И если бы я была такой же простушкой, как и вы.
Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
— Ну, не дуйтесь. Людям нравится, когда с ними разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли на сносях?
— И вот еще что, — не унималась Аглая. — Поблагодарите за рецепт слоеного пирога. Кажется, он был в письме. Напишите, что непременно им воспользуетесь.
— Вы?
— Я конечно. Вы же пишете от моего имени.
Сдобу и сладости Канунникова презирала. А в домашних условиях питалась исключительно кофе, базарным творогом и сырым, мелко наструганным и посоленным, мясом. Все это закусывалось витаминами (американский сбалансированный комплекс на каждый день — в пластмассовых коробочках). Творог, мясо и покупка витаминов тоже были на мне, как и проклятая Ксоло, исподтишка хватавшая меня за икры.
За неделю до окончания испытательного срока я взбунтовалась. Время для бунта было выбрано самое неподходящее: Аглая только что вернулась с записи программы “Формула успеха” и пребывала в самом мрачном расположении духа. Она ненавидела публичные выступления, ее равно раздражали и недоброжелатели (за то, что они не желают ей добра и готовы утопить ее в чайной ложке), и оголтелые фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
Иногда мне казалось, что весь мир находится у Аглаи Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что если бы она могла, то уволила бы этот мир без выходного пособия да еще запустила бы ему вслед комнатным тапком.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказала я, посыпав зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
— Говорите, — милостиво разрешила она и принялась за мясо. — Но сначала, если вас не затруднит, налейте мне водки. Телевидение так утомляет… Никогда не становитесь знаменитой, девочка, это вылезет вам боком.
Как будто у меня есть выбор!.. Я — совсем непочтительно — плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из граненых, еще доперестроечных общепитовских стаканов) и произнесла:
— Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю вашу почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому не нужные ответы какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде Феде из Гусь-Хрустального… Я сижу на телефоне, я договариваюсь о встречах, я отбираю вопросы для интервью… Я отбираю материалы для сайта… Я даже готова терпеть ваше хамство, вы имеете на него право. Но ходить на рынок, стирать белье, выгуливать вашу собаку… Я же не домработница, в конце концов!
— Вы не домработница, — успокоила меня Аглая. — Домработницы не задерживаются у меня больше недели. Вам удалось продержаться три, вы корректны, исполнительны, не суете нос в мой рабочий кабинет. Вы меня устраиваете.
— А вы меня — нет. Аглая расхохоталась.
— Тогда почему вы все еще здесь?
Действительно, почему я все еще здесь?
Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая из кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала себе, когда чистила зубы и вытаскивала из абонентского ящика кипу писем, адресованных Аглае Канунниковой.
В жизни своей я не видела такой высокомерной стервы. Такой расчетливой стервы. Такой циничной стервы. Стервы, полной намеков. Стервы, полной тайн. Конечно, я подозревала, что все эти тайны и выеденного яйца не стоят. И связаны разве что с оригинальным способом заточки карандашей или настаиванием спирта на укропе с чесноком.
Но как они подавались!..
Одна из комнат в квартире Аглаи была отведена под кабинет. За те три недели, в течение которых я исполняла свои псевдосекретарские функции, мне ни разу не удалось переступить его порог. О том, что в доме существует запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
— И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне. Есть ли я дома, нет меня — неважно. Это требование не кажется вам таким уж невыполнимым? — Она поднесла руку к подбородку — очевидно, для того, чтобы потеребить воображаемую синюю бороду.
— Не кажется, — соврала я. — Я нелюбопытна.
— Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это — генетическая аномалия. А вся проблема заключается в том, чтобы хорошенько взнуздать свое любопытство. А затем вовремя дать ему по рукам. Вы меня поняли?
— Да…
Мне была отведен крошечный девятиметровый закуток между кабинетом и кухней. Большую часть закутка занимала лежанка для дневной дуры Ксоло (ночная дура Ксоло всегда спала с хозяйкой). Лежанка была заполнена стегаными одеяльцами, кусками шелка с ярким геометрическим рисунком, подушками в латиноамериканском стиле. Мне же достался стол у окна (с компьютером и принтером), спартанский стул (очевидно, для того, чтобы не расслабляться и честно зарабатывать производственный геморрой) — и телефон. Иногда я подавляла в себе желание ухватить проклятый аппарат и разбить его равнодушно поблескивающую кнопками голову о стену.
Звонили каждые пятнадцать минут, а не снимать трубку было нельзя. На этот счет я тоже получила инструкции Аглаи. Вместе с инструкциями мне был предоставлен список изданий, с которыми можно иметь дело. И список изданий, которые нужно посылать к чертовой матери.
Кроме того, я обязана была отслеживать все публикации о ней и все упоминания ее имени в прессе. А в конце каждой недели — предоставлять об этом полный отчет. Аглая следила за высказываниями о себе так же ревниво и внимательно, как любая другая женщина следила бы за кожей лица.
Кожа не должна увядать. Имя Канунниковой — тоже. Истинное предназначение отчетов (так же, как и архива публикаций, который надлежало холить, нежить и пополнять) выяснилось чуть позже, когда Аглая выдала мне пару томов своих произведений — для ознакомления с творчеством. По странному стечению обстоятельств, все злодеи в них носили фамилии журнальных и газетных обидчиков Канунниковой.
И не только журнальных и газетных. К ним вплотную примыкали недостаточно вежливые кассирши в супермаркетах, недостаточно расторопные официанты в ресторанах, недостаточно сообразительные таксисты и недостаточно воспитанные тинэйджеры, вооруженные роликовыми коньками и универсальным выражением “Куда прешь, старая курва?”. Словом, все те, кто хоть когда-нибудь позволил себе неосторожный жест или косой взгляд в сторону Великой Аглаи.
Иногда мне даже казалось, что и писать-то она начала исключительно для того, чтобы заниматься интеллектуальным киллерством: роль бумажной убийцы, типографского ангела мщения удавалась ей лучше всего.
Да, именно так. Аглая была чудовищно мстительна.
Эта кровожадность в подборе материала так и осталась для меня непонятной. Другое дело, если бы она была слепоглухонемой, прикованной к инвалидному креслу, старухой. С переведенным в формат Брайля двухтомником “Ярмарки тщеславия” под мышкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
— Ну, не дуйтесь. Людям нравится, когда с ними разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли на сносях?
— И вот еще что, — не унималась Аглая. — Поблагодарите за рецепт слоеного пирога. Кажется, он был в письме. Напишите, что непременно им воспользуетесь.
— Вы?
— Я конечно. Вы же пишете от моего имени.
Сдобу и сладости Канунникова презирала. А в домашних условиях питалась исключительно кофе, базарным творогом и сырым, мелко наструганным и посоленным, мясом. Все это закусывалось витаминами (американский сбалансированный комплекс на каждый день — в пластмассовых коробочках). Творог, мясо и покупка витаминов тоже были на мне, как и проклятая Ксоло, исподтишка хватавшая меня за икры.
За неделю до окончания испытательного срока я взбунтовалась. Время для бунта было выбрано самое неподходящее: Аглая только что вернулась с записи программы “Формула успеха” и пребывала в самом мрачном расположении духа. Она ненавидела публичные выступления, ее равно раздражали и недоброжелатели (за то, что они не желают ей добра и готовы утопить ее в чайной ложке), и оголтелые фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
Иногда мне казалось, что весь мир находится у Аглаи Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что если бы она могла, то уволила бы этот мир без выходного пособия да еще запустила бы ему вслед комнатным тапком.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказала я, посыпав зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
— Говорите, — милостиво разрешила она и принялась за мясо. — Но сначала, если вас не затруднит, налейте мне водки. Телевидение так утомляет… Никогда не становитесь знаменитой, девочка, это вылезет вам боком.
Как будто у меня есть выбор!.. Я — совсем непочтительно — плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из граненых, еще доперестроечных общепитовских стаканов) и произнесла:
— Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю вашу почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому не нужные ответы какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде Феде из Гусь-Хрустального… Я сижу на телефоне, я договариваюсь о встречах, я отбираю вопросы для интервью… Я отбираю материалы для сайта… Я даже готова терпеть ваше хамство, вы имеете на него право. Но ходить на рынок, стирать белье, выгуливать вашу собаку… Я же не домработница, в конце концов!
— Вы не домработница, — успокоила меня Аглая. — Домработницы не задерживаются у меня больше недели. Вам удалось продержаться три, вы корректны, исполнительны, не суете нос в мой рабочий кабинет. Вы меня устраиваете.
— А вы меня — нет. Аглая расхохоталась.
— Тогда почему вы все еще здесь?
Действительно, почему я все еще здесь?
Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая из кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала себе, когда чистила зубы и вытаскивала из абонентского ящика кипу писем, адресованных Аглае Канунниковой.
В жизни своей я не видела такой высокомерной стервы. Такой расчетливой стервы. Такой циничной стервы. Стервы, полной намеков. Стервы, полной тайн. Конечно, я подозревала, что все эти тайны и выеденного яйца не стоят. И связаны разве что с оригинальным способом заточки карандашей или настаиванием спирта на укропе с чесноком.
Но как они подавались!..
Одна из комнат в квартире Аглаи была отведена под кабинет. За те три недели, в течение которых я исполняла свои псевдосекретарские функции, мне ни разу не удалось переступить его порог. О том, что в доме существует запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
— И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне. Есть ли я дома, нет меня — неважно. Это требование не кажется вам таким уж невыполнимым? — Она поднесла руку к подбородку — очевидно, для того, чтобы потеребить воображаемую синюю бороду.
— Не кажется, — соврала я. — Я нелюбопытна.
— Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это — генетическая аномалия. А вся проблема заключается в том, чтобы хорошенько взнуздать свое любопытство. А затем вовремя дать ему по рукам. Вы меня поняли?
— Да…
Мне была отведен крошечный девятиметровый закуток между кабинетом и кухней. Большую часть закутка занимала лежанка для дневной дуры Ксоло (ночная дура Ксоло всегда спала с хозяйкой). Лежанка была заполнена стегаными одеяльцами, кусками шелка с ярким геометрическим рисунком, подушками в латиноамериканском стиле. Мне же достался стол у окна (с компьютером и принтером), спартанский стул (очевидно, для того, чтобы не расслабляться и честно зарабатывать производственный геморрой) — и телефон. Иногда я подавляла в себе желание ухватить проклятый аппарат и разбить его равнодушно поблескивающую кнопками голову о стену.
Звонили каждые пятнадцать минут, а не снимать трубку было нельзя. На этот счет я тоже получила инструкции Аглаи. Вместе с инструкциями мне был предоставлен список изданий, с которыми можно иметь дело. И список изданий, которые нужно посылать к чертовой матери.
Кроме того, я обязана была отслеживать все публикации о ней и все упоминания ее имени в прессе. А в конце каждой недели — предоставлять об этом полный отчет. Аглая следила за высказываниями о себе так же ревниво и внимательно, как любая другая женщина следила бы за кожей лица.
Кожа не должна увядать. Имя Канунниковой — тоже. Истинное предназначение отчетов (так же, как и архива публикаций, который надлежало холить, нежить и пополнять) выяснилось чуть позже, когда Аглая выдала мне пару томов своих произведений — для ознакомления с творчеством. По странному стечению обстоятельств, все злодеи в них носили фамилии журнальных и газетных обидчиков Канунниковой.
И не только журнальных и газетных. К ним вплотную примыкали недостаточно вежливые кассирши в супермаркетах, недостаточно расторопные официанты в ресторанах, недостаточно сообразительные таксисты и недостаточно воспитанные тинэйджеры, вооруженные роликовыми коньками и универсальным выражением “Куда прешь, старая курва?”. Словом, все те, кто хоть когда-нибудь позволил себе неосторожный жест или косой взгляд в сторону Великой Аглаи.
Иногда мне даже казалось, что и писать-то она начала исключительно для того, чтобы заниматься интеллектуальным киллерством: роль бумажной убийцы, типографского ангела мщения удавалась ей лучше всего.
Да, именно так. Аглая была чудовищно мстительна.
Эта кровожадность в подборе материала так и осталась для меня непонятной. Другое дело, если бы она была слепоглухонемой, прикованной к инвалидному креслу, старухой. С переведенным в формат Брайля двухтомником “Ярмарки тщеславия” под мышкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95