью его.
Он выдержал паузу, желая придать своей замечательной идее больший вес, и заявил:
– Я ограничусь тем, что выбью шпагу у него из рук.
На какое-то мгновение Фауста растерялась, спрашивая себя, следует ли предоставлять Бюсси-Леклерку свободу действий. Конечно, сам он не интересовал ее ни в малейшей степени, но она чрезвычайно боялась, как бы Пардальян не ускользнул от нее. Она знала на собственном опыте, что, имея дело с шевалье, никогда нельзя ни за что ручаться.
Поэтому она решила отдать приказ немедленно схватить того, кто уже мог считаться ее пленником. Бюсси-Леклерк прочел это решение в ее глазах. – Сударыня, – сказал он голосом, дрожавшим от сдерживаемого гнева, – я помогал вам, не жалея сил, и одному Богу ведомо, чего мне это стоило. А теперь я покорно прошу вас дозволить мне уладить мои собственные дела, причем уладить так, как я считаю нужным… или я ни за что не отвечаю.
Это было сказано таким многозначительным тоном, что Фауста поняла: открыто противоречить внезапно взбунтовавшемуся Бюсси было бы просто опасно.
Кто мог предсказать, на какие крайности мог бы решиться этот человек, которого застарелая ненависть превращала в буйного помешанного? Кроме того, оглядев многочисленных солдат, окружавших Пардальяна, принцесса отчасти успокоилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Бюсси-Леклерк вынул шпагу и в вызывающей позе встал перед Пардальяном; железное кольцо вокруг шевалье сомкнулось еще уже, так что свободы для маневра у него почти не оставалось.
Повсюду – впереди, сзади, справа и слева, насколько хватало глаз, – шевалье видел людей с обнаженными шпагами в руках; они бесстрастно ожидали приказа, чтобы броситься на него и мгновенно разорвать в клочья.
Бюсси-Леклерк уже открыл рот, дабы ответить на последнее оскорбление Пардальяна, но в этот момент на его плечо опустилась тонкая белая рука и прикосновением одновременно мягким и повелительным повелела ему молчать. Одновременно с этим голос, который Пардальян сразу же узнал, сурово произнес:
– Неужели ты считаешь, что тебе удастся бежать? Погляди же вокруг себя, Пардальян. Ты видишь – сотни вооруженных людей взяли тебя в кольцо. Все это – дело моих рук. На сей раз я поймала тебя и держу крепко. Никакая сила – ни человеческая, ни адская – не поможет тебе вырваться из моих тисков. Ты уверял, что неуязвим, и в конце концов я почти поверила тебе. «Мой час еще не пробил, – говорил ты, – потому что вы живы, а судьбе угодно, чтобы Пардальян убил Фаусту». Я еще жива, Пардальян, ты же всецело в моей власти. И твой час наконец пробил!
– Клянусь Господом Богом, сударыня, – прорычал Пардальян, – я увидел вот этого, – и убийственно-презрительным жестом он указал на Бюсси, бледного от ярости, – я увидел вот этого; когда-то давно он был тюремщиком, затем он сделался убийцей, но, вероятно, счел, что пал недостаточно низко, и стал поставщиком жертв для палача; я увидел вот этих, – он показал на офицеров и солдат, содрогнувшихся от подобного оскорбления, – и понял, что они не солдаты. Солдаты не собрались бы тысячной толпой, чтобы убить или арестовать одного-единственного человека. Я видел, как устраивается западня, как организуется убийство, я видел пресмыкающихся, шакалов, видел множество зловонных и мерзких тварей – они приближались ползком, готовые к дележу добычи, и я сказал себе: чтобы дополнить сию коллекцию, не хватает только гиены. Стоило мне это подумать, как передо мной появились вы! Верно, сударыня: сегодняшний праздник не мог обойтись без Фаусты, ибо несравненная устроительница не должна оставаться в тени.
Принцесса выслушала эту страстную, язвительную речь, не шелохнувшись. Она не снизошла до спора. К чему? Казалось, она даже согласилась с тем, что говорил шевалье, и, словно подтверждая сказанное им, произнесла, одобрительно кивнув:
– Да, ты прав, я непременно должна была присутствовать на празднике, организованном мной, ибо, да будет тебе известно, именно по моему приказу эти солдаты пришли сюда и именно по моему приказу господин де Бюсси-Леклерк появился перед тобой. Я знала, Пардальян, – ты не сумеешь устоять перед безумным желанием показать свою удаль и тем самым дашь мне возможность и время совершенно спокойно расставить свои сети. Все свершилось так, как я и предвидела. А теперь ты попался в силки, из которых ничто не поможет тебе выпутаться. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать тебе это.
Она повернулась к офицеру, закусившему седой ус от ярости и от стыда за навязанную ему роль, и, указав на Пардальяна, произнесла высокомерно-властным тоном:
– Арестуйте этого человека!
Офицер уже шагнул было к Пардальяну, когда Бюсси-Леклерк вдруг воскликнул:
– Подождите, смерть всем чертям!
Это внезапное вмешательство Бюсси-Леклерка не было заранее оговорено с Фаустой, и потому она поспешно обернулась к нему, не скрывая недовольства:
– Вы, кажется, совсем потеряли голову, сударь! Что это означает?
– Послушайте, сударыня, – заявил Бюсси с наигранной грубостью, – господин де Пардальян, хвастающий, будто он обезоружил меня и обратил в бегство, задолжал мне поединок, черт возьми! Только за этим я и явился сюда!
Фауста взглянула на него с искренним удивлением. Раз за разом Бюсси-Леклерк позволял выбивать оружие у себя из рук во всех своих предыдущих дуэлях с Пардальяном, и вот теперь, когда шевалье, наконец, загнали в угол, точно дикого зверя, он явился бросить ему вызов. Принцесса немедленно решила, что бретера внезапно поразило безумие, и инстинктивно понизила голос, спросив его почти что жалостливо:
– Неужто вы хотите, чтобы вас убили? Или вы думаете, что в том положении, в каком он находится, он окажется настолько сумасшедшим, что в очередной раз подарит вам жизнь?
Бюсси-Леклерк тряхнул головой с диким упрямством и с поразившей Фаусту уверенностью ответил:
– Успокойтесь, сударыня. Я понимаю, что вы имеете в виду… и благодарю вас за то, что вы говорите далеко не все, опасаясь огорчить меня. Но господин де Пардальян не убьет меня. Я убежден в этом, совершенно убежден!
Фауста подумала, что бретер купил у кого-нибудь или изобрел сам какой-то тайный удар шпагой (таких в те времена существовало немало) и, уверенный в своем триумфе, хочет во что бы то ни стало продемонстрировать его на глазах у всех этих солдат, которые стали бы свидетелями его победы и воскрешения его поколебленной было репутации непобедимого фехтовальщика. Бюсси имел вид человека, настолько уверенного в своем успехе, что у нее возникло другое опасение, высказанное ею в следующих угрожающих словах:
– Надеюсь, вы не собираетесь его убивать?
– Разрази меня гром, сударыня, ни в коем случае! Ни за какие богатства мира я не хотел бы избавить Пардальяна от пытки, что ожидает его. Вы можете быть спокойны, я не убью его.
Он выдержал паузу, желая придать своей замечательной идее больший вес, и заявил:
– Я ограничусь тем, что выбью шпагу у него из рук.
На какое-то мгновение Фауста растерялась, спрашивая себя, следует ли предоставлять Бюсси-Леклерку свободу действий. Конечно, сам он не интересовал ее ни в малейшей степени, но она чрезвычайно боялась, как бы Пардальян не ускользнул от нее. Она знала на собственном опыте, что, имея дело с шевалье, никогда нельзя ни за что ручаться.
Поэтому она решила отдать приказ немедленно схватить того, кто уже мог считаться ее пленником. Бюсси-Леклерк прочел это решение в ее глазах. – Сударыня, – сказал он голосом, дрожавшим от сдерживаемого гнева, – я помогал вам, не жалея сил, и одному Богу ведомо, чего мне это стоило. А теперь я покорно прошу вас дозволить мне уладить мои собственные дела, причем уладить так, как я считаю нужным… или я ни за что не отвечаю.
Это было сказано таким многозначительным тоном, что Фауста поняла: открыто противоречить внезапно взбунтовавшемуся Бюсси было бы просто опасно.
Кто мог предсказать, на какие крайности мог бы решиться этот человек, которого застарелая ненависть превращала в буйного помешанного? Кроме того, оглядев многочисленных солдат, окружавших Пардальяна, принцесса отчасти успокоилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111