В те времена люди не знали, что такое пароходы и аэропланы, но у них было время смаковать, подобно гурманам, все прекрасное – в любых его проявлениях.
Заметьте, читатель: мы не критикуем. Мы констатируем факт, вот и все.
А ведь в Испании совсем еще недавно можно было видеть, как галантный кавалер широким жестом бросал на землю посреди улицы свой плащ перед избранницей своего сердца, а та, легкая и кокетливая, улыбающаяся и грациозная, изогнув стан, приподнимала ножку так, что становилась видна тонкая лодыжка, и вставала этой обольстительной ножкой на импровизированный ковер. После чего кавалер брал плащ и гордо закутывался в него, с достоинством выставляя на всеобщее обозрение четко отпечатавшийся след, к которому он предварительно страстно прильнул губами.
Как бы то ни было, слово «слабость» уже произнесено, и какое бы название – порок или страсть – ни присваивать этому особому виду кокетства, но малышка Хуана владела его искусством в совершенстве и заставила Чико разделить эту ее страсть, а тот усвоил урок настолько хорошо, что оказался еще более пылким и более восторженным, чем она сама, – а это, согласитесь, что-нибудь да значит!
Увидев, что все ее мелкие хитрости ничего не дали, Хуана прибегла к самому крайнему средству, имея все основания полагать, что оно, как и всегда, подействует безотказно. Она как бы ненароком принялась выставлять напоказ свои крохотные ножки, обутые в очаровательные атласные туфельки; при этом, разумеется, можно было полюбоваться и видом изящных щиколоток, и даже вышитыми шелковыми чулками, какие носили тогда только знатные дамы. Таким способом девушка пыталась привлечь к себе внимание строптивца. А поскольку он, кажется, ничего не замечал, она решила потихоньку оттолкнуть скамеечку, на которую обычно ставила ноги.
Проклятая табуретка была весьма большой и тяжелой, из массивного дуба. И все-таки ей удалось отпихнуть ее так далеко, что получилось следующее: она, совсем маленькая, сидит в необъятном кресле, а ножки ее болтаются в воздухе, не имея точки опоры. Она надеялась, что карлик непременно поторопится вернуть скамеечку на место.
При любых других обстоятельствах Чико не замедлил бы воспользоваться подобной удачей. Однако голова у него была занята более серьезными вещами, и героическим усилием воли он вновь сумел противостоять искушению.
Увы! Вот и на этот раз Хуана потерпела сокрушительное поражение. Что ж, если Чико так решительно сопротивлялся всем ее уловкам, то малышке пришлось прибегнуть к прямому вызову. Голосом, в который она попыталась вложить как можно больше твердости и безразличия, тоном, который, как она полагала, был способен задеть карлика за живое, она сказала:
– Неужто ты до такой степени рассеян или же я так мало значу для тебя, что ты не видишь: мне неудобно сидеть, потому что некуда поставить ноги?
Это должно было означать: «Глупец! Чего ты ждешь, почему не занимаешь место отброшенной мною скамеечки?» И словно прежнего унижения было мало, за ним последовало новое, высшее оскорбление: не воспользовавшись ее откровенным приглашением, Чико ограничился тем, что вернул под ноги Хуаны деревянную скамеечку, с неимоверными трудами отодвинутую ею.
Затем, по-видимому, желая подчеркнуть свое твердое намерение остаться недосягаемым для любого искушения и сохранить ледяную холодность, Чико взгромоздился на табурет, стоявший довольно далеко от девушки.
Сия последняя обида была уже и вовсе непереносима, и Хуана даже собралась впасть в один из тех приступов бешенства, что подчас овладевали ею, когда карлик противоречил ей или же когда девушке никак не удавалось заставить его понять и выполнить то, чего ей хотелось, а попросить открыто она не осмеливалась. Она решила поколотить карлика, расцарапать ему лицо и в конце концов прогнать прочь – надо же было наказать его за эту наглую холодность!
Но по здравом размышлении малышка поняла, что в том состоянии духа, в каком Чико сейчас находился, он был способен, в свою очередь, впервые в жизни рассердиться на нее. И дело было вовсе не в том, что Хуана его боялась, а в том, что она непременно желала узнать принесенные им важные новости; значит, грубить Чико сейчас не следовало.
Короче говоря, любопытство, оказавшееся сильнее досады, посоветовало ей придерживаться спокойной и достойной линии поведения и не подавать виду, будто ее задевают эти оскорбления (хотя, как мы понимаем, все, что карлик только что проделал, очень обидело и ранило ее).
Эти мысли пронеслись в голове Хуаны как раз тогда, когда Чико, обычно столь немногословный, принялся без умолку восхищаться шевалье де Пардальяном, своим лучшим другом, – ради него-то он и забыл, по-видимому, ту, которая до сих пор была для него единственной во всем свете.
Однако речь все же шла о спасении Пардальяна, и поэтому Хуана не знала, следовало ли ей по-прежнему возмущаться поведением карлика или же, напротив, восхищаться его преданностью шевалье. Она не знала, надо ли ей похвалить его или же осыпать градом упреков и бранью.
В самом деле, несмотря на кажущееся спокойствие, с каким она встретила известие об аресте Пардальяна, будь Чико менее озабочен судьбой своего друга, он бы заметил ее внезапную бледность и слишком уж ярко заблестевшие глаза.
Значило ли это, что она любит Пардальяна? Может быть, в самой глубине ее души еще сохранилось нежное чувство к нему? Этого мы не знаем. Но совершенно ясно одно: после загадочной беседы, которая состоялась у нее с шевалье, она искренне отказалась от своей романтичной любви.
И точно так же искренне, под влиянием братских советов Пардальяна, она обратила свой взор на Чико, надеясь обрести с ним счастье, – она уже поняла, сколь оно неуловимо и что для нее оно невозможно с другим.
И тем не менее, даже если Хуана и не мечтала более о любви Пардальяна, остаться равнодушной к его судьбе она не могла. Она употребила очень точное слово, сказав Чико, что любит Пардальяна как старшего брата.
Итак, Хуана, как и карлик, готова была сделать все от нее зависящее, а если понадобится – и пожертвовать собственной жизнью, ради спасения шевалье. И вот что замечательно: в своей ненависти против Пардальяна объединились самые могущественные люди Испании, включая и короля; но нашлись лишь два слабых существа, которых взволновала его судьба и которые принялись ломать себе голову над тем, как вызволить доблестного француза из цепко держащих его когтей; и эти два существа – миниатюрный мужчина, карлик, и хрупкая прелестная девочка, привыкшая, чтобы ее ласкали и лелеяли, – готовы были отдать за него свою жизнь. Это было замечательно и трогательно.
К сожалению, несчастье с Пардальяном приключилось как раз тогда, когда Чико и Хуане следовало бы начать разбираться в собственных чувствах друг к другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111